Вася Болтановский. Этот - большой приятель Танюши, энтузиаст, верующий,
театрал, любитель музыки. По мнению Васи, с которым Танюше было легко и
свободно говорить, мир немножко сошел с ума, но это не беда, а очень
интересно.
Очень интересно сейчас жить, Танюша!
Васи таким же пылким и жизнерадостным студентом. Васю единственного
профессор, со всеми изысканно, по-старинному вежливый, называл на "ты", любя
брал за вихор и отечески ласкал.
событий не требуется, а уж вернее - наоборот. Такие-то события только мешают
внимательно читать книгу природы. Ты вот естественник и должен это лучше
других знать. Войну лучше в микроскоп разлядывать, разницы никакой нет. А уж
жить лучше в мире.
Тут, профессор, весь мир вверх тормашками... Не успеет война кончиться,-
такие начнутся дела... прямо жутко и весело.
весело будет. Нельзя, Вася, так говорить! Ты кровь учти, кровь. Цена какая!
мнение:
свихнете, вас врачи резать не станут. А главное - живет весь мир существ без
медицинских операций, живет не хуже нашего, и гордиться нам нечем.
Насильственных вторжений в мировую эволюцию природа вообще не терпит; она
мстит за это, и жестоко мстит.
и поскольку убийство человека отвратительно. Но ведь война не совсем простое
убийство, и разве существует "мирная эволюция" природы? И там скачки, и там
войны, революция, борьба. Дедушке хочется, чтобы все было просто, мирно и
хорошо. Но в действительности бывает совсем не так.
кухне Дуняше в таких выражениях:
пулей. А доведется - и штыком пропорю. И, однако, я не убивец, а я воин.
Воюем же мы, Дунька, для причин государства, а не для себя. Мне на немца
вполне наплевать, хоша я его и должен ненавидеть, так как через него страдаю
по долгу присяги. Приказывают, и идем без сопротивления для принятия ран и
даже смерти. А чтобы хотеть мне войны - я ее хотеть не могу, а совсем даже
не желаю, прямо тебе говорю. И, главное дело,- вши! Почему я их кормить
должен? А, между прочим, кормим. Это надо понимать.
молодцевато:
невозможно.
пехота!", а Андрей выпалил: "Рады стараться, ваше благородие!"
что сегодня Стольников интереснее Эрберга.
вольноопределяющегося. Дуняше же на кухне заявил:
пороху не нюхали.
ТАПЕР
горбясь, сидел Эдуард Львович, нечаянно забытый всеми и, конечно, самый
неинтересный в этот день человек. Он невольно морщился, слушая, как тапер
барабанил по клавишам рояля, и душою болел за инструмент.
лет!). Теперь можно было бы и уйти, не ожидая ужина, но Эдуард Львович не
решался.
прекрасную русскую головку, с гладко зачесанными волосами. Таня расцветает и
должна стать крупной и красивой женщиной. Она очаровательна не одной
юностью: она по-настоящему хороша. Она так же хороша, как жалок и некрасив
сам Эдуард Львович. Она молода, он - скорее старик. Он талантлив, и это не
дает ему ни перед кем преимуществ. Даже Вася Болтановский, курносенький,
вихрастый, смешной, имеет шанс перед Эдуардом Львовичем, потому что Вася
Болтановский молод и смел. Он обнимает Танюшу за талию и кружит по зале. И
Танюша близко дышит на Васю. Тапер барабанит по клавишам, и это мучительно.
ним барышня, фамилии которой Эдуард Львович не знал, так как ее просто
называли "невестой Мертваго". Она была лишь годом старше Танюши, но уже
казалась молодой дамой: спокойная, изысканно одетая, говорили - богатая.
Студент Мертваго кончал университет в будущем году. Значит, через год он
наденет фрак и будет говорить: "Господа судьи и господа присяжные
заседатели", а по вечерам перелистывать деловые обложки с фамилией патрона.
Призыв его не коснется - единственный сын. Ему везет, студенту Мертваго!
только сейчас, когда тот танцует с Танюшей. Эрбергу гораздо чаще и больше.
Эрберга Эдуард Львович немного боится: Эрберг умен и расчетлив. Но как
странно, что он будет офицером и пойдет на войну. Может быть, Эрберг
просчитался?
воспитатель Танюши. Эдуард Львович покосился на бороду профессора и увидал
широкую и радостную улыбку. И тогда он решил, что сейчас уйдет домой. Но
никак не мог найти фразы на эту тему и не знал, своевременно ли об этом
говорить. И только еще раз потер руками. В эту минуту тапер неприлично
сфальшивил и оборвал танец.
невесте, похлопал по плечу студента, не придумал для них ничего, кроме "ну,
так как же? Ага, ну-ну", и грузно направился в столовую, где Аглая
Дмитриевна строго осматривала приборы: все ли на месте, верен ли счет,
разложила ли Танюша бумажки с фамилиями. С собой Танюша выбрала посадить
Васю и Эдуарда Львовича. Старики не ужинали. Однако профессор, подойдя к
столику, выпил полрюмки водки и закусил грибком. Это согрело его и
развеселило. С некоторой завистью взглянул на накрытый стол, вспомнил о
катаре, сказал жене: "Ну, бабушка, ты захлопоталась", поцеловал ее
сморщенную руку и хотел пройти в кабинет. Но на пороге остановился и
вернулся. Опять подошел к старушке:
нас, а?
хватает вилок. Профессор похлопал ее по щеке, и бабушка забыла счет.
Профессор опять сказал:
вспомнила, что и ей было семнадцать; может быть, вспомнила, сколько нужно
еще вилок. И смотрели друг на друга,
капля. Смутился, заспешил, зацепился пуговицей сюртука за старухино кружево,
сказал: "Э-тэ-тэ-тэ, какая штука! А я сейчас грибком знаешь, закусил".
Дмитриевны ротик собрался в морщины, а капля с бороды птичьего профессора
попала на сюртук; бабушка замочила в ней руку.
Львович. Там долго, волнуясь, искал свое пальто в куче шинелей,- рыжеватое
пальто на клетчатой подкладке. Потом приоткрыл дверь в кухню и униженно
попросил:
композитора.
ВИДЕНИЯ
Пуля чиркнула по его голове, сорвала кусочек белобрысой щетины и улетела
дальше; может быть, зарылась в землю, а может быть, в чье-нибудь сердце. Они
шли тогда в атаку занимать австрийский окоп. Ничего, заняли. Но Андрея
Колчагина подобрали санитары, так как он упал, не то от потери крови, не то
от контузии.
боли: не давала она ему покоя. Иной раз выл, иной раз не мог пошевелиться. А
как полегчало, получил отпуск. И в Москве, на отдыхе, совсем поправился. Жил
Панов Вадим
Акунин Борис
Володихин Дмитрий
Суворов Виктор
Прозоров Александр
Херберт Фрэнк