Даже Белый взглянул на Вовку с недоумением.
подлодка была! Это не бревно за кормой качалось! А я, дурак, никого не
предупредил!"
пояса?
торпед во льды, а к пушке фрицев не допустили пулеметчики. Меня
взрывом выбросило, но "Мирный" ушел. Сейчас в бухте Песцовой Леонтий
Иванович собирает упряжку. Часа через три здесь будет. Меня же и
отругает. "Ушло, - скажет, - судно. Не стал тебя ждать Свиблов. Ушел,
пока ты тут за бугром болтался!" Кругленько так скажет.
борт. Зимую поневоле".
ледяной холодок вновь тронул его тощую спину. Приедут за ним или нет,
пока он один. И даже рукавички у него нет. А ветер холодный. И теплей
ночью не станет.
буксир. Раз за "Мирным" охотятся фрицы, не посадит она меня на
буксир!"
отстаивается во льдах? Если капитан Свиблов уйдет из-за подлодки в
Игарку?"
Два свитера натянул!"
повернул. Но как мог звучать Вовкин голос, если, повернувшись,
наконец, к морю, он, Вовка, с ужасом разглядел на одной из
вздыбленных, обкрошенных льдин бесформенные, но ясно различимые
ярко-алые пятна.
краска, которой покрывают днища судов. "Мирный" ворочался тут как
мамонт, уворачивался от фашистских торпед, лез сквозь льды, не
разбирая дороги! Отбился, ушел, вот только льдину всю перепачкал. Надо
теперь самому топать на станцию".
Прихрамывая, припадая на переднюю лапу, пес бежал по краю округлой
широкой полыньи, поскуливая, водил низко опущенным черным носом.
Вдруг, остановившись, яростно заработал передними лапами, будто нору
рыл или прокапывал спуск к воде.
хрустнуло.
так же тупо ответил: - Бывают". А сам думал: никогда в жизни не видал
он ничего более мрачного, чем эта обыкновенная щепка. Всего лишь
щепка, а спину так и леденит.
на лед и, вскинув вверх лобастую голову, тоскливо, дико завыл. И вой
этот оледенил Вовку почище ветра. Охнув от боли в плече, Вовка бегом
припустил к полынье. Не может Белый завыть ни с того ни с сего. Там
что-то есть такое, в этой проклятой полынье!
наполовину выбросившись на голубоватый этот ледяной язык, лежал вниз
лицом боцман Хоботило.
лицо. Он узнал боцмана сразу - по черному бушлату, по кирзовым
сапогам, по мощным раскинутым рукам. Вот только шапки не было на
боцмане. Редкие волосы на затылке обмерзли, тонкими сосульками
обвисали к неподвижной воде.
Вовка сделал шаг к полынье.
отказали ему. Позвал шепотом:
присев, коснулся рукой обледенелого боцманского бушлата. Сукно
показалось ему стеклянным. Таким же стеклянным, похожим на прозрачную
яичную скорлупу, показался ему заледенелый затылок боцмана.
сейчас оборвется..."
никому не сказал, боялся - будут смеяться".
неподвижной воды.
чужая подлодка. Там, внизу, - подумал он, - чужие матросы поздравляют
с победой Шаара или Мангольда, Франзе или Ланге. Они, - думал он, -
пьют сладкий горячий кофе и гогочут над несчастным буксиром, так
сильно дымившим своей пузатой трубой".
им не дали. Вон ведь ледокольный пароходик "Сибиряков" сражался против
целого линкора!"
мыслям. Не могло не сопротивляться. Ведь на "Мирном" была мама!
он не мог. А если боцман очнется? Если боцман крикнет. "Эй, на
шкентеле! Руку!"
валяющийся неподалеку ящик.
ящиком, отдирал его фанерную крышку.
- радист Кренкель.
своей давней поездке в Германию. В тридцать первом году Кренкеля
пригласили участвовать в полете на дирижабле "Граф Цеппелин". Забыв о
шоколаде, Вовка ждал приключений - взрывов в воздухе, бурь в эфире. Но
Кренкель не столько говорил о дирижабле, сколько ругал польскую
охранку - дефензиву. Они, эти дефензивщики, отобрали у него на границе
журнал "Огонек" и газету "Известия", а кроме того, все, как один,
походили на генералов, так лихо позвякивали их шпоры, так воинственно
топорщились усы, так ярко вспыхивали под солнцем медные полоски на
обводах роскошных конфедераток.
шоколадных плиток. Это он угостит маму и Леонтия Ивановича, шоколад
ведь везли для них. "Вот ведь как удачно получается, - сглотнул он
слезы. - И сам приду. И приведу Белого. И еще шоколад будет".
допустить этого. Капитан Свиблов самый осторожный капитан Северного
флота, он не подпустит подлодку к "Мирному".
построения.
2
шоколада таял во рту, но из-за слез Вовка не чувствовал его вкуса.