"Дейли трибюн" Шаклворс. Ему не нравилась и поездка, цель которой
сводилась к тому, чтобы узнать, что можно сделать из истории этого
Стоунли. Он не был репортером, собирающим информацию и берущим интервью,
он был даже не "спецкорреспондент", хотя в свое время он прошел эти
ступени. Он был Хэл Кинни, чье тонкое чутье журналиста и широкие связи
сделали его одним из виднейших людей Флит-стрит [улица Лондона, на которой
расположены редакции крупнейших газет]. Совершенно трезво он считал себя в
"Трибюн" лицом более важным, чем редактор. Редакторы приходят и уходят, и
читатели их не знают, да и знать не хотят. Исчезни завтра Шаклворс,
говорил себе Кинни, и ни один читатель "Трибюн" или "Санди курир" не
узнает об этом и не пожалеет. Если же "Санди курир" начнет выходить без
еженедельной статьи Хэла Кинни ("Следующая статья - через неделю", -
сообщала газета), если его имя исчезнет) со страниц "Трибюн", произойдет
скандал, как убедились в этом год назад, когда он заболел. Владелец газеты
знал Кинни лучше, чем Шаклворса, платил ему лучше и больше уделял
внимания. Почему же в это утро Шаклворс говорил с ним так резко и холодно?
И зачем его выпроводили в эту мерзкую деревню Средней Англии, словно он
был обычный их репортеришка, охотящийся за преступлениями и несчастными
случаями? С другой стороны, если из обычного сообщения о самоубийстве
ослепленного глупого парня, если из истории этого Стоунли можно было
сделать "Наказ родителям", "Мораль для нации", тогда именно он был
человеком, который должен был писать эту "гвоздевую статью", тогда это
дело было его делом. Но он одинаково хорошо мог бы написать эту статью и в
городе. Они могли бы послать туда журналиста помельче, и тот привез бы
недостающие детали.
нуждается в "гвоздевой" статье? Вот уже несколько недель он не получает
нужного материала. Возможно, то, что его послали, было просто шагом
отчаяния: нельзя было рисковать единственно значительной темой, послав
туда кого-нибудь другого. Это объясняло, но не успокаивало, он не мог
забыть ни тона Шаклворса, ни его взгляда. Он подозревал интриги, в которых
редакция "Дейли трибюн" недостатка не испытывала. Однажды в одной из своих
наиболее пространных статей он назвал сотрудников газеты "счастливым
братством" и раздарил громадные словесные букеты всем своим коллегам. Но у
вето-то самого иллюзий на этот счет не было. Может быть, в эту самую
секунду кто-нибудь из них жал на все рычаги и кнопки, чтобы выжить его.
Самому Шаклворсу нельзя верить ни на грош.
страницах газет он чувствовал себя свободным, здесь он мог развернуться и
проявить такую уверенность, какой не было ни у кого ни в чем. Ни в одной
его корреспонденции или "гвоздевой" статье не проскальзывало и тени
сомнения. Ни один оркестр, наяривающий в "фортиссимо", не звучал так
уверенно, как был уверен Кинни. Более того, будучи известным читателям в
течение нескольких лет как "Хэл", он играл его роль и старался быть им и в
жизни. Он был крупный и полный с седеющими густыми волосами, суровыми
бровями, полными румяными щеками, настойчивый, сердечный, нагловатый,
компанейский, счастливо воплощая в себе качества обаятельного мужчины.
Кинни, выглядывающего из-за золоченой вывески Хэла Кинни. Что-то не то
было в его глазах, в линии рта, в движениях и даже в голосе, когда он не
был начеку. Спрятанный человек был до жалости неуверенным и страдал от
того, что у него не было той волевой непоколебимости, какая была у
журналиста на работе. Он терялся и был не уверен в жизни и в смерти, в
том, что происходит в мире и в его стране, в своем собственном положении,
хотя именно это считалось его коньком. Злая ирония давно пропитала всю его
жизнь. Ополчаясь на циников и пессимистов, он в своих статьях призывал к
Любви и Дружбе, у него же друзей не было, а любовь ему принесла лишь
страдания. После нескольких не особенно приятных историй - подобные
истории, взятые даже из романов, шокировали его, когда он был не один - он
полюбил девушку с томными глазами и бледным лицом, которая была на
восемнадцать лет моложе его. Девушка поставляла в "Санди курир" светские
новости к сплетни. Он женился на ней и увез ее из комнаты, служившей
одновременно спальней и гостиной, от жизни, в которой надо было цепляться
за каждый грош, и сделал королевой прекрасной квартиры на Найтсбридж
[фешенебельная улица Лондона]. Год он был счастлив, но однажды вечером
после пустяковой ссоры, именно пустяковой, она посмотрела на него
холодными глазами. После этого странного взгляда все переменилось. Это
случилось два года назад. Никогда потом он не мог быть с ней откровенным
до конца, не мог прочесть ей только что написанную статью. Ее словно
подменили. И этот другой человек видел его насквозь. Он все время думал,
что она в кого-то влюбилась и тайно изменяла ему, но у него не было ни
одного доказательства, ни одного факта, чтобы бросить его в ее холодное
лицо, от которого он чувствовал себя ничтожеством и от которого можно было
сойти с ума - столько в нем было тонкой уничтожающей иронии. Жизнь стала
невыносимой. Может быть, вот сейчас, когда он тащится в провинцию, как
рядовой репортер, она виснет у кого-нибудь на шее и смеется вместе с ним
над тем, как они дурачат его. Его жена, его, Хэла Кинни, жена! Но он
ничего не мог поделать и ровно ничего не знал. Он как дурак бродил в
потемках.
и беспокойства, вызванных тоном Шаклворса, историей Стоунли, из которой
следовало выжать все, что будет возможным, мыслями о предполагаемых
похождениях жены во время его отсутствия. Естественным результатом такого
состояния явилось то, что после трехчасовой поездки наедине с собой он
сошел с поезда более чем когда-либо Хэлом Кинни, - крутым и суровым Хэлом,
готовым показать всем и каждому, что значит быть голосом гигантской "Дейли
трибюн", титанической "Санди курир". Неуклюже покачиваясь, к Кинни подошел
носильщик - бесцветное существо с водянистыми глазами, обвисшими клочьями
усов и скошенным небритым подбородком. Секунду или две Кинни рассматривал
его. Стоило ему написать об этом безвестном работяге полколонки, и о нем
заговорила бы половина Англии. Он мог бы сделать из него национального
героя, самодовольно подумал Кинни, наполняясь сознанием все большей и
большей силы.
не меньше чем у карусели медных побрякушек. Кинни он не понравился, но
других свободных больше не было, и шел дождь.
раздельно. - Знаете?
собой тип, подумал Кинни, но сейчас ему было не до типов, сейчас ему нужен
был хороший шофер, знающий округу.
дождем, не зная, куда едешь. А Норсдин знаете?
порядочно до него, сэр.
заметил Кинни.
неправильно, сэр. Вам сказали неправильно.
возле Норсдина.
принялся рассматривать мокрый городок, через который они, казалось, не
ехали, а двигались скачками. Но очень скоро из-за сильного дождя смотреть
на него стало бессмысленно: видимой осталась только подпрыгивающая спина
шофера, которая каждой своей черточкой, каждым кусочком заявляла, что она
не уверена в поездке.
придумать, как подойти к родителям и набросать план статьи. Возможно,
статья не подойдет для "Дейли трибюн", все зависит от того, что расскажут
родители, но в "Санди курир" она пойдет без сомнения. Мысленно он уже
начал писать о своем визите к убитым горем страдающим родителям, о
путешествии по мокрой и серой сельской местности и видел уже конец статьи,
который он добела накалит гневом возмущения. Слепая страсть юноши.
Женщина-вампир. Загубленная карьера. Что делает _ваш_ сын? Мотылек и
свеча. Призыв матери. Обвинение отца. Пришло время смотреть правде в
глаза. Жизнь молодежи нации осквернена. Женщины, которые как рак в теле
общества. Уж не агенты ли они иностранкой разведки? Новая зловещая
секретная служба. Захватывает сильнее, чем в кино. Но что произошло в доме
в ту роковую и последнюю ночь? Написал ли Стоунли родителям прощальное
письмо? А под конец вся история полностью. И урок всем нам. Такие вот
фразы, большинство из которых он употреблял и раньше, прыгали в голове
Кинни вместе с неприятными скачками и прыжками автомобиля.
единственный сын отставного чиновника индийской администрации, был
многообещающим молодым офицером-летчиком. У него была атлетическая фигура
и приятное лицо. Он считался любимцем эскадрильи. Стоунли вступил в
любовную связь с женщиной гораздо старше его, с женщиной большой красоты и
еще большего опыта в жизни, которая время от времени снималась в кино и
выступала на сцене, но жила главным образом за счет своего ума.
Афанасьев Роман
Орлов Алекс
Зыков Виталий
Трубников Александр
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей