Чтение 6–й страницы книги ~За перевалом~

- Послушай, это же прекрасно!

5. БЕРН И ЭХХУ

Они опоздали - снаряда на месте не оказалось. Только вывернутое при подъеме дерево - увядшее, высыхающее. Неподалеку торчал на высокой ножке сферодатчик; раньше его не было. К нему и обратились с вопросами. ИРЦ сообщил, что снаряд Берна увезен в Музей астронавтики в Астрограде, помещен там в отделе анабиоза - как образец самой древней установки такого рода. Шар показал зал в музее: посреди его стоял почищенный и украшенный табличкой снаряд, вокруг толпились посетители, ко входу в кабину выстроилась очередь. Сферодатчик изъявил автоматическую готовность рассказать и показать историю пришельца из XX века - для того он здесь и поставлен.

Но конечно же, Ли предпочла, чтобы Аль рассказал ей все это сам.

...Подлетая сюда, Берн сделал над лесом широкий круг, чтобы убедиться, что эхху поблизости нет. Ли уверяла, что на двоих они ни за что не нападут, но для покоя души ему хотелось знать, что и нападать некому. И все равно, когда он описывал Ли их лагерь, какая здесь была пустыня, как проснулся, как вывинтился из грунта его снаряд, как вышел в лес и в ночь, шел по просеке, встретил кабана, убегал от стада эхху, и показывал все места,- то полному удовольствию от ее взволнованного внимания мешало зудевшее в уме: "А они где-то здесь, дикари. Их стойбище близко..."

Конечно, как мужчина и рыцарь, он не торопил Ли, но и не давал ей повода задержаться, увел после осмотра места его драмы подальше. Просека вывела их на обширную поляну. Здесь на пологом холме громоздились скалы и валуны с черной матовой поверхностью, выдававшей их искусственное происхождение, в траве валялось много цветных мелков.

- А,- сказала Ли,- новый эксперимент Эоли!

Пустотелые эбонитовые "скалы" и "валуны" были доставлены сюда вскоре после опыта "обратного зрения" с участием Берна - чтобы проверить, не проявляется ли у гуманоидов склонность к наскальной живописи. И верно, прорезалась у них такая склонность: матовые бока скал на высоте роста украшены рисунками.

Берн и Ли ходили, рассматривали. Примитивные, часто незавершенные фигурки птиц, диких кабанов, косуль. Вот сутулые человечки (видимо, сами эхху) заносят палицы над трудно опознаваемым зубробизоном. По характеру рисунков и по степени их удачности можно было угадать разных авторов-дикарей. Были и упрощенные почти до схем рисунки летающих людей: крылья из двух линий, ласточкиными серпиками.

А вот - это уже было интересней! - сложный, запутанный рисунок во весь гладкий бок валуна: понять можно только, что Летуны повержены, сутулые победители заносят над ними карающие дубины. На соседней скале фигура Летуна с распростертыми крыльями вся усеяна метинами и щербинами; трава у подножия засыпана камнями, осколками мелков. "Эге,- подумал Берн,- метали камни фигуру, "убивали" изображение. Тренировались?.." У него пропал академический интерес, захотелось быть подальше отсюда. И когда они, забравшись на эбонитовые скалы, надели биокрылья и стартовали в обратный путь, Берн вздохнул с облегчением.

Увы, ненадолго: улетая из городка, они не заправили крылья АТМой, не захватили ампул. И после первых километров в воздухе те движения, которые исполнял биоэнергетический концентрат, пришлось со все большими усилиями делать самим.

Первая запыхалась Ли.

- Да ну его! - сказала она.- Пойдем пешком, здесь близко.

6. СПОР

Ило хорошо понял, какие видения мелькнули в уме молодого биолога: сам так грезил.

- Что - прекрасно? Что мы отнимем у десятков... нет, теперь уже у сотен миллионов людей,- проговорил он,сухим рассудочным голосом,- долго вынашиваемую мечту? О том, чтобы именно в скафандрах. Сквозь рев студеных метановых ветров, через бурные и едкие потоки. Чтобы карабкаться по скалам, перекидывать через ущелья мосты - и приходить на выручку попавшим в беду. О том, чтобы слабые отступали а сильные выдерживали, преодолевали и знали себе цену. И чтобы у них рождались сильные дети. Чтобы трудами и опасностями проверялась дружба и любовь. Чтобы не в комфортабельных занятьицах, не в необязательных исследованиях и спорах, а в полном напряжении сил и ума проверялось: кто человек, а кто прикидывается. О том, чтобы сделать свою планету обетованной... сделать, - а не перебраться с одной на другую такую же!

- А чем сделать-то? Чем?! - взвился Эоли. - Этим?..- подскочил к проектору, вставил в паз новый диск, нажал кнопку.

Экран показал, как среди покрытых мохнатым инеем бугров ползет-переваливается, скребет по камням гусеничными траками конусообразный снаряд. За широкой коркой-зевом остается темная рыхлая полоса. По сторонам находились люди в скафандрах.

- Вы наблюдаете за испытанием в естественных условиях электрохимического планетопроходческого комбайна "Нептун-1",- сообщил автомат-информатор.- Он разработан инженерами из 4-го отряда по колонизации Нептуна для прямой переработки каменистого грунта аммиачной атмосферы планеты в азотосодержащую, богатую влагой почву. Конструкторы обещают, что комбайн сможет перерабатывать до тысячи тонн грунта в сутки...

- Так чем сделать: огородными комбайнами типа "Нептун"? - Эоли выключил проектор.- Тысячи тонн почвы в сутки, подумать только! Один гектар за пять дней. Да планете это - как слону дробина!

- И комбайнами "Нептун". И обогатителями Аспера. И электролизерами серии "Т". И стратегией комплексной колонизации. И даже применением зажима Арта в переходных отсеках гермопалаток... Всем понемногу, что напридумали за век освоения Трассы, век мечтаний и проектов. И тем, что готовили себя. Совершенная моторика, выносливость, самозалечивание - зачем они на Земле? Здесь и без них неплохо.- Ило встал с кресла, прошелся по кабинету, сел на подоконник.- Мы больше отнимем, чем дадим, понимаешь? Отнимем цели, к которым десятки миллионов переселенцев готовили себя, а взамен подсунем благополучие. Является ли благополучие целью человеческой деятельности? Пока его нет, кажется, что да,- но это только пока его нет.

- Подожди-подожди! - Эоли поднял ладони.- Почему - отнимем? Разве мы кого-то принуждаем действовать нашими методами? Мы через ИРЦ доводим до сведения человечества о наших результатах, о перспективах Биоколонизации. Это включается в арсенал возможностей наряду с другими. Кто желает, использует, а нет - пусть катается на комбайне "Нептун" и пристегивает зажимом Арта хоть правое ухо к левой ноге. Их дело.

- Ах, как ты не понимаешь! - Ило в отчаянии хлопнул себя по бедрам.- Не наряду с другими наш способ делать биосферу планет, совсем не наряду. Каждый, узнав о нем, поймет: дураком надо быть, чтобы теперь придерживаться иных - мелких и трудных - методов. Просто кретином. А раз так, то побоку и они, и мечты, и планы, инициативные группы, переселенческие отряды, в которых уже распределены обязанности... все. И все будут чувствовать себя дураками, обобранными. Можешь ты поставить себя на их место?

Ило в самом деле испытывал отчаяние. Он позвал Эоли, чтобы тот силой своего ума, логики, таланта (богат был этим его помощник, он знал) разрушил его доводы. А тот высказывал пустые, дешевенькие соображения, какие Ило давно развенчал в мысленных спорах с собой.

- Могу. Но не хочу,- сказал Эоли.- С какой стати! Почему бы им всем теперь, с учетом нашей новинки, не наметить себе иные цели на биоколонизованных планетах?

- Какие, не мог бы ты сказать?

- Ну... такие, как и на Земле. Мало ли!

- Вот именно: такие, как и на Земле...- Ило горестно усмехнулся.- Тогда зачем улетать? Здесь места хватает. Теперь ты понимаешь, на что мы покушаемся этим? - Он показал на автоклав На тысячелетия героической истории. Без биосферы нельзя, а без истории, думаешь, можно?!

- История пота, нужды и скрежета зубовного... сказка про белого бычка!

- Не говори так, это то, в чем проверяется человек. Мы клянем войны, с ужасом вспоминаем о гражданских междоусобицах и кровавых бунтах. С теми же, только более свежими чувствами поминаем Потепление... Но за каждым падением следовал взлет. И нынешний мир, нынешние мы - следствия всех тех причин. Всех - а они и есть история! И если лишить людей на новых планетах... необязательно того же, что было здесь, пусть чего-то своего - но непременно требующего напряжения ума и сил, риска, жертв, сильных переживаний, свирепой радости побед... и даже горя утрат, да! И если лишить их всего этого, то вырастет ли там из переселенческих отрядов, хоть и миллионных, такое, как на Земле, человечество? Или выродятся все?.. Теперь ты осознаешь ответственность?

Но пробрать Эоли было нелегко. Он пересел в кресло Ило, закинул ногу на ногу, качнулся, посмотрел на наставника с прищуром:

- Слушай, Ил, если ты так сетуешь о героике, считаешь, что она ныне дефицит, то... давай взорвем ИРЦ-главный. И еще Евразиатский да Северо-Американский, которые могут взять на себя его функции. А? Вот тогда будет навалом героики, романтики, жертв, напряжения сил... всем хватит. Пару аннигелятных зарядов в туннель - и... А какие об этой поре станут слагать песни!

Лицо Ило сделалось усталым, старым. Он подошел к Эоли, треснул его по затылку так, что тот, вылетев из кресла, упал на руки, сел на его место и долго молчал. Эоли поднялся, с удивлением, глядя на него: так с ним никто никогда не обращался, он даже не представлял, чтобы с ним могли так обойтись; и при всем том он чувствовал себя виноватым.

- Не понимаешь...- горько сказал Ило.- Настолько не понимаешь, что считаешь свой довод остроумным, просто неотразимым. Чего стоит твой талант и умение работать, если ты не понимаешь! Так, стихия в форме человека. Не тем я с тобой занимался... Что ж, лучше позже, чем никогда: объясню, почему внедрение нашего способа равно, с точностью, так сказать, до знака, взрыву ИРЦ-главного. Потому что за чрезмерно резким подъемом следует спад с такой же неизбежностью, как за спадом подъем. Человечество есть система - планетная, космическая, но, главное, инерционная. С естественной, соответствующей масштабам постоянной времени. Резкое переключение - в сторону подъема или спада, все равно - вызывает колебания. Умеренные гаснут, а чрезмерные, глобальные могут развиться в генерацию, неуправляемый разнос; тому примеров было немало. Мелкие способы и устройства для освоения планет - умеренные возмущения системы; наша Биоколонизация - глобальное разносное... Не понимаешь,- грустно подытожил Ило.- Значит, нельзя оставить эту работу на тебя. А жаль!

- Да, не понимаю, не пойму и не докажешь: как это то, что мы сделали хорошо, оказывается сделанным плохо!

- Не плохо, а...- начал Ило, но его перебил голос из сферодатчика.

- И 82, он же Мигель Андре фон Фердигайло ибн Сидоров 405/812 плюс-минус бесконечность,- объявил этот голос с бесстрастностью, на которую способны только автоматы,- требует связи с Эолингом 38!

7. ПОСЛЕДНИЙ ПОТРЕБИТЕЛЬ

- Ой, это па!..- Лицо Эоли стало растерянным.

- Да, похоже.- Ило поднялся.- Я вас оставлю.

- Нет, не оставляй. Будь здесь, пожалуйста!

- Нет-нет, зачем же? - раздался в комнате третий голос, хорошо поставленный и с произношением чуть в нос. В датчике ИРЦ возник владелец его: если лишить лицо и тело брюзглой упитанности, а волосы седин, то это был вылитый Эолинг.- Иловиена прав, не желая мешать общению двух родственных душ, ты напрасно удерживаешь его, сын. Будь здоров, Ило, рад был застать тебя живым!

Ило молча вышел.

- Маленькая месть за неудачи своей жизни, не так ли, па? - Эоли справился с растерянностью, начал злиться.- Или ты ревнуешь? Если так, то справедливо: он не в меньшей степени мой отец, чем ты! А может, и в большей.

- Ну-ну...- Мужчина из шара с удовольствием смотрел на биолога.- Будем считать, что ты сквитал мой выпад - и хватит. Ибо никто не может быть в большей степени твоим отцом, нежели я! Вот ты смотришь на меня, я на тебя - и между нами устанавливается прочное, не нуждающееся в подкреплении словами единство. Единство иррациональное, взаимопонимание молчаливое - не имеющее ничего общего с деловым, научным, даже любовным, неподвластное моральным и ценностным критериям. Оно было и будет, пока есть ты и есть я, - и как бы мы ни изменились, друг для друга мы все те же!

"Самое удивительное, что так и есть",- подумал Эоли.

- Вот, сын, а ты говоришь... Ты прекрасно выглядишь, младшенький.

- Ты тоже, па.

- Я так и сказал шару: "Ну-ка, ИРЦуня, ты знаешь, кто я! Соедини-ка меня с моим младшеньким". Я не признаю вашу индексовую абракадабру. Как тебе понравилось мое новое имя?

- Потрясающе, па. Я чуть не упал.

(А настоящее имя его состояло из одного звука "И". Других не было и не предвидится. "И" - иждивенец. В таком положении лучше не придумаешь, чем пренебрегать "индексовой абракадаброй"...)

Равенство в пользовании благами цивилизации принадлежит каждому человеку так же естественно и категорично, как равенство в пользовании благами природы. В пище, одежде, бытовых вещах, жилище, в энергии, в перемещении по планете всеми видами транспорта в связи со всеми (в пределах Земли), в получении любой информации от ИРЦ - никто не может быть ущемлен и не обладает преимуществами.

Примечание А: право перемещения и связи в освоенной части Солнечной за пределами Земли принадлежит всем, кто не живет в кредит.

Примечание Б: право исполнения крупных по затратам труда и материалов замыслов принадлежит тем, кто обладает достаточным для компенсации возможной неудачи предприятия биджевым фондом.

КОДЕКС XXII ВЕКА

Вот они и стояли друг против друга: один - попадающий под действие примечания А, другой - под действие примечания Б, разделенные тысячами километров и близкие благодаря электронной технике и кровному родству.

...Эоли никогда не мог узнать у своего па, с чего, с какого жизненного поражения у него все пошло наперекос. Сикось-накось. А ведь, наверно, было: хотелось выделяться, превосходить, а таланта, умения, усердия недоставало. Работать же просто, удовлетвориться скромной причастностью к большим делам и идеям других было не по натуре. А раз не дается фортуна, то - нате! - буду выделяться в оголтелом принципиальном потребительстве. Благо таких мало, позиция (поза) выглядит небуднично и смачно. "Не могу" превращено в "я и не хотел". Можно держаться тона превосходства со всеми (дела-то с ними все равно не будет), напропалую вкушать блага, наслаждаться, вояжировать, вращаться и блистать в компании себе подобных... И не применять к себе ни старое слово "тунеядец" , ни его современные эквиваленты.

Поправ главную этическую норму, можно не стесняться и с остальными. "Младшенький" Эоли был у И восьмым, хотя тот не имел морального права и на одного потомка.

Для Эоли, как и для его старших братьев и сестриц, в этом не было драмы. Ко времени его появления на свет господствовал принцип: "Чужих детей не бывает". Он помнил себя с интернатской "ма--лышовки" в Западных Карпатах; потом, как положено, три года блуждал со сверстниками и воспитателем по планете, узнавал ее. И с первых лет жизни он знал, что не существует на Земле взрослого, который не принял бы живое участие в нем (или в них, если их было много), не накормил бы, не вымыл, не уложил бы спать - даже со сказкой, не защитил бы от опасности, не ответил бы на все вопросы - даже шалея от шквала детских "как-что-почему-а-это?", не поиграл бы с ним... а за проступок и не наказал бы. Исключительное чувство ребенка к родителям вытекало из того, что похож, и из горделивых детских разговоров: "А вот мой па...", "А моя ма!.." Разговоров, от которых Эоли приходилось убегать со слезами на глазах.

- Ты сейчас в Ницце, па?

- В Неаполе, сын. Видишь? - Он показал на колонны и декоративные склоны гор за собой.

Неаполь, Ницца, Гонолулу, Сочи, Майами, Венеция - эти места мало отличались от других, а от многих (Северной Норвегии, например, или Камчатки) даже и не в лучшую сторону. Но сами названия сохранили притягательность - особенно, если их произносить чуть в нос: "Когда я приплыл в Гонолулу", "Когда я вернусь из Майами-Бич"...

- Но что обо мне, скажи лучше о себе, сын: как твои дела, твои идеи? Как с "обратным зрением"?

- Помаленьку, па. То получается, то нет. Но это небиджевая работа, па, там нет нового - только хорошо забытое старое.

- Ну, сын мой, ну... почему ты сразу сводишь к биджам! Неужели ты не допускаешь, что я просто болею за тебя, хочу порадоваться твоим удачам, погордиться тобой? Я ведь знаю, что мой младшенький - самый лучший, незаурядный и далеко пойдет. И конечно, никогда не отмежуется от своего старого незадачливого па. Не так, как другие...

- А что другие?

- О-о! - Па прикрыл полной рукой глаза.- Я в горе, сын, я просто в отчаянии. Ты знаешь, Метандро и Метандри сейчас на Орбите энергетиков. Когда они готовились в рейс, я просил, чтобы они, как долетят, связались со мной, дали знать о себе: как дела, здоровье, то-се... Они и сами уже отцы, должны понимать. Но скоро полгода, а ни звука. Каково?

(Ага, вон что. Метандро и Метандри, близнецы, старшие братья Эоли, специалисты по антивеществам; сейчас на орбите принимают первый транспорт из Тризвездия, работы хватает. Но дело не в том, не в них - орбита энергетиков! Если па нельзя общаться с людьми там - ИРЦ просто не соединит,- то пусть они оттуда свяжутся с ним. "Вот вчера, когда я разговаривал с орбитой энергетиков... Боже, как хлопотно разговаривать с орбитой энергетиков! Нужно выкладывать все сразу, с запасом на паузы. Никакого тебе живого диалога!.." И па вырастает в глазах знакомцев, как стартовая вышка.

Классика потребительства: добыть то, что доступно не всем. Общедоступное, будь это даже все богатства Земли,- не то. Этим не переплюнешь А и не посрамишь Б. А вот рвануть межпланетный разговор! Отхватить рейс в систему Юпитера!.. Не для дела, зачем все летят, а - "вот когда я был на Ганимеде!".)

"И зачем я так его понимаю?" - с отвращением подумал Эоли.

- Они меня чуждаются! - разгорячился от своих слов па.- Они считают, что мне не следовало заводить столько детей. Хорошенькое дело! Скажи, разве плохо, что я дал тебе жизнь?

- Нет, па, конечно. Я рад и благодарен. ("Хотя мне ее мог бы дать и более толковый отец".)

- Э, сын, я знаю, что бы подумал. Не думай так, ты не прав. Таким, какой ты есть: талантливым, темпераментным, с острым умом... я уже не говорю о внешности, хотя и она входит в состав твоей личности,- ты мог произойти только от меня. Ни от кого другого!

- Ты льстишь мне, па. И себе немножко.

- Нет, именно так. И если ты достигнешь высот, то потому, что в тебе воплотились мои неисполнившиеся мечтания. Какие они были, бог мой! На них не хватило бы миллиона мегабиджей, десятка жизней. Не стану уверять, что ты унаследовал от меня упорство в работе, возможно, это больше от матери - где-то она сейчас! - но я дал тебе то, что пробуждает способности, что многих сделало великими: комплекс неполноценности.

- Вот как! И ты говоришь об этом с гордостью?

- А почему нет? Комплекс неполноценности - это даже больше, чем талант. Ты бы поразился, если бы знал, сколь многих людей в прошлом - политиков, финансистов, военных, писателей, даже ученых - это свойство психики толкало доказывать все новыми предприятиями, что чего-то стоишь, что лучше других... Название неудачное: не неполноценность это, что-то иное, возвышающее. И ты возвысишься, сын, переплюнешь своего кумира Иловиену!

- Если дело в том, чтобы переплюнуть... ("Кумира. Все-таки ревнует".)

- И раз уж зашла о нем речь: то работа, которую вы вместе ведете... Биоколонизация, кажется,- как у вас с ней? Получается?

- В общем-то да.

- И отлично, сынок. Я всегда верил в тебя! Это ведь биджевая тема, очень биджевая, а?

- Да... ("Что и говорить, по экономическому эффекту она сравнима разве что с Трассой, будет не только освобождение от примечания Б, но и большой личный фонд. Только... Ило ведь доказывает, что нельзя внедрять?..")

- И теперь, когда Иловиена сходит на нет,- возбужденно продолжал па,- ты в ней первый человек. Да и прежде - что бы он мог без тебя! И следовательно...

- Хорошо, па, я все понял. Ты же знаешь, что всегда можешь на меня рассчитывать.

- Ну, сын! Так я жду и надеюсь.

Прощальный, патрициански величественный взмах рук - колонны обязывают; шар погас. Эоли мог сутками работать, не уставая, идти, лететь, не опускаясь отдохнуть. Но сейчас, после десяти минут разговора, он устал до отупения.

8. ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ

Ило, вернувшись, с одного взгляда понял состояние помощника и, чтобы дать ему время успокоиться, подошел к автоклавам, смотрел на приборы, вертел ручки - проверял режим.

А Эоли искоса следил за ним и думал, что и вправду этот человек не в меньшей мере его отец, чем па,- а то и в большей. И не только его - многих. И вообще, если человечество и уцелело после всех передряг, то лишь потому, что многие отпрыски, войдя в возраст, присоединяли к скромным наследственным качествам идеи, знания и взгляды на жизнь таких, как Ило,- становились духовно и интеллектуально их детьми, развивали и умножали их - теперь свое! - наследие, тем небиологически порождая новых себе подобных. Именно это, а не то, что подсчитывают демографы, было и есть истинным ростом человечества.

"Сейчас и спросить неудобно: есть ли у него свои дети? Столько времени не интересовался. Конечно, есть... а может, уже и нет. Ведь обзаводился ими он в молодости и, понятное дело, в пределах этической нормы: двое-трое - чтобы не теснить других. А ведь многие женщины с радостью стали бы матерями его детей, многие мальцы гордо говорили бы: "А вот мой па!.." - радовались бы всякой встрече с ним. Но где ему, совестливому!.. Да, вот слово: совестливость. И терзания в связи с блестяще сделанной работой от нее же - чтобы не потеснить и не ущемить других, которых он считает во всем равными, себя не хуже".

- Так вот,- повернулся к нему Ило; чувствовалось, что он напряжен,- в какое бы трудное положение ни поставил тебя твой па, я сейчас поставлю в еще более трудное: нашу работу сдавать нельзя.

- Первое,- спокойно сказал Эоли,- категорически отклоняю подход: в трудное или легкое положение поставит меня решение по работе. Разве в этом дело! ("Нет у меня комплекса неполноценности, па, нет и не будет!") Второе. Согласен, что предлагать идею в полной мере глобальную Биоколонизацию - значит, подавить ею движение переселенчества. Это нельзя. Но с ним стыкуется Биоколонизация Полигонами, для которых у нас и вся методика отработана. Это сделать можно и нужно.

- И это нельзя. Сдать так - значит, предоставить возможность другим самим дозреть до глобальной идеи. Что мы, одни с тобой такие умные? А надо ли говорить, что своя идея привлекательнее чужой, что появятся сторонники, оппоненты, начнутся споры, посредством которых она неотвратимо овладеет умами... Словом, сдав Полигоны, мы еще основательнее внедрим глобальную идею, чем объявив о ней прямо. Всю работу, все это знание нельзя сейчас предлагать людям. А поскольку мои дни кончаются, я чувствую, а ты еще, прости, незрел, остается одно...- У Ило недостало сил сказать что.

Эоли почувствовал озноб.

- Послушай,- сказал он,- но... поскольку не мы одни такие умные - другие сделают это. К тому же придут, это неотвратимо. Какой смысл?..

- Вот другие, которые пройдут по теме от начала до конца, пройдут через годы, труды, ошибки,- те пусть решают ее судьбу, как мы сейчас. Тем можно, это их право. Предоставлять его пенкоснимателям, скользящим по поверхности,- нельзя.

"Все-то у него продумано",- хмуро подумал Эоли.

- Ладно, я незрел, не все понимаю. Но есть и еще участники работы. Давай обсудим с ними.

- Они участвовали в работе на техническом уровне. В полном объеме знаем дело только мы двое. Обсуждать с ними - значит, начать публикацию работы, внедрять в умы глобальную Биоколонизацию.

Это тоже было верно. Неотразимо верно.

- Что ж... как знаешь. Не согласен я с тобой, чувствами не согласен - но возразить не могу. В конце концов, это твоя идея и твоя работа. Моего в ней мало, душу не вкладывал...- Эоли прикрыл глаза - но, осененный догадкой, открыл их, глянул на Ило прямо и зло.- Послушай, ты, шахматист, рассчитывающий на двадцать ходов вперед! Может, и меня ты сделал фигурой в Биоколонизации именно за спокойное отношение к делу? Отверг энтузиастов, для которых в этой теме было все. Их-то никакие доводы не убедили бы!

- Не только поэтому,- Ило приблизился к нему, положил руки на плечи,- не только. Ты - сильный. Другие были слабее. Я понимаю, что крушу твои планы. Если хочешь - ведь и ликвидация этой темы мой фонд далеко не исчерпает, а мне он ни к чему... В конце концов, это примечание Б, которое подрезает твои крылья, пережиток трудных времен. А они минули.

- Нет...- Эоли тоже положил ему руки на плечи, притянул к себе. Они стояли, прижавшись лбами.- Не надо ничего. Все правильно, не пережиток это: жизнеспособность идеи начинается с жизнеспособности ее автора. И не думай об этом - ничего ты не нарушил, не отнял. Ты мне дал гораздо больше, чем можно отнять.

Они сейчас были близки друг другу, как никогда.

- Только... ты уже как о решенном, мимоходом: ликвидация темы. Несколько операций - самых простых в нашей работе, и кончено. Не будет голубых планет, обильных жизнью... то есть, возможно, и будут - но когда! А я вот, только поняв о них, прикипел душой к этой теме. И мне больно, понимаешь?

- Не надо, перестань! - Ило оттолкнул помощника, отошел к окну, отвернулся.

- Нет, надо. Давай говорить еще.

- Говори.

- Ну... давай с общих позиций. Общепринятый взгляд: целым является Вселенная, Вселенная - процесс. Часть его - наша меняющаяся Галактика. Часть части - Солнечная система, частью третьего порядка является Земля, частью ее - биосфера, частью биосферы - человечество. А так ли это последнее? Чего стоит познание, все его плоды, если мы такая же часть биосферы, как иные твари! Человек над биосферой, подчиненность ей - пройденный этап. А раз так, то...

- ...как ее ни образуй на иных планетах - все равно?

-Да?

- Не все равно в одном отношении: люди, которые там будут жить, должны чувствовать себя хозяевами. Они - а не мы двое! А это достигается трудом и творчеством.

- Но... если мы отступаем перед стремлениями людей двигать ручками-ножками, то мы отступаем перед человеческой мелкостью. Ни перед чем другим! Нам эти шевеления кажутся значительными, необходимыми - потому что мы иного не знаем, извека так. А поглядели бы разумные жители иных миров - наверно, смеялись бы. Ведь выходит, что человек с его полуживотной мелкостью и ограниченностью оказывается препятствием на пути самых крупных идей и проектов, грандиозных движений мысли!

- Ясно! - Ило повернулся.- Человек - это то, что надо превзойти, так?

- Да...

- Ты и не подозреваешь, насколько стара эта мысль, не знаешь о массовых преступлениях - гнуснейших, постыднейших в истории человечества, - которые творились под прикрытием ее. Альдобиан мог бы об этом порассказать: о сверхчеловеках, о белокурых бестиях, метивших поработить и истребить "неполноценные" народы... Нет-нет,- он поднял руку на протестующее движение Эоли,- я понимаю, что твои помыслы не имеют с этим ничего общего. Больше того, сама мысль о человеке как этапе, ступени в бесконечном развитии жизни и мысли, этапе, который сменится когда-то иными, высшими,- не вздор. Но не когда-то и где-то, а сейчас и здесь: ведь обидим и унизим людей. Да не немногих - миллионы! Никакая научная идея не заслуживает поддержки и внедрения, если она может принести такое... И все, хватит умствовать, нет у тебя доводов в защиту, как нет их и у меня. Другие пусть решают по-своему или как иномиряне подскажут... могущий вместить да вместит. А я не могу.

И все было кончено в пять минут. Пять поворотов терморегуляторов на автоклавах - к высоким, смертельным для бактерий температурам. Набранная на пульте команда автоматам Полигона:

вытеснить атмосферу горячим фторо-хлористым газом. И последнее:

сунуть между полюсами электромагнита кассету с магнитофильмом-отчетом, включить и выключить ток.

Потом Ило вставил эту кассету в записывающее устройство, продиктовал:

- По причине, объявить которую не считаю возможным, я, Иловиенаандр 182, учитель, уничтожил отчет, выходные препараты и опытный Полигон исследовательской работы по теме "Биоколонизация". Считаю, что попытка заново исследовать тему может быть допущена только при условии определения человечеством перспектив своего развития не на ближайшие века, как сейчас, а на сотни тысячелетий...- Голос его хрипел.

Эоли в оцепенении смотрел на сферодатчик. Там, за прозрачными стенами Полигона, в клубах ядовито-желтого газа бурели и съеживались листья, никла, рассыпалась в прах трава, метались, не зная, куда убежать, зверушки: кидались на кусты, лезли на стены, опрокидывались, предсмертно сучили лапками - дохли. Умирала созданная ими жизнь.

...Запутанные многовариантные пути. Их блестящие нити возникают из тьмы бесконечного прошлого, уходят во тьму бесконечного будущего; из всевозможности через реальность во всевозможность. Лязг переводимых стрелок - и огнедышащий поезд человеческой истории с грохотом промчал мимо них... не туда. Они, жалкие стрелочники, изменили путь Истории! Эоли казалось, что он видит эти пути, слышит лязг и грохот.

- А представь, что кто-то так попытался уничтожить другую составляющую всех проектов: Залежь антивещества в Тризвез-дии,- сказал из-за плеча Ило; голос его все так же похрипывал.- Ничего бы не вышло, там загорелась бы четвертая звезда, возбудился бы космический процесс на миллионы лет. Энергия - реальность, которую не перечеркнешь. А здесь раз-раз... и как не было. Тоже есть над чем подумать.

Эоли обернулся - и не сдержал возглас изумления: старый биолог будто покрылся паршой. Кожа ног, рук, груди, шеи была в сыпи, прыщиках, язвочках; из них кое-где выступала кровь.

- Что с тобой?!

- А... сейчас пройдет.

Ило опустил голову, постоял спокойно - и вернул телу нормальный вид. Но в памяти Эоли увиденное запечатлелось навсегда.

- И как же ты теперь, Ил?

- Никак теперь. Все. Улетаю в Лхасский интернат исполнять последнее дело в жизни.

- Когда? - Сейчас. Именно сейчас, ни с кем не прощаясь. Еще проводы мне устроите, по-хорошему меня помнить будете. Не надо, не за что меня теперь вспоминать по-хорошему! Если так кончать работу - зачем начинать?!

- А кстати, зачем? Ты, видящий на двадцать ходов, не мог не предвидеть и глобальный вариант.

Ило вместо ответа коротко мотнул головой в сторону портрета Инда. "Ах, да... "Не говорите мне о вещах, возможных в принципе",- вспомнил Эоли.- Третья кнопка во втором ряду... Хотел убедиться".

От портрета взгляд его скользнул за окно: там была фиолетова;

тьма.

- Уже ночь, куда ты полетишь!

- И хорошо, что ночь. Никого и ничего не хочу видеть.

- И Ли? Она будет плакать.

- И Ли... Слушай, не добивай ты меня - отпусти!

- Разве я держу? Прощай без слов... Ило! - окликнул он биолога уже в дверях.- Ты забыл нажать еще одну кнопку.

- ? - Тот остановился.

- Ту, которая отключила бы меня. Я ведь могу повторить ра(

- Не сомневаюсь в этом,- помолчав, сказал Ило.- Как том, что ты не сделаешь этого... до тех пор, по крайней мере, пока не ответишь себе - не другим! - на все вопросы. На твою "кнопку" я давил девять лет и сегодня полдня. Прощай! Не ищи меня без нужды.

...Теперь ему осталось одно: лететь во тьме под звездами над тихой Землей, лететь и лететь, а когда кончится заряд в биокрыльях, гнать их своей силой - до полного изнеможения, чтобы потом упасть где придется, уснуть мертво, а потом снова лететь, или идти, или ехать... Чтобы все поскорее осталось позади.