Чтение 6–й страницы книги ~Серебро и свинец~

- Угу, - по привычке брякнул Лева и, натолкнувшись на недоуменный взгляд, поправился: - Так точно!

- По уставу положено отвечать "есть!", - поправил старлей язвительно.

Лева промедлил секунду, нагнувшись завязать шнурки, которых на сапогах отродясь не было. Старлей зашипел сквозь зубы, и лингвист опрометью ринулся из палатки.

Вертолет садился посреди базы, напротив командирской палатки. Ветер ударил Леве в лицо, такой сильный, что веки под его давлением закрывались сами. Вот коснулись земли маленькие, словно игрушечные колеса, стих оглушающий рокот, и не успел замереть пяти-лопастной, будто красная звезда, винт, как из люка начали один за другим выпрыгивать неуловимо похожие друг на друга парни в пятнистой камуфляжной форме.

К командиру подошел Кобзев, спросил о чем-то - Лева стоял далеко, и уши его еще ныли от звукового удара, так что лингвист ничего не услышал, - кивнул, явно довольный ответом. Командир махнул рукой, и двое парней покрепче бросились помогать вылезающему из вертолета человеку. Тот, впрочем, спрыгнул сам, сделал пару шагов и застыл, оглядываясь.

Лева понял, что это туземец, раньше чем осознал это. Лучшее в мире образование подсказывало, что крестьянин времен мрачного Средневековья должен быть грязен, обтрепан, изможден, забит - короче говоря, заэксплуатирован до полусмерти. Человек, стоявший около вертолета чуть ссутулившись, точно опасался задеть макушкой лопасти, был каким угодно, только не забитым. Слишком уверенно он стоял, попирая широко расставленными ногами утрамбованную площадку, и слишком бесстрашно оглядывал ряды палаток, собравшуюся неизвестно откуда толпу. Незнакомые одежды и непривычные повадки пришельцев из параллельного мира не вызывали в нем опасения или суеверного ужаса.

И нищим он тоже не был. Добротный зеленого сукна... камзол, решил Лева, такие же добротные штаны с кожаными нашивками на коленях и ягодицах, высокие шнурованные башмаки и нечто вроде плаща, но не расплескавшегося свободно за спиной, а пристегнутого к плечам, к поясу, к бедрам. Лева сначала не сообразил, для чего, а потом понял - это на батальных полотнах свободно ниспадающий плащ смотрится красиво, а попробуй пройтись в таком, ни за что не зацепившись и ничего не свалив! А так и удобно, и плащ при тебе, в случае чего - отстегни и заворачивайся. И, словно этого было мало, на груди туземца красовалась серебряная бляха размером с медаль "За отвагу", только не на орденской ленточке, а на серебряной же цепи.

"Может, он дворянин?" - мелькнула у Левы безумная мысль и тут же ушла. Во-первых, при незнакомце не было оружия, если не считать за таковое нож в ножнах на поясе, а рыцари, сколько помнилось лингвисту, не расставались с мечами. И с конями тоже, но коня на вертолете не притащишь. А во-вторых, Леве пришло в голову, что разведчики едва ли потащили бы в лагерь местного феодала - того обязательно хватятся.

Майор Кобзев, едва бросив беглый взгляд на пленника, подошел к Леве.

- Ну, товарищ военный переводчик, - проговорил он с плохо скрываемой насмешкой, - ваш выход.

- Что?.. - выдавил Лева. - Уже?

- Уже, - кивнул Кобзев. - Этого человека мы взяли в лесу. Ваша задача - научиться его языку. В самые сжатые сроки. Чего я могу ожидать?

- Это я смогу сказать завтра, - ответил Лева. - А точно - через неделю. Мы же об их языке ничего не знаем.

- Тогда приступайте, - распорядился Кобзев и отошел на шаг, всем видом давая понять, что он умывает руки.

Лева несмело двинулся к пленнику. Тот оглядел лингвиста с макушки до ног и покачал головой.

Лицо его показалось Леве странным. Нет, не так... Несообразным - вот слово, которое лингвист после краткого раздумья счел подходящим. Волосы незнакомца были очень светлыми, с чуть заметной желтинкой, но кожа - неожиданно темной, северяне не загорают так - густо, стойко. А глаза - ярко-зеленые, совершенно травянистого оттенка. В ухе туземца Лева заметил золотую серьгу и почему-то смутился.

С чего же начать? Конечно, учить язык в общении с его носителем куда проще, чем расшифровывать иероглифы, как Шампольон. Но как быть, если не знаешь самых основ строения здешнего наречия? В конце концов - агглютинативный это язык или изолирующий?

Тогда Лева решил начать с самого простого.

- Человек, - проговорил он отчетливо, тыча пальцем себе в грудь. - Лева. Человек, - он показал на майора. - Майор Кобзев. Человек, - в третий раз повторил он, указывая на туземца, и сделал паузу, ожидая ответа.

Он не очень верил, что получится с первого раза. Но незнакомец улыбнулся.

- Тауринкс, - произнес он с такой же преувеличенной отчетливостью. - Тауринкс ит-Эйтелин, беарикс вре-тан ан-Эвейн.

Имя - если это было имя - показалось Леве похожим на кельтское. Хотя по одной фразе судить о звуковом строе всего языка наивно.

- Пойдемте, - махнул Лева рукой в сторону палатки, служившей одновременно офицерской комнатой отдыха, красным уголком и еще много чем.

Тауринкс, чуть помедлив, послушно двинулся за ним, сопровождаемый даже не двумя - четырьмя парнями в камуфляже. Майор Кобзев шел рядом, и на лице его читалось нескрываемое самодовольство.

В палатке с Левой случился конфуз. Он намеревался усадить туземца за стол и очень переживал, как объяснить это неграмотному крестьянину. Но Тауринкс, едва окинув взглядом стол, спокойно уселся на самый мягкий стул, выбрав его, как назло. Кобзев хотел было выматериться, понял, что теряет лицо, и угрюмо устроился рядом, пронзив взамен туземца гневным взглядом ни в чем не повинного Леву.

Лева налил в стакан воды из графина, демонстративно отпил сам, подал Тауринксу.

- Вода, - проговорил он.

- Ватра, - откликнулся Тауринкс, брезгливо принюхиваясь.

Дальше пошло веселее. Они одолели добрых две дюжины слов, прежде чем в голову Левы закралось страшное подозрение.

- Товарищ майор, - обратился он к Кобзеву, прервав обмен понятиями. - Можно послать кого-нибудь ко мне в палатку за книгой? "Компаративная лингвистика"?

Майор коротко кивнул. Один из охранников сорвался с места и выскочил из палатки.

- И... - Лева смущенно прокашлялся. - Здесь нельзя нигде достать картинки зверей?

- Каких зверей? - изумился Кобзев.

- Лесных, - еле слышно прошептал Лева. - Медведя, волка... Домашних тоже бы неплохо.

Кобзев так изумился, что, забыв о напускной невозмутимости, ошарашено почесал затылок.

- Только заказать с Большой земли, - признался он.

- Черт... - беспомощно ругнулся Лева. - Так срочно надо...

- Капитан Перовский хорошо рисует, - внезапно подал голос один из оставшихся охранников и смолк испуганно.

- Ко мне, - приказал Кобзев.

Два слова спустя принесли "Компаративную лингвистику", и Лева рылся в ней, как барсук, до прихода Перовского. Капитан был перемазан смазкой и раздражен.

- В чем дело? - поинтересовался он у Кобзева, не слишком смущаясь субординацией.

- Нарисуйте волка, - приказал гэбист.

- Из "Ну, погоди!"? - съехидничал Перовский.

- Нет, - испуганно замахал руками Лева, - настоящего. Как можно более похоже. И медведя... если сможете. Еще лошадь, лосося и орла.

Перовский пожал плечами и взялся за карандаш.

- Странный какой набор, - пробормотал Кобзев, наблюдая, как под руками капитана на листах возникают одна за другой на удивление реалистичные картинки.

Тауринкс - если туземца звали так - наблюдал за царящей вокруг суетой с веселым любопытством. Потом внимание его привлекла электрическая лампочка, подвешенная на шнуре с потолка. Он привстал, чтобы оглядеть ее, с неожиданной осторожностью протянул руку, но касаться не стал и только пробормотал себе под нос нечто раздумчивое.

Лева перебрал готовые рисунки.

- Можно вас попросить, - обратился он к капитану, - э... не уходить пока. Вдруг не получится.

Перовский вопросительно глянул на Кобзева. Тот кивнул.

Лева пододвинул к аборигену первый лист, заглянул в последний раз на страницы "Компаративной лингвистики" и, сглотнув, произнес очень старательно:

- Влк...уос?

- Волкас, - поправил его Тауринкс. - Волкас.

Лева шарахнулся от него, точно от гадюки, невесть каким образом разлегшейся на столе. Листок упорхнул и упал бы под ноги, не подхвати капитан Перовский дело рук своих.

- Что такое? - нервно потребовал Кобзев.

- Сейчас... - пробормотал лингвист вместо ответа. - Сейчас...

Он порылся в книге и нетерпеливо дрожащими пальцами достал еще один рисунок.

- Беарас? - спросил он настороженно.

- Бэрас, - согласился Тауринкс.

Лошадь.

- Эпус.

- Этого не может быть, - прошептал Лева, не сводя взгляда с туземца. - Этого просто не может быть...

- Чего не может быть? - Кобзев тряхнул его за плечо. - В чем дело, лейтенант Шойфет?

- Этот человек... - Лева закашлялся, сбился и начал снова: - Местный язык относится к индоевропейской группе.

- Ну и что? - не понял Кобзев.

- Этот язык, - пояснил Лева медленно, точно дефективному ребенку, - происходит от того же корня, что и русский. Я проверил - ур-корни сохраняются. Очень старые корни... похоже на протокельтскии, протогерманскии... может быть, даже протобалтийский... и странные сдвиги в фонетике... но это индоевропейский язык, несомненно.

- Что-то не очень похоже на русский, - скептически проговорил Перовский.

- А вы послушайте! - воскликнул Лева. - Волк - "волкас", почти как в литовском - "вилкас". Конь - "эпус", от пракорня "хепквос", оттуда же греческое "иппос", Эпо-на - богиня-лошадь кельтов. Медведь - "бэрас", в славянских языках этот корень отпал, а в германских остался, так и звучит в немецком - "бер". Вода - "ватра". Солнце - "шоле", как "сауле" в латышском. - Голос его становился все глуше, по мере того как мысли лингвиста все больше занимали проблемы фонетики. - Хм... странно... совершенно нет первоначальных дифтонгов, как повымело из языка, зато новые появились...

- Хорошо, - перебил его Кобзев, - мы вам верим. Это повлияет на скорость вашей работы?

- Да, конечно! - очнулся Лева. - Теперь, когда мы знаем, чего ждать от местного языка, мы достаточно быстро накопим словарный запас. Грамматика не может сильно отличаться от реконструированной... сложная система флексий... все же довольно архаичный язык... Да, дело пойдет куда быстрее, чем я думал.

- Вот и отлично. - Майор удовлетворенно кивнул. - Тогда я вас оставлю... Вы что-то хотели сказать, товарищ Шойфет? - добавил он, сообразив, что Лева не сводит с него страдальческого взгляда.

- Да, товарищ майор, - виновато прошептал Лева. - Я тут подумал... Если это другой мир, параллельный... то откуда туземцы владеют протокельтским?

Кобзев открыл рот, чтобы ответить... Потом медленно закрыл и уставился на Леву так, словно видел лингвиста впервые.

- И в самом деле, - пробормотал он, - откуда?

Гэбист развернулся и выскочил из палатки почти бегом.

- Товарищ Перовский, - умоляюще воззвал Лева, - вы мне не нарисуете еще немного зверушек?

* * *

- Капрал?

Крис с удивлением обнаружил, что он словно бы отключился от происходящего. Странно, но миг назад его больше всего на свете занимал тот факт, что здоровенная муха под потолком домика ничем не отличалась внешне от мириад своих аризонских товарок.

- Сэр?

- Пойдете с Пэрротом. - Капитан щелкнул "зиппой", затянулся и, прищурившись, взглянул на Криса сквозь дымное кольцо. - Вопросы?

- Никак нет, сэр! - выдохнул Крис и, четко развернувшись, вышел из домика.

Он прошел до конца "Мэйн-стрит", как уже успели окрестить батальонные острословы рядок сборных домиков, завернул в проход между последним домиком и здоровенным, только что доставленным "Фордом" и замер, уставившись на блестящую свежеокрашенную рейку на борту грузовика.

Черт! Вот уж влип так влип!

До сих пор Крису удавалось избегать близкого контакта с Чокнутым Уолшем. Задачи разведывательно-снайперскому взводу нарезал комбат, а в личное время снайперы тоже держались вместе. Нарываться же в присутствии Седжвика или Глебовски Уолш не рисковал, понимая или, скорее, ощущая звериным чутьем, что на этих людей его "крутость" не подействует.

Погано!

Мысли Криса отчего-то совершили резкий скачок и вернулись к давешней мухе. Может, это действительно простая американская муха, задремавшая на ящике с пайками и неожиданно для себя угодившая в другой мир. Или ее предки самостоятельно прошли свой долгий путь под солнцем этого.

Крис мотнул головой, стряхивая набежавшее оцепенение, и направился к палаткам рядового состава.

Или... ведь не зря же древние британцы громоздили вокруг точки перехода многотонные монолиты. Кто знает, кого они могли притащить сюда в складках своих шкур?

Правая бутса почему-то начала болтаться на ноге. Крис покосился вниз - ну точно, шнурок развязался. Ровно посреди плаца. Сто против одного, что стоит ему только согнуться, как тут же с воплями сбежится пол-лагеря и все эти лопающиеся от скуки лбы будут самозабвенно глазеть на то, как он завязывает шнурок.

Правда, идти дальше, волоча шнурок за собой, еще более неприлично.

Крис опустился на колено и попытался распутать узел.

- Что, сынок, шнурок развязался?

Не прекращая возиться с неподатливым узлом, Крис скосил глаза. Барнс, сержант из взвода Уолша.

- Со всеми бывает, не так ли, сарж?

- Верно. - Барнс шагнул вперед и присел рядом с Крисом. - Говорят, идете с нами?

Запутавшаяся петля наконец поддалась.

- Забавно. - Крис затянул новый узел и выпрямился. - Когда это они наговорить-то успели, если мне капитан об этом только минуту назад сказал?

Барнс посмотрел куда-то вбок.

- Не понимаю я вас, снайперов, - сказал он. - То ползаете себе на брюхе по джунглям, то на одном месте сутками лежите, под себя ходите, и все ради того, чтобы одного-единственного гука уложить. Я как-то ночью, когда они на наш лагерь поперли, за пять минут дюжину напластал.

- И сколько вы в них всадили, а, сарж? - осведомился Крис.

- Да чтоб я считал! - усмехнулся Барнс. - Но окоп наутро был весь в гильзах - земли не видно.

- По статистике, - заметил Крис, - на одного уничтоженного врага во Вьетнаме тратилось 200 тысяч патронов. Правда, сарж, - мы ползаем на брюхе, как змеи, сутками ждем, чтобы сделать один выстрел. Один выстрел - один труп. Простая арифметика, не так ли, сарж?

- Может быть, малыш, - кивнул Барнс. - Даже, скорее всего, так оно и есть. Только Уолшу об этой своей статистике не рассказывай. Он, кроме старого доброго М60, ничто другое за оружие не считает. Тем более что мы сейчас вроде как снова на войне. А на войне, знаешь ли, всякое бывает.

- Ясно, сарж.

- Вот-вот. - Барнс ловко сплюнул сквозь стиснутые губы.

- Пойду-ка я собираться, что ли, - задумчиво сказал он.

- Крис, это правда, что мы сейчас вылетаем? - завопил Боллингтон при виде входящего в палатку напарника.

- Да.

- С Шотландцем? То есть, - отчего-то смутившись, поправился Джимми, - я хотел сказать, с лейтенантом Пэрротом?

- К сожалению. - Крис присел перед своей сумкой и начал методично перекапывать ее содержимое. - Мы летим с взводом Пэррота. Поэтому немедленно захлопни пасть...

Джимми, который и в самом деле замер с отвисшей челюстью, поспешно водворил ее на место, сопроводив это действие звонким "клац".

- ...И продолжай держать ее закрытой все время, - закончил Крис, - если не хочешь заработать от Чокнутого Уолша полный карман неприятностей.

- Слушаюсь, капрал! - Джимми изобразил растопыренной ладонью что-то вроде салюта. - Сэр, есть одна просьба, сэр. Разрешите взять вместо этого старья нормальную M-16-ю, сэр? Это ведь не специальное снайперское задание, сэр? Разведка и контакт с местным населением?

- Откуда у вас такие сведения, рядовой? - наигранно удивился Крис. - Впрочем, это неважно. В просьбе отказано.

- Мм?

Крис прекратил археологические раскопки и задумчиво уставился на Боллингтона.

- Вообще-то ты мог бы сообразить сам, - медленно произнес он, - или тебе должны были объяснить в Квонтико. Для боя в лесу нужен калибр побольше, патрон помощнее.

- А чем тебе плох 23-й?

- На второй месяц моего пребывания в Панаме, - Крис наконец вытянул из сумки футляр бинокля и задумчиво рассматривал его шершавую пластиковую поверхность, - к нам привезли двоих убитых морпехов - они натолкнулись на герильерос, местных левых повстанцев. Случилось это на банановой плантации, а эта травка там вымахивает ярдов до пяти. И те, и другие успели дать по одной очереди. При этом герильерос из своих "Калашниковых" попали в цель, а наши ребята - нет. Догадываешься, почему?

- Н-не совсем.

- Пуля у M16-й в полете нестабильна, - пояснил Крис. - Чуть что, малейшая преграда, и она мигом начинает кувыркаться и рикошетировать куда попало. Так что не дури голову. Старичок "винчестер 308" - это как раз то, что доктор прописал.

- Понял, - серьезно отозвался Боллингтон. - Учту.

* * *

Стольный град Андилайте недаром прозывался сребро-каменным. Большая часть его башен сложена была из белого, полупрозрачного стекляник-камня, сверкавшего под лучами полуденного солнца, как начищенное зеркало.

С надвратной площадки замка Коннегейльт открывался прекрасный вид. Даже самые высокие башни оставались далеко внизу, высовываясь, точно руки утопающих, из зеленой пены по всему граду росших дерев. Замок словно смеялся над тщеславием строителей, намерившихся поспорить с прихотью природы, воздвигшей над городом невероятный обелиск Межевой скалы. Не спорить с мощью бытия, но обратить ее себе на пользу - таков был урок замка, искрившегося алмазной каплей в небе над разнежившимся в летней жаре Андилайте.

Дартеникс ит-Коннеракс боялся высоты. Впрочем, чтобы ублажить стоявшего рядом с ним человека, он пошел бы и на большую жертву, чем отстоять с ним добрый час на упомянутой надвратной площадке. Ратвир ит-Лорис, помимо родового дара, обладал еще одним, не вполне чародейным, зато весьма могучим - даром располагать к себе людей, особенно близких.

А ближе Дартеникса у рано осиротевшего Ратвира не было, пожалуй, никого. За долгие покойные годы род стражей пришел в упадок. Когда погиб отец мальчика, Лорис иг-Арвир, среди кровных его родичей не нашлось никого, кто смог бы взять на себя воспитание своенравного юнца. С мудростью, достойной государственного деятеля, дядя поручил Ратвира заботам Дартеникса, родовитого анойя, пробивавшего себе дорогу наверх при дворе исключительно хитроумием, не полагаясь на обошедший его при зачатии дар.

Дартеникс, тогда еще и не мечтавший о советничьей цепи, согласился с неприличной поспешностью - прекрасно понимая, какие радужные перспективы открывает перед ним место дядьки при юном страже. Не ожидал он одного - что привяжется к своему подопечному, как не привязывался ни к одному живому существу на своем пути. Он не завел семьи, чем вызвал немало слухов и грязных сплетен (из которых обвинявшая его в противоестественном грехе была еще не самой мерзкой), не оставил по себе наследника, чем вызвал тихую радость родни, предвкушавшей, как по смерти могущественного советника все его достояние получит, по старинному закону, самый таланный - тот, кто победит в состязании чародеев под присмотром мастеров гильдии. Вся его жизнь была посвящена двум неразрывно сплетенным целям - благу Эвейна и благу Ратвира.

И юноша платил своему воспитателю нежной привязанностью. Правда, переносить эту бурную любовь с годами становилось все труднее - мальчишка вырос, сил у него прибавилось, а затеи, которыми молодой Ратвир пытался порадовать дядьку, становились все изощренней. Иной раз даже родной его дядя, покачивая головой, ронял нечто в том смысле, что молодому человеку пора бы остепениться.

К потаенному сожалению Дартеникса, как раз остепениться-то Ратвир был не в силах. Для этого требовалось, самое малое, найти себе дело по руке - а дела подходящего Ратвиру не находилось. Родовой свой дар применить он ну никак не мог - слыханное ли дело, зазря стража призывать! - а иными дарами не владел, кроме разве что слабенького провидческого, да и существование последнего Дартеникс выводил исключительно косвенным образом - уж больно ловко угадывал юноша настроение окружающих, едва ли хуже главы гильдии провидцев, но тому вежество указует истинную силу дара своего предательского скрывать, дабы не смущать добрых эвейнцев. К правлению способностей Ратвир не проявлял - скучным это занятие ему казалось и изрядно неблагодарным, вроде черпания воды решетом, о чем он своему учителю не раз заявлял открыто. В лености и недостаточном прилежании упрекнуть Ратвира нельзя было, однако силы прикладывать он предпочитал в тех областях, где, пусть и ценой кровавого пота, можно было достичь непреходящего успеха. С его способностями открытой могла остаться разве что военная карьера, однако ж заставлять стража вести войска - все равно что драгоценным янтарем мостить дороги. Воевод по окраинным землям много, там что ни дружинник, то готов тысячу в бой вести, а стражей - на всю Империю один род, а в том роду... полноте, да наберется ли десяток взрослых, обученных чародеев? Случись беде - и едва ли хватит их, чтобы отвести ее.

А в результате неприкаянный Ратвир болтался в столице, точно льдинка в стакане, и даже его солнечный нрав с трудом помогал молодому стражу переносить безделье.

Многому он, однако, научился хорошо - к некоторому удивлению Дартеникса, в свое время отчаявшегося дождаться, когда его подопечный доведет наконец хоть одно дело до конца. Ратвир умел драться на мечах и врукопашную, прекрасно танцевал, а еще лучше - ориентировался в хитросплетениях гильдейской политики. Кроме того, у него наметилось необычное, но поощряемое Дартениксом увлечение. Ратвир ит-Лорис собирал странности - всякие, будь то исторические казусы или причуды природы. Упоминание в старинных хрониках уникального чародейного дара могло привести его в экстаз и на неделю заставить закопаться в старинные архивы, чтобы прояснить судьбу талана вместе с его носителями.

Опытный советник поддерживал своего воспитанника в этой странной причуде, имея на то свои, сугубо шкурные интересы. Он проследил, чтобы первоначальный всплеск беличьего собирательства, когда Ратвир просто складывал найденное в свою обширную память, чтобы добытые сведения сгнили там безвозвратно, как орехи в занытке, незаметно перешел в упорное стремление докопаться до самых корней события. Теперь юноше мало было знать "что" - он стремился выяснить "почему". А это было первым шагом на пути к тому посту, на который Дартеникс прочил своего ученика.

Он готовил себе преемника. Пока что себе.

- Вот, - внезапно проговорил Ратвир, нетерпеливо указывая вниз. - Вот оно.

Над стоячими камнями, громоздившимися на Мертвом холме за окраиной Андилайте, поднялось вдруг зарево, такое бледное, что Дартеникс даже не уловил, был ли у негo цвет. Зарево продержалось несколько мгновений и угасло, потом появилось снова, мелькнуло несколько раз и погасло - уже окончательно.

- Вот такое... явление, - с тяжелым сарказмом молвил Ратвир.

Советник промолчал. Пускай он не обладал даром улавливать чувства, но опыт общения с подопечным научил его, когда стоит ответить, а когда - промолчать. Если не подстегивать Ратвира, он сам все расскажет гораздо лучше.

- А я все никак не могу убедить дядю, что это признак грядущего вторжения, - раздраженно выговорил юноша. - Я составил график появления, насколько мог, - определенный ритм есть, но не все вспышки в него укладываются. Но я специально попросил Альтерикса открыть мне ворота на Северную гряду, где есть стоячие камни близ Тройкирна - там то же самое. Камни пробуждаются, Дартеникс... и мне не нужно чертить таблицы, чтобы понять это. Я чувствую.

Еще бы. Кому, как не стражу, чувствовать надвигающийся разрыв в ткани бытия.

- И что ваш дядя? - поинтересовался советник, поняв по затянувшейся паузе, что сам Ратвир больше ничего не скажет.

- Выжидает, - с отвращением бросил юноша. "Впрочем, какой он уже юноша... мужчина, пусть и молодой, это я, старея, называю его так по привычке". - При том, что выслать разведчиков к стоячим камням не будет стоить Империи ничего... а своевременное предупреждение - очень многого... не понимаю. Возможно, он надеется на свой дар... но тогда его талан сильно пострадал за годы, потому что он не чувствует ничего.

- Тогда тебе будет интересно почитать кое-какие письма с окраин, - заметил Дартеникс как бы невзначай. - Нечто похожее творится на востоке и западе.

- Да? - с интересом переспросил Ратвир. - Тогда пойдем.

Дартеникс, сходя с площадки, обернулся. Город по-прежнему покойно дремал, уверенный в собственной безопасности, покуда с высоты за ним приглядывает замок Коннегейльт - Безумие Конне, построившего свое обиталище на отвесной скале.