Чтение 6–й страницы книги ~Знакомтесь

- Сэр, так какой костюм вы желаете?

- Пожалуй, принеси этот, - он шевелит пальцами в воздухе, вспоминая. - С открытой спиной и сандалиями на ремнях.

- Зеленый, сэр?

- Нет, красный. С широкими рукавами. Местная публика обожает красное и плиссированное. Латино, что с них взять.

- Латино были на Ла Плате, сэр, - напоминает костюмер, собирая разбросанную одежду.

- Да? А мы где?

- Мы на Зеленом Шаре.

- О, черт! - Филодор жадно пьет холодное пиво из горлышка. - Моя голова! Где мы, говоришь?

- На Зеленом Шаре, сэр.

- Какая разница. Тащи зеленую рубаху.

- Вы просили красную.

- Красную? А, ну да. Конечно. Точно, ее. И шевелись: публика ждать не будет.

- Одну минуту, сэр, - женщина с кипой одежды в руках выскакивает в коридор. "Чертов алкоголик", - бормочет она на ходу.

- Мисс, это надолго? - спрашивает у нее встревоженный администратор - седой худощавый мужчина в смокинге.

- Кто его знает. Может, минут в пятнадцать уложимся. А скорее всего - полчаса, не меньше, - меланхолично отвечает костюмерша. Ногой распахивает нужную дверь. Сбрасывает прямо на пол цветную кипу. Сосредоточенно грызет ноготь, быстро вращая огромную вешалку с развевающимися на ней тряпками.

- Так... это не то... отлично, штаны... опять не то... это в чистку... ага, вот!

И она спешит обратно.

- Пятнадцать минут? Полчаса? - восклицает администратор. - Мисс, у меня публика зал разнесет, если мы через пять минут не начнем.

- Ничего не могу поделать, - пожимает та плечами. - Это зависит не от меня. Я даже вот как скажу...

- Да?

- Если через полчаса он не выйдет из гримерки, делать ему на сцене будет уже нечего. Он третью бутылку пива приканчивает. После шестой его начнет в сон клонить. Или на подвиги. Если его потянет на подвиги, тогда зал разнесет он.

- Господи! - хватается за голову мужчина. Спохватывается. Берет себя в руки. Быстро оглядывается вокруг. Замечает слоняющегося без дела осветителя. Прикрикивает на него: - Чего разгуливаешь? Марш на место!

- Марго, я не могу надеть эти сандалии, - веско изрекает звезда, доставая из холодильника следующую бутылку. - У меня мозоль на пальце. И лак облупился. Чертовы киношники снова сделают крупный план. Как на Йорке. Будет скандал.

- На Новой Каледонии, сэр.

- Что?

- Я говорю, скандал был на Новой Каледонии. Позвать гримера?

- Зачем?

- Убрать мозоль, зачем же еще? - удивляется женщина.

- Это слишком долго. Неси туфли. Знаешь, те, с синим отливом.

- Под них не подойдут эти брюки, сэр.

- Хорошо, неси другие.

- И рубаха, сэр. Эта не подойдет к синим брюкам.

- Ладно, неси белую. С широким воротом. И галстук.

- Ну что? - снова перехватывает костюмершу администратор.

Она пожимает плечами.

- Четвертая бутылка, - говорит женщина на ходу.

- Эй, есть кто живой? - раздается из гримерной. - Принесет мне кто-нибудь мои таблетки? И нормального пива, а не этой мочи!

Слышится звон разбитого стекла. Вытирая испарину со лба, администратор мчится на поиски импресарио звезды. Волны возмущенного рева из зала доносятся, словно отголоски грозного прибоя.

- Марио! - кричит мужчина в свой коммуникатор. - Давай группу на сцену. Запускай свет. Начинаем. Скажи им - пусть делают что хотят, но полчаса без лидера продержатся. Скажи им, если выстоят - лично от меня - бесплатный поход в "Крошку Таню".

- Понял. Начинаем без главного говнюка. "Крошка Таня" на халяву, - доносится ответ.

- Достал меня этот слабак. Уйду я. Каждый раз одно и то же, - в сердцах заявляет бас-гитарист, выслушав новость.

- Не надо было его вчера к рому подпускать, - говорит ударник, потягиваясь. - Ты вчера с ним пил - тебе за него и отдуваться.

- Попробовал бы я отказаться, - оправдывается басист. - Ты сам-то пробовал его удержать? И текста я не знаю. Пускай Варвар рулит.

- Ничего. Сымпровизируем. Не впервой. Двинули, что ли? Есть у кого закинуться?

Я выныриваю из серого беззвучного омута. Прямо в красно-желто-синие сполохи огня. Прожектора из чернильной тьмы сверлят глаза. "ХЛЕ-Е-БА! ХЛЕ-Е-БА!" - оглушительно скандирует зал. А мне чудится неясное "слева". И я никак не могу понять, что они орут. И почему. Толпа, расцвеченная разноцветными вспышками, хаотично разрывающими темноту где-то высоко под невидимым куполом, кажется мне черной скользкой грязью, отражающей блики звезд. Грязь идет волнами. Черные камыши гнутся от ветра. Это руки. Тысячи взметнувшихся рук. Белые пятна в бордовых бликах - лица. Запахи косметики, травки, пива, горячих тел. Прохладный бриз на мгновенье касается лица.

Сцена залита сиреневым светом. Туман затягивает ее. Остров курится, как огромный вулкан. Дым стекает на плечи охранников из оцепления. Головы в стеклянных забралах торчат из вселенского пожара, стекла отражают вспышки. Замысловатые призрачные чудища высотой с хороший дом ходят, летают, плавают в тумане. Навсегда исчезают в глубинах сцены. Растекаются цветными ручьями, пронзенные лазерными вспышками. И Мишель положила ладонь на мой локоть. Я только сейчас почувствовал ее руку.

Басовый аккорд наполняет пространство. Перекрывает шум ревом разогреваемого авиадвигателя. Разом глотает жалкие потуги толпы перекричать себя. Звук так плотен, что я с трудом подавляю желание коснуться ушей. Иглы прожекторов выхватывают из сиреневого дыма яркие фигуры людей в легких одеждах. Лица их одинаковы под слоем грима. Они выдвигаются к краю сцены, бросив на произвол судьбы клавишника. Ударник возмущенно сыплет им вслед яростным звоном тарелок. Бас еще раз гулко бьет по ушам и переходит на ровный ритм. Длинноволосый трубач роняет в пропасть с края сцены длинный хриплый звук. Смешно надувает щеки. И джаз-банд выдает что-то бодренькое. Бравурное. Что-то, чего я никогда не слышал. И толпа постепенно успокаивается. Волны перестают сотрясать ее. Потасовки стихают сами собой. Парочки вновь начинают обниматься. Кто-то уже сидит на полу, кто-то лежит, опираясь на локоть. Зал начинает напоминать огромный бивак под лунным небом. Самые активные ручейками стекаются поближе к сцене. Туда, где шеренги охранников стоят по грудь в клубящихся волнах, отгородившись от толпы металлическими стойками.

Я жадно ловлю плотный звук. Пытаюсь разобраться в своих ощущениях. Не скажу, чтобы он мне нравился, это самый джаз новой волны. И на джаз в моем понимании он вовсе не похож. Но звук удивительно хорош. Атмосфера зала заводит не хуже наркотика. Тепло от ладони Мишель делает ложу самым уютным местом в мире. Я забываю свою недавнюю обиду. И продолжаю вслушиваться.

- Алгоритм защиты разработан, - вмешивается в идиллию Триста двадцатый.

- Ты поэтому меня отпустил? Закончил расчеты?

- Подтверждение.

- И что это за алгоритм?

- Не смогу объяснить в двух словах.

- Ты можешь просто показать. До сих пор у тебя неплохо получалось.

- Не стоит тратить время. Ты все равно не поймешь. С вероятностью 80 процентов алгоритм обеспечивает надежную защиту от любого нападения, исключая атаку с применением армейской техники или авиации. Защита на малых дистанциях будет производиться имеющимися средствами.

Снова начинает пощипывать плечи.

- Программа защиты задействована. Выход на расчетный уровень защиты в пределах данной планеты через десять часов.

- Теперь можно не бояться?

- Бояться не следует. Следует соблюдать осторожность.

- Спасибо, дружище. Что бы я без тебя делал?

- Сидел бы на Джорджии в полной безопасности, - ворчит мой помощник.

Отчего-то мне кажется, что он не договаривает. Скрывает от меня часть правды. Расставляет акценты в нужном порядке. Никогда между нами такого не было. Мне казалось, что я понимаю свою электронную половинку. И доверяю ей.

- Все будет в порядке, - успокаивает Триста двадцатый. Еще бы. В отличие от него, мне невозможно скрыть свои мысли.

И все же мне становится легко. Согласитесь, насколько лучше жить, зная, что тебя не прихлопнут, как насекомое. И постепенно я забываю о странном недоверии, посетившим меня. Смутная мысль, что, возможно, я забываю об этом не без чужой помощи, какое-то время бродит внутри. Но потом гаснет и она. И я вновь погружаюсь в волну звуков. Волна накрывает меня с головой.

Композиция заканчивается длинным соло на ударных. Зал одобрительно плещет хлопками. Взрывается свистом.

- Добрый вечер, придурки! - вопит в темноту, опасно нависая над краем сцены, бас-гитарист. Темнота отвечает гулким нестройным ревом. - Еще не подохли со скуки? Я надеюсь, что наша музыка поможет вам испортить себе настроение. Доведет вас до самоубийства. До прыжка с моста. До петли. Обещаю вам трудную смерть. Внимание: мы начинаем!

И под громовую овацию стайка бэквокалисток с неестественно длинными ногами и тонкими талиями высвечивается из тумана. Покачивая бедрами, они что-то томно шепчут на разные лады, пока клавишник заводит публику пассажем с постепенно раскручивающимся темпом.

- Филодора на сцену! Филодора! - беззвучно орут в передних рядах, обнаружив подвох, самые продвинутые. Но их никто не слышит. Музыка топит их крики. Гитарист самозабвенно терзает струны. - Филодора! Фи-ло-до-ра!

Крики расползаются по толпе, как круги по воде от брошенного камня. Вот уже они мечутся из конца в конец зала. Отталкиваются от стен. Набирают силу. Азарт публики придает им организованности.

- ФИ-ЛО-ДО-РА! ФИ-ЛО-ДО-РА! - скандирует зал, почти перекрывая музыку.

В конце концов, после шести бутылок темного пива и двух таблеточек "успокаивающего", Филодор, покачиваясь, выползает из своей гримерной. Срочным порядком вытащенный из артистического буфета импресарио поддерживает звезду. Все вокруг уверены, что парочка просто держится друг за друга, чтобы не свалиться. На Филодоре ослепительно белая рубаха, строгий черный галстук и мерцающие синим свободные штаны. Свет ламп отражается от синих же башмаков. Вокруг откуда-то образуется небольшая толпа. Технический директор, который что-то настойчиво спрашивает, но его никто не слушает. Хореограф - томная дамочка с тонкой сигаретой в ярко накрашенных губах. Администратор в сопровождении пары распорядителей. Тайно снимающая все происходящее корреспондентка местного молодежного издания, прикинувшаяся приглашенной медсестрой. Даже бригадир рабочих сцены зачем-то затесался. Всем интересно происходящее. В воздухе носится аромат назревающего скандала. Личный телохранитель идет впереди и с некоторым презрением поглядывает на перекрывших все входы и выходы местных охранников.

- Где моя гитара? - громко вопрошает звезда.

- Твоя гитара на сцене, Фил, - заверяет импресарио.

- Ты уверен?

- На все сто. Слышишь - вон она играет.

- Действительно, - говорит Филодор. - А почему без меня?

- Потому что ты здесь, а она там.

- Логично, - соглашается заезжая знаменитость.

Взмокший администратор делает его спутнику умоляющие жесты. Знаками показывает в сторону сцены. Процессия медленно, но верно продвигается в нужном направлении. Группа фанов атакует внезапно. Выскочившие из дверей грузового лифта с табличкой "не работает" парни и девушки в комбинезонах окружают кумира. Суют фотографии и ручки для автографов. Поднимается невообразимый гвалт. Все чего-то спрашивают. Просят автограф. Отрывают пуговицу с рукава. Объясняются в любви. Предлагают отдаться из любви к искусству. Толкают за пазуху карточки с номерами своих коммуникаторов. Филодор пытается отпихнуть импресарио.

- Это. Мои. Поклонники. Я. Их. Всех. Люблю, - проникновенно выдавливает он. Из леса протянутых ручек выбирает одну и, не глядя чиркает что-то в подставленном ворохе бумажек.

Импресарио не сдается. Цепко держит подопечного за плечи. Пытается протолкнуть в рот звезды таблетку-антидот.

- Скушай, Фил. Это успокаивающее. Пойдем, мы опаздываем.

Охранники врубаются в кучу-малу и начинают ловить разбегающихся фанов. Филодору, наконец, удается вырваться из лап своего менеджера. В суматохе его толкают. Импресарио шарит руками в воздухе, потеряв опору. Цепляется за кого-то. Этот кто-то - один из ошалевших от счастья фанов.

- Чувак, а можно мне носовой платок от Фила? - глупо улыбаясь, спрашивает кривой на всю башню обкуренный синеголовый человек. Не понять, какого пола. Комбинезон скрывает фигуру, подбородок гладкий, глаза накрашены, в ухе тяжелое золотое кольцо.

- Ну вот. Смотри. Что ты. Натворил, - почти по слогам говорит Филодор, обращаясь почему-то к бедняге администратору. Он сидит у стены. Рубаха растерзана. Карманы и оборки с рукавов сорваны с мясом. Нет половины пуговиц. Один ботинок отсутствует - тоже пошел на сувениры. Задетый кем-то в свалке нос кровоточит, пачкая белоснежную ткань.

- Господи, только не это! - в ужасе кричит администратор.

Набежавшие гримеры, врачи и костюмеры утаскивают звезду.

- Ну и дурдом, - ошалело говорит забытый всеми импресарио. Он тоже сидит на полу. Карманы его рубахи оборваны. Видимо, из-за его причастности к звезде. Рядом с ним - хореограф. Дамочка умудрилась сохранить и томный вид и сигарету. "Медсестра", конечно же, исчезла. Затесалась под шумок в толпу прихлебателей. Вместе со всеми просочилась в святая святых - в гримерку.

Джаз-банд стойко держится без лидера. Фантастические эффекты способны даже самых бесстрашных превратить в писающих от страха по ночам. Чудища, сотворенные из яркого света, то и дело бросаются в зал. Огромными скачками мечутся в чернильной темноте. Светящаяся слюна искрами брызжет из их распахнутых пастей. Световое шоу превращает зал то в дно моря, то в снежную пустыню. Грохот ударных похож на артобстрел. Публика беснуется. Теперь я понимаю, почему в зале нет кресел. Сейчас бы их разломали в хлам.

- ФИ-ЛО-ДО-РА! - накатывает штормовой вал. Охрана сцены отбивается кулаками и дубинками. Бутылки и банки отскакивают от продолговатых шлемов. - ФИ-ЛО-ДО-РА

- Хавай, пиплы! Чтоб я сдох! - вопит бас-гитарист.

И джаз-банд снова зажигает. Кучка людей на полыхающем острове - как оркестр на палубе погибающего корабля. Грохот. Вой. Стон. Дым. Свет.

- ФИ-ЛО-ДО-РА!

Совершенно отупевший, оглохший, ошалевший от урагана бушующих вокруг эмоций, я уже не могу ничего различить в этом звуковом шторме. Невероятно, но я вдруг узнаю мелодию. Даром, что никто под нее не пел. Но все равно - это была старая добрая "Какой облом". Та самая, что выдавали когда-то ребята из "Крим". Одна из моих любимых. Просто ушам своим не верю! Вот тебе и новая волна. Я невольно покачиваю головой в такт пассажам ритм-гитары. Незаметно для себя начинаю напевать. Сначала тихо. Потом громче. Потом встаю во весь рост и с наслаждением пою под настоящий живой звук. Голос мой едва слышен мне самому. Мишель смотрит на меня удивленно. Потная личность за барьером замечает меня. Прекращает орать. Толкает соседа (соседку?). Показывает на меня. Сосед (соседка?) толкает еще кого-то. А этот кто-то - своего соседа. А тот - своего. И все вокруг смотрят на меня. Я замечаю этот факт слишком поздно. Вот так и начинается это безумие.

Глава 13. Безумие машин

Публика за барьером вслушивается в то, как я пою. Не верю, что им что-то слышно, но сама моя вдохновенная физиономия привлекает внимание. Видно, меня так разнесло, что я про все на свете забыл. Чужое внимание только подстегивает меня. Неважно, что вместо звука все наблюдают только мои шевелящиеся губы. Триста двадцатый меня не одергивает - значит, опасности никакой. Даже наоборот - он радуется вместе со мной. Ему хорошо, когда хорошо мне. Как всегда. Он фильтрует для меня отдельные выкрики из шума.

- Давай к нам, чувак! - орут из-за барьера.

- Сбацай нам, папик!

- Кто ты, чудик?

- Прыгай!

Непонятное оживление у одной из стен привлекает внимание. Ручейки любопытных быстро стекаются в нашу сторону. Скоро десятки ртов орут мне: "Прыгай! Долой Филю! Сбацай, чудик!"

И тут музыка кончается. И пока бас-гитарист выкрикивает со сцены очередную порцию оскорблений под рев толпы, меня пытают - "Ты кто, папик? Лабух?"

Что такое "лабух" я не знаю. Но на всякий случай крикнул в ответ:

- Я Юджин! Юджин Уэллс!

- Тот самый? Гонишь!

Охрана недовольно следит за моими действиями. В запале я расстегиваю молнию и достаю свой жетон.

- Вот.

- Чуваки, тут у нас этот убийца! Уэллс! Он еще и поет! - кругами расползается новость.

- Где? Вон тот? Обхайраный? Поет? Ей-бо! Отпад! На, закинься! Оттянись с нами! - лес рук тянется ко мне. Мне суют таблетки, тлеющие косяки устрашающего вида, какие-то трубочки и пузырьки.

- Нюхни, чувак. Вот так. Еще! Лизни и приложи. Не сюда. Ну что? Торкнуло?

Вдыхаю. Прикладываю. Опять трогаю языком. Перекладываю в другое место. Торкнуло. Еще как торкнуло. Триста двадцатый аж кряхтит от возмущения за такое издевательство над моим (его?) телом. И я уже ничего не соображаю. Они все такие милые, все эти синеволосые или лысые, с размалеванными лицами, с татуировками на лбу, с кольцами в носах, девушки в тяжелых ботинках, парни - с накрашенными глазами. Или наоборот. Отличить можно только вблизи. Парни хлопают по плечу, а девушки норовят прижаться и пощекотать горячими мягкими губами.

- Юджин! Куда ты? - крик Мишель тонет в раскатах звука.

А я улыбаюсь и плыву. Вниз, вниз, вниз. Барьер ложи - трамплин для продвинутых. Охрана реагирует слишком поздно. Я ныряю. И лес рук, что тянется в надежде меня поймать, куда-то исчезает. Я шлепаюсь на мягкий замусоренный пол. Теряю равновесие. Качусь кому-то под ноги. Меня поднимают. Жмут и щупают.

- Чувак, научи меня убивать! Сбацай нам! Дай я тебя поцелую! Оттянись с нами! Я тащусь от тебя! Хочешь меня? Что это за фенька на шее? А тебе прикольно без хайра! Клевая у тебя герла! - в ушах звенит от бессмысленных звуков. И беспредметная, совершенно безбашенная радость исходит от в общем-то безвредных людей. Потоком горячего воздуха сушит остатки моего благоразумия. Ну и что, что они пусты, как выпитая банка? Они меня любят. Я их тоже люблю. Тут просто нетронутый заповедник вселенской любви. Триста двадцатый, пожалуйста! Мне никогда не было так хорошо! Смирись, жестянка! Отпусти. Давай словим кайф вместе! Каково это - ловить кайф, когда ты наполовину человек? Или наполовину машина. Что чувствует машина, когда наступает приход? Это у меня рвет крышу, или у Триста двадцатого?

Водоворот тел. Я вращаюсь. Мишель, какая ты умница! Я никогда не был на концерте! Мне нравится на этом твоем концерте! Меня волокут и подталкивают. Кому-то приходит безумная идея. Тут у всех безумные идеи. Других просто нет. Для других мозги нужны. Мозгов тут тоже нет. Только жажда жизни. Бегство от скуки. "Вали на остров! Выдай саунд! Филя - отстой! Филя - зазнался! Филя - динамо! Чуваки, это - Юджин Уэллс! Юджин всех замочит. Юджин - сама смерть. Юджин лабать умеет. Юджин все может! Наш чувак. Юджин нам сбацает. Лови мазу, чувак! Юджин - слабай! ЮД-ЖИН-СЛА-БАЙ!! ЮД-ЖИН-СЛА-БАЙ!! ЮД-ЖИН!!!"

Водоворот обрастает новыми жертвами. Воронка ширится. Из лож в любопытстве тянут шеи. Трубач на краю острова, весь залитый пульсирующим сиянием, косит глазом, пытаясь разобрать, что за цунами несется к его ногам. Цунами набирает силу. Первый его натиск разбивается о цепочку людей в черном. Металл стоек гнется и трещит на стыке с полом.

- Это сам Уэллс! Крутой Юджин Уэллс! - орут охранникам. - Он вас всех замочит! На остров! ЮД-ЖИН-СЛА-БАЙ!!

Триста двадцатый принимает задачу. Включается в игру. Я каменею. Боевая машина под кайфом - это, скажу я вам, то еще зрелище. Цепочка охраны рвется под тараном моего стального тела. В брешь устремляются волны хаоса. Я - на самом острие.

- ЮД-ЖИН-СЛА-БАЙ!!

- Этого - пропустить! Этого, остальных - гаси! Второй взвод - левая сторона - ко мне! Щиты на плечо! - орет под прозрачным забралом офицер с выпученными глазами. Смотрит на мой развевающийся жетон на сверхпрочном шнурке. Поверил. Я Юджин Уэллс! Офицер воспринимает меня как олицетворение ада. Они тут все очень серьезно относятся к брехне, что льется с экранов. Будто гипнотизируют себя придуманной репутацией. А может, я и в самом деле страшен сейчас. С безумной улыбкой. Перепачканный помадой. С заводными, неестественно резкими движениями. Глядя на меня, любой способен поверить, что я только и мечтаю - нашинковать всех вокруг в мелкий фарш. Я и сам в это верю.

- Слем! Слем! - орут люди неразличимого пола под ударами дубинок и парализаторов.

- ЮД-ЖИН-СЛА-БАЙ!! - под визг саксофона и высверки лазеров передовой отряд с наслаждением бросается в драку с охраной.

- СЛА-БАЙ! СЛА-БАЙ! - катится по залу.

Эта чертова наклонная эстакада. Я взбегаю навстречу свету. Упругий розово-синий дым волнами льется мне под ноги. Зал позади - черный провал без дна, в котором вспыхивают огни и руки. Мне бы растеряться и тихо сесть в сторонке. Вспомнить, кто я такой. Но горячий шар распирает меня изнутри. Не дает стоять на месте. Охрана зорко высматривает меня из-за кулис. Неверный жест - и я сковырнусь вниз, сброшенный с острова. Или напрочь выключусь от тычка шоковой дубинки, чтобы безвольным мешком быть выкинутым из-под ног беснующихся демонов, пока осветители старательно направляют свои пучки в другую сторону. Я сажусь на край и свешиваю ноги. Фиг вам! Стелз-режим! Даешь дезинформацию! Да здравствует партизанская тактика!

- Юджин Уэллс присоединяется к нам, вы, потомки тухлых крыс! - орет в микрофон предупрежденный кем-то басист, и барабанщик подтверждает это заявление бешеной дробью. Нет, все же, что значит - профессионалы! Не зря, ой не зря они потребляют свой хлеб пополам с травой и пивом! - Дамы и господа: герой дня, несокрушимый боец - Юджин Уэллс, чтоб вам сдохнуть!

Его картинно поднятая рука цветным указателем выдает всем направление взгляда.

- ЮД-ЖИН! ЮД-ЖИН!

- Я Иван. Чего сунулся? Трепаться будешь? - склоняется ко мне взмокший трубач.

- Ивен?

- Сам ты Ивен! - обижается он. Странно, мы спокойно говорим среди грохота и наши слова не растекаются по залу.

- Сыграйте вещь, что до этого была, - прошу я. - "Облом".

- "Облом"? Какой облом, парень?

- "Какой облом", - повторяю я. Игра слов - кажется, будто я передразниваю этого потного носатого "кота". Вот ведь какая чушь: любовь мы путаем черт знает с чем, но вот значение слова "облом" пронесли через века и прекрасно понимаем его до сих пор.

- Ты что, дури перебрал, чувак? У нас тут концерт, мать его, - злится музыкант, не переставая улыбаться в сторону зрителей.

- Я серьезно, - удивляюсь я его непонятливости. - Вещь, что вы только что играли, называется "Какой облом". Я слова знаю. На староанглийском.

- Надо же! Кто бы подумал? - удивляется трубач. - Это Седой Варвар запускает. Клавишник. Мы на подхвате. Откуда мне названия-то знать? Я вообще понятия не имею, где он этот мусор отрыл. У него аппарат барахлит. С тех пор, как он его виски угостил.

Потом он касается пальцем шеи и разговаривает сам с собой:

- Внимание, парни! Повтор. Лабаем "Облом", на шаг назад. Чувак будет горло драть. Корень, с тебя микрофон.

И все это время гитарист продолжает резкую, дерганую, почти неслышную импровизацию, так что музыка не прерывается ни на секунду.

Лучи вокруг меня на мгновенье гаснут. Как раз настолько, чтобы дать время незаметному, черт-те откуда выскочившему человеку, прилепить мне на шею крохотную мушку. Микрофон. Еще по одной - в уши.

- Включать вот так, - говорит он мне в ухо. - Одно касание - стоп. Два - микрофон. Три - работа с группой. Удачи, мистер!

И свет вновь вонзается в меня. Я неловко тычу пальцем, как показано. Дурь подталкивает меня на несусветные глупости.

- Привет, я Юджин, - говорю сам себе.

- ...ЮДЖИН! - громом разносится в темноте.

- ЮД-ЖИН! - рокотом и свистом отзывается дымная пропасть.