Чтение 6–й страницы книги ~Эльфред. Юность короля~

— Дочь Карла Лысого. Женщина наморщила носик.

— Ну, не так уж он и лыс. Впрочем, это неважно.

— Так ты — Эдит? — он еще раз оглядел ее с ног до головы. — Странное одеяние для дважды вдовы.

— Ах! Намек на то, что мне следует рядиться только в белое, траурный цвет знати? Но женщина, одетая в белое, похожа на похоронные дроги. А я предпочитаю походить на майское дерево. Разве зеленый мне не идет?

— Идет, — согласился Эльфред.

Что тут еще скажешь? Его и отталкивала непринужденность, с которой она рассуждала и действовала, и одновременно привлекала. Может ли быть так, чтоб человек одновременно и не нравился, и привлекал до ломоты в костях? Очень даже просто, особенно если речь идет о женщине. Эльфред повел плечами и подставил свою кружку слуге, несшему кушнин с элем.

— Ты пьешь эль? — спросил он Эдит.

— Этот напиток крестьян? Нет, конечно. Я привезла с собой вина. Я знаю, что в Британии вино не жалуют.

— Просто у нас мало виноградников.

— А если вернее, то их и вовсе нет, — женщина мелодично рассмеялась. — Впрочем, от этого Британия не становится хуже, чем она есть. Я очень рада, что шесть лет была здесь королевой. Так же, как теперь рада, что живу во Фландрии.

— Это, наверное, правильно — всегда быть довольным тем, что у тебя есть, — согласился Эльфред. — Это мудро.

— О, звучит почти как проповедь, — Эдит искоса взглянула на него. — Скажи, ты, как и твой брат, терпеть меня не можешь?

— Разве Этельред испытывает к тебе нелюбовь? — деланно удивился принц.

— Ты прекрасно знаешь, что это так. Ну, что? — она слегка придвинулась к молодому человеку, и тот ощутил, что захлебывается в горячей волне, нахлынувшей на него изнутри. — Я и тебе не нравлюсь?

— Ты мне нравишься, — хрипловато ответил он.

Ему показалось, что она рассмеялась, хотя Эдит вела себя тихо. Она прекрасно понимала, как это рискованно — привлекать к себе внимание, особенно в таком щекотливом деле, как общение с мужчиной. Женщина чувствовала на себе заинтересованные взгляды, но держалась совершенно спокойно, даже невозмутимо. Казалось, она всецело занята мясом, которое аккуратно кромсала кинжалом, вотличие от нее Эльфред чувствовал себя неуютно. Но, поскольку он привык держать свои чувства при себе, то сидел с непроницаемым лицом и даже не смотрел на соседку. Разве что изредка.

Женщина завораживала его своим спокойствием и плавными движениями.

— Мне всегда нравился Солсбери, — сказала она негромко. — И замок, и леса вокруг. Прекрасная охота, надо сказать.

— Да, прекрасная.

— И красиво. Я, помню, с удовольствием гуляла верхом, — она покосилась на Эльфреда, почти так же лукаво, как и прежде. — Я бы и теперь прогулялась. После ужина. Ты не согласишься меня сопровождать? Все-таки, здесь может быть и не так безопасно, как кажется. Я опасаюсь, — молодая женщина слегка улыбнулась. — Я слишком красива, чтоб разгуливать по окрестностям в одиночестве.

— Согласен, — принц не мог не улыбнуться, так наивно и очаровательно это прозвучало.

— Так ты готов сопровождать меня?

— Охотно.

Эдит притушила блеск глаз, опустив ресницы, и поднесла к губам бокал, куда слуга налил ей немного вина. У нее был взгляд победительницы — впрочем, этого никто не заметил.

Глава 6

Он прижал ее к стене и принялся настойчиво целовать. Между ними не было сказано ни слова, но о чем тут еще говорить? Женщина не отвечала на его ласки, но и не отталкивала его рук. Под тонким полотном камизы ее кожа была горяча, будто лучи солнца в жаркий полдень. Он не решался коснуться ее груди или талии, но уверенно гладил ее плечи, руки и тонкую, теплую шею. Каждое прикосновение отзывалось в его ладонях, как легкий и сладостный удар.

Эдит засобиралась на прогулку сразу после ужина, и он уже не чувствовал в себе сил отказаться. Они выбрались из трапезной, отправились в конюшню брать двух коней. Но это было совершенно бессмысленным шагом, потому что ворота уже закрыты, а в калитку лошадь не протиснуть при всем желании. Поэтому они оба смотрели на предложение пойти оседлать коней, как на откровенный и многозначительный предлог для уединения. Замок не так велик, как может показаться, зал, комнатушек и закутков там не так уж много, и почти все они забиты народом.

К тому же, в дверях конюшни сидели два конюха. Они увлеченно играли в кости, для удобства освещая бочонок, служивший им столом, двумя большими факелами, потому сами оказались насвету, и остановившуюся в тени парочку не заметили. Эльфред взял Эдит за руку и потянул ее за собой. Он шепотом сказал ей, что лучше зайти вконюшню с другого входа, где конюхи не сидят, но сам понимал, что не дойдут они до другого входа конюшни, который, к тому же, наверняка закрыт на засов.

Там, в темноте, принц прижал бывшую королеву к каменной стене и стал целовать. Она не сопротивлялась, но и не отвечала. Ему казалось, что ее глаза поблескивают в темноте, и он воспринимал этот блеск как вызов.

Он еще никогда не имел дела с «чужой женщиной». То, что время от времени случалось в походах, не в счет. Это нельзя назвать связями, так, приятно проведенное время, после которого он отправлялся ужинать с особым аппетитом, а девица прятала в пояс монетку. Или не прятала — бывало всякое. Некоторые дочери керлов охотно проводили ночь с красивым и знатным воином, не рассчитывая на подарок. А здесь — не крестьянка какая-нибудь, не замухрышка из леса, а знатная дама. И она, эта знатная дама, смотрит на него снизу вверх с таким выражением, будто он должен ей что-то.

Эльфред обнял ее за плечи. Потом его руки скользнули ниже, огладили ладную прямую спину и формы, которые напомнили ему выпуклые, гармоничные бока терракотовой амфоры, совершенной, как глазомер мастера-гончара. Он притянул ее к себе и от неловкости сдернул ее покрывало. Оно стекло на траву, кажущуюся в темноте черной, и спокойно улеглось, как лужица лунного света. Он провел рукой по ее волосам; они были так нежны, что цеплялись за его мозоли. Ее едва вьющиеся кудри показались легкими, как облака, хотя на самом деле были тяжелы и роскошны, словно драгоценная парча.

Он обцеловывал ее лицо и обнажившуюся шею и пьянел от аромата здоровой и страстной молодой женщины. Запах казался ему терпким и будоражащим, как стенания влюбленного. Его прикосновения воспламеняли и ее, прячущую свою страстность под маской таинственной отстраненности. Женщина даже не притворялась, будто не понимала, что происходит — она просто любила предоставлять инициативу мужчинам и смотреть, как они себя поведут. Пусть это странно, но в такие минуты она чувствовала себя всевластной.

Это были единственные мгновения, когда Эдит ощущала в пальцах дрожащие от напряжения нити власти. Власть над королевством пришла к ней слишком рано, и слишком рано ушла. Теперь ей приходилось довольствоваться лишь той властью, которая по зубам любой красивой женщине, хоть простолюдинке, хоть королеве, да теми осколками влияния, которые полагались ей, как жене графа. Дочь короля Карла не понимала еще, как несправедливо обошлась с ней жизнь, сделав дважды вдовой к восемнадцати годам, а потом вновь толкнув в объятия нелюбимого человека. Она ловко обходила надзор и запреты — и чувствовала себя вполне довольной жизнью.

Эльфред окутал ее своим плащом и мягко опустил на траву. Потом, когда все свершилось, они лежали рядом, обнявшись, и он постоянно пытался завернуть ее в край плаща. Забота мужчины почему-то веселила женщину, но она не смеялась и даже почти не улыбалась, чтоб не обидеть. Утомленная и довольная, Эдит льнула к Эльфреду с полным правом, так, будто их сегодня повенчали, и они были вместе по благословению наблюдающего с высот Божества.

— Ты прибыла в Солсбери погостить, или только за своими деньгами? — лениво спросил принц.

— И для того, и для другого, — она дышала очень тяжело, совсем как новорожденный младенец. — Ты хочешь знать, долго ли я здесь пробуду?

— Хочу.

— Долго. Наверное, до поздней осени. Не слишком-то меня тянет во Фландрию, к мужу.

— Это хорошо.

— Я рада, что ты рад, — Эдит негромко рассмеялась. — Наверное, и в самом деле трудно приходится мужчине, у которого жена долго ходила непраздной, и только недавно родила.

При упоминании о жене плечо Эльфреда окаменело, и Эдит поняла, что ее власть над этим мужчиной не так уж велика. Он остается мужем своей жены, и готов ради временной любовницы отнюдь не на все. Впрочем, эти соображения мало тревожили молодую вдову. Она и сама пока еще не видела в их связи ничего особенного. Так, краткое развлечение. Чем же еще занять себя юной обеспеченной даме, которой не нужно волноваться о детях и хозяйстве?

Крестины ребенка были назначены на следующий день. Лихорадочно собрали все необходимое, служанки королевы всю ночь дошивали роскошное крестильное платьице — Эльсвиса не успевала сама. Малыш, еще не зная, что наутро он станет христианином, всю ночь спокойно проспал в своей кроватке, трогательный, как слепой котенок. Отец теперь, когда рассмотрел своего наследника, опасался слишком часто притрагиваться к нему. Такой маленький, такой хрупкий, кажется немыслимым, что эта кроха когда-нибудь будет орудовать мечом и орать датчанам оскорбительные слова.

Утром в церкви было холодно, будто глубокой осенью, хотя снаружи всеми красками полевых цветов бушевал венец лета, прекрасный июль. Священник, разодетый в самое праздничное одеяние, мерно читал положенные каноны, обращаясь, конечно, ко всем присутствующим, в особенности к родителям, а не к свертку тонкого холста, украшенного кружевами. Когда сверток развернули и окунули малыша в холодную воду, он завопил, как все новорожденные, протестующие против купания в слишком холодной воде. Правда, быстро замолчал и пригрелся на груди у матери. Эльфред с гордостью смотрел на своего сына. Только теперь он начал по-настоящему, всем сердцем чувствовать себя отцом.

А вечер он снова провел с Эдит. Они встретились за стенами замка, в леске, где любили друг друга, устроившись на его плаще. Темнота сгущалась, но тепло, которым дышала земля, еще не иссякло, оно обнимало любовников, словно солнечные ладони воплощенной любви. Эльфред целовал вдову своего отца, вдову своего старшего брата, и ему даже в голову не приходило подумать, а не поступает ли он плохо, изменяя своей жене. Ведь он остается мужем своей жены, он любит ее и ребенка. А Эдит… Эдит — это Эдит. Ему кружило голову необычное, ошеломляющее ощущение, которого он прежде не испытывал. Принц не склонен был задумываться о причинах возникших чувств, или копаться в собственной душе, пытаясь понять, какова же его любовь к жене, икакова — к любовнице. Встречаясь с Эдит, он на уровне инстинктов осознавал, что страсть его долго не проживет, и вскоре они расстанутся без сожалений и колебаний. Но пока больше всего на свете ему хотелось погружать лицо в пышные волосы французской принцессы и наслаждаться ее восхитительным ароматом.

Не прошло и недели, как с побережья пришли известия о том, что датчане появились близ бухты Саутгемптона, и следует ожидать, что в погоне за добычей они поднимутся и выше на север.

— Их легко будет прихватить еще до того, как они утолят свои аппетиты, — объяснил жене Эльфред. Перед походом он решил почистить кольчугу мелким песочком. — От Солсбери до бухты совсем недалеко. Я буду отсутствовать недолго.

— Я боюсь за тебя, — заботливо сказала Эльсвиса. — У тебя всего одна сотня воинов, а там — Бог знает сколько датчан.

— Гонцы говорили об одном корабле. На одной северной ладье не может быть больше сотни норманнов.

— Получается, что их столько же, сколько и вас.

— Ну, так что?

— Они же сильнее. Они страшные.

Эльфред мимолетно обнял жену. Мыслями он уже был в Саутгемптоне, и немножко — на прощальном свидании с Эдит.

— Не бойся, — сказал он спокойно. — Я вернусь живым и невредимым.

С Эдит он говорил о другом. Она почти не слушала его слова, только обнимала, гладила по обнаженной спине — ее прикосновения жгли, как угольки, но одновременно и будили радость, и он скоро замолчал. Молодая женщина настойчиво касалась его лица губами и требовала к себе внимания.

— Привези мне подарок, — только и сказала она.

— Вот так дела, — рассмеялся он, но Эдит немедленно прижала его рот ладонью.

— Тише!

— Не слишком ли это смело — дарить тебе подарки?

— Ты зря волнуешься. Мои украшения никто не считает. Никто не узнает, что ты мне чего-нибудь дарил.

— Я не боюсь дарить тебе подарки. Но как на это смотришь ты? Это — прилично?

Она рассмеялась, извернулась на плаще, схватила его за плечи и прижалась.

— Ты спишь со мной и еще спрашиваешь, что прилично?

Эльфред ответил таким же смехом, легким и немного легкомысленным. Предводителю отряда есть о чем думать в походе, кроме как о своих женщинах и подарках. Эдит, почувствовав, что любовник думает не о ней, скоро ушла, а он вернулся к своим людям.

В Саутгемптоне не случилось ничего особенного. По сути, рейд сотни конников Эльфреда превращался в длительную и немного нервную прогулку по южным пределам Уэссекса. Когда отряд принца добрался до побережья, датчан там уже не было, а от селения остались головешки. Норманны пограбили вдоволь, но полей вытаптывать не стали, и скот почти весь удалось угнать в лес. Туда же убежали многие жители. Теперь они опасливо выползали из чащобы, хоронили тех своих родственников, кому не повезло. При виде отряда они сперва похватали оружие, но потом успокоились, заметив на предводителе нарамник8 со знаками Уэссекса.

Эльфред оглядел их. Керлы, крепкие и рослые русоголовые люди. Они походили на тех самых датчан, которые их разоряли. Мужчин в селе осталось всего пятеро, да еще подростки — трое или четверо. Им будет тяжело поднять хозяйство, вырастить мужчин на смену тем, что погибли. В этот момент принц очень ясно понял, насколько королевству нужна передышка. Передышка во что бы то ни стало.

Эльфред успокоил поселян, что он для того и отправлен братом, чтоб больше не допустить датчан на этот берег. Спросил, куда отправились разбойники под полосатыми парусами. Керлы охотно рассказали, показали руками и даже сообщили, с какой скоростью двигался корабль. Получалось, что датчане направлялись в сторону Кента.

— Но в Кенте правит племянник Этельреда, — сказал Алард.

— Это — его земля, я не могу ею распоряжаться, — резко сказал принц. — Если Этельстан попросит помощи, тогда и будет ему помощь.

Но «сопроводить» норманнов до Кента было необходимо.

Датчан они так и не поймали. Несколько раз видели их корабль, сопроводили до границ Уэссекса — и все. Норманны, заметив, что пристать на ночлег к берегу не так безопасно, как раньше, поспешили покинуть негостеприимный берег. Они явно не горели желанием драться. Корабль оказался небольшой, на четырнадцать пар весел.

— Сам считай, — сказал Эльфреду Алард. — Дважды по четырнадцать, да еще столько же во вторую смену. Да эрл, да кормчий.

— У датчан эрл зовется ярлом.

— Да, верно. Но все равно, не больше шестидесяти. Нас больше.

— Когда датчан это смущало?

— Но мы же не керлы, одеревеневшие от работы. Мы — воины. Мы не слабее их.

— Хочется в это верить, — негромко проговорил Эльфред.

Он вернулся в Солсбери позже Этельреда. Брат, правда, явился в замок совсем недавно — ему надо было распустить армию, обсудить произошедшее со своими эрлами и определить, сколько дополнительного золота каждый из них заплатит в счет выкупа датчанам и в счет королевской доли податей, конечно. Король был невесел, оно и понятно. Он выдержал нелегкий разговор с женой, которая яростно утверждала, что не писала никаких писем дифедскому королю Родри Мауру, что это он ей написал, предлагая брак между Эльгивой и одним из внуков валлийца.

— Ты лжешь! — ответил Этельред. — Я знаю, что ты мечтаешь править в моем королевстве. Сказать по правде, я жалею, что ни разу не брался за вожжи.

— Только попробуй! — крикнула в ответ Вульфтрит. Чувствуя, что они становятся нежелательными свидетелями семейной ссоры, из покоев королевы стали разбегаться служанки и придворные дамы. — Ты дождешься того, что мой отец вторгнется в Уэссекс.

— Да ты представляешь, что станет с твоим отцом-герцогом и его маленьким Корнуоллом, если он посмеет поднять на меня оружие?

— Ничего с ним не будет. Это с тобой будет и с твоим хлипким королевством. Это ты руки опускаешь перед датчанами, это ты не способен с ними драться!

В ответ последовала хлесткая пощечина. Немного растерянный, раздосадованный своей несдержанностью, Этельред развернулся и вышел, а вслед ему неслась прекрасная, отборная брань, достойная рыночной торговки. Подбоченившись, Вульфтрит кричала мужу вслед, довольная, что последнее слово все-таки осталось за нею. На пощечину она и вовсе не обратила внимания.

Королева не унывала. Она была уверена, что рано или поздно дожмет супруга. Возможность выдать замуж дочь манила ее сладостной перспективой рано или поздно стать королевой Валлии. Родри не вечен, его сыновья тоже. Они нажили себе столько врагов, что можно надеяться, вскоре их постигнет невеселый конец. И тогда через дочку можно будет наложить лапу на наследство. Глупец-муж этого не понимает — значит, надо его переубедить. Вульфтрит была уверена, что дни мощной дифедской династии сочтены. Может быть, она верила в недолговечность рода валлийских королей именно потому, что ей очень хотелось этого.

Раздосадованный Этельред отправился на охоту — развеивать дурное настроение, потому вернувшийся в Солсбери Эльфред и не застал его. Принц заверил Редрика Велла, что на побережье все относительно спокойно, и отправился посмотреть на сына. Тот немного подрос, уже не казался таким черепично-красным, как прежде, и распахнул навстречу папе голубые глазенки. Правда, понимания в них не появилось. Пахнущий дымом, потом и лошадью Эльфред ненадолго склонился над колыбелькой и тут же был отогнан женой.

— Ты его испугаешь. Хотя бы кольчугу снял.

— Кольчуга должна быть по вкусу будущему воителю, — возразил молодой отец, распустил ремешки на боках и под мышками, с трудом стащил доспех через голову, расправил ее на постели («Испачкаешь»! — воскликнула Эльсвиса) и, аккуратно вынув ребенка из люльки, положил сверху, на железную рубаху.

Ребенку кольчуга не понравилась. Он наморщил нос, несколько раз хныкнул и уверенно лягнул отца пяткой сквозь пеленку, в которую был укутан.

— Наш человек, — проговорил довольный Эльфред.

— Да он же еще малыш, — упрекнула жена. — А ты уже рвешься воспитывать из него воина. Подожди, потерпи. Когда подрастет, будешь приучать его и к доспеху, и к мечу.

— Воинов воспитывают с рождения, — назидательно ответил принц. — Ну-ну, детка, вот родишь девочку — и никто из нее воина делать не будет. Когда ты ее родишь? — муж погладил жену по животу.

Та мгновенно залилась краской, но, помедлив, ответила:

— Когда ты вновь начнешь проводить у меня ночи.

— А когда это будет возможно?

— Скоро. Уже скоро. Я скажу, когда.

— Что ж, буду ждать.

А вечером он опять пошел к Эдит. Пришлось терпеть, когда она закончит молитву, и, постукивая каблуком в коридоре, мужчина нервничал и злился. Он испытывал такое желание, что впору врываться к ней и тащить за собой силой. Потом дверь распахнулась, и почти с порога молодая вдова ухнула в его объятия. Она пахла зеленью и едва-едва — розовой водой. Ароматную воду считали своим долгом изготавливать почти все знатные дамы, в течение долгих недель настаивая в ней лепестки роз, а потом умываясь водой с легким ароматом или добавляя в сладкие пироги. Точно так же делом чести женщины благородного происхождения было уметь растить и обрабатывать целебные и пряные травы, готовить вкусные блюда, отлично прясть-ткать и шить-вышивать.

Эльфред обхватил женщину за талию.

— Не здесь, — прошептала она. — Я так соскучилась.

— Я тоже, — ответил он. — Куда пойдем?

— Никуда. Подожди, я выгоню служанок, и ты ко мне придешь. Хорошо?

— Просто замечательно.

— Я соскучилась, — повторила она, проскальзывая обратно за дверь.

Принц отступил за угол. Ему пришлось ждать не слишком долго — служанки хохочущей стайкой выпорхнули из залы бывшей королевы и рассеялись по коридорам. Брата короля не волновало, заметили ли они его, или нет, он думал только об Эдит и о пустой зале, где с ней можно будет встретиться без свидетелей и с удобством. Он не стал дожидаться, когда женщина позовет его, быстрым шагом подошел и толкнул дверь рукой.

Эдит ждала, стоя посреди комнаты. Ее лицо, обычно такое невозмутимое, полыхало восхитительным румянцем. Из-за него скулы ее казались еще крупнее, а нос — еще длиннее, и остатки ее красоты начисто съело смущение. Но очарование французской графини стало только больше. Мужчина, задержавший шаг на пороге, даже не задумывался, красива она или нет. В этот миг она казалась ему самой прелестной женщиной мира, самой притягательной и вожделенной, и от ее аромата, от изгибов ее фигуры, от взгляда, горячего, как пламя, у него закружилась голова.

Он шагнул в залу и ногой закрыл за собой дверь.

А потом они лежали на полу, застеленном несколькими медвежьими шкурами, пушистыми на диво. Он рассеянно гладил ее по обнаженному плечу, а она подтягивала повыше край плаща и делала вид, что смущается.

— А я не привез тебе подарок, — сказал он.

— Ну и что? Я попросила тебя просто так. Чтоб попросить хоть что-нибудь, — едва слышно рассмеялась она. Помолчала. — Я тебя люблю, знаешь…

— Хм… — ответил он. А что тут еще ответишь?

— Ну, скажи мне что-нибудь, — весело подтолкнула она. — А ты меня?

— Я не знаю, — честно ответил он. Эльфред не давал себе труд задумываться о подобных вещах. Он знал, что любит жену и сына, иначе и быть не могло, а все прочее было неважно.

— Да, конечно, — Эдит вздохнула. — Мужчин бессмысленно спрашивать о подобных вещах.

Она еще разок вздохнула — уже куда тяжелее, и поднялась со шкур. Накинула длинную белую тунику, сверху — свое зеленое платье, расшитое с подлинным искусством. Затянула тканый поясок, искрящийся стеклянными бусами. По спине струились роскошные темно-русые локоны, в которые она запускала пальцы, как скупец погружает руки в золото. Казалось, женщина наслаждается своей красотой, но в глазах восхищенного мужчины это было совершенно естественно.

— Ты даже не представляешь себе, что это такое — быть вдовой, — проговорила она.

— Да, — согласился Эльфред, улыбаясь. — Стать вдовой мне не светит. Самое большее — вдовцом… Не дай Бог.

— Ты даже не представляешь, — повторила она. — Мне ведь было всего восемнадцать, когда умер мой второй муж. Да и сейчас я не старуха… Ты думаешь, раз я вдова твоего отца, так я тебе в матери гожусь? Это не так. Ведь я всего на пять лет старше тебя. А для меня уже все кончено.

— Зачем ты так говоришь? Ты — замужняя знатная дама, у тебя дети… Дети?

— Да, — Эдит фыркнула. — Дети.

— Дети — это здорово.

— Зато муж — жирная скотина, — ответила она. — Жрет и спит. Толку с него никакого.

— Ты просто не любишь его, — примирительно сказал Эльфред.

— Конечно, не люблю, — удивилась она. — Я люблю тебя.

— Тебе кажется. Ты плохо меня знаешь.

— А разве надо знать человека, чтоб полюбить его?

— Эдит, — в его устах это имя звучало, как ласка. Он с удовольствием выговаривал его, будто это не имя, а ладный стих или баллада о предках-героях — Эдит.

И притянул ее к себе.

Они еще долго были заняты друг другом, а перед расставанием она, будто законная жена, помогла ему надеть тунику и зашнуровать ворот. Ее начало томить беспокойство, ведь для такой знатной дамы, какой она являлась, было неприлично и попросту недопустимо так долго находиться в одиночестве в своей комнате. Еще несколько минут, и служанки наверняка что-нибудь заподозрят, если уже не заподозрили. Их надо обязательно позвать, иначе не оберешься неприятностей.

Эдит торопливо обняла его напоследок.

— У тебя очень большое сердце, Эльфред, — сказала она, весьма надежно спрятав горечь за шутливым и легкомысленным тоном. Какая женщина без сопротивления согласится делить сердце мужчины еще с кем-то? Эдит плохо верилось, что ей не уготовано надежного уголка в душе Эльфреда. Она еще хотела себя обманывать, но здравый смысл настаивал на обратном. — Тебя хватает и на жену, и на любовницу.

— И на сына, конечно, — сказал он, опоясывась и исчезая за дверью. Его не беспокоило, что сказанное лишь подтверждает слова молодой женщины. Он не думал о том, что подтверждать ее догадку жестоко, и очень по-мужски счел — лучше сразу расставить все по своим местам, лучше не пробуждать бесплодные надежды.

Эдит стояла в дверях своих покоев, смотрела ему вслед, и трудно было понять, глядит ли она ему в спину с любовью, или с ненавистью. На служанок, появившихся будто из-под земли, стоило только Эльфреду завернуть за угол, графиня взглянула с раздражением. Сплетничать с ними, вышивать или слушать баллады она совершенно не желала. Но попробуй, заставь замолчать целый цветник прелестных юных девушек.

Вечером принца позвал король Уэссекса. Он потребовал к себе младшего брата, едва успев вернуться с затянувшейся охоты. В огромной опочивальне, которая могла бы сойти за небольшой трапезный зал, вместе с королем ночевал постельничий короля, его же казначей и около десятка дружинников-гезитов9, самых лучших, доверенных. Не говоря о телохранителях, которые следовали за королем всюду, куда бы ни отправился он. Оба телохранителя спали попеременно, на жестких соломенных тюфяках у двери, и, хоть Этельред не видел в них особой необходимости, он подчинялся традиции. Телохранителей — рослых русоголовых саксов, прекрасно владевших мечом и гнувших руками подковы, обильно кормили за королевским столом, одевали в одинаковую одежду, и они были вполне довольны своей обеспеченной и сытой жизнью.

Король прогнал из залы всех, кто там был — постельничий ушел последним, и с самой недовольной физиономией. Старший брат косился на младшего не слишком ласково, и принц удивился. С чего бы немилость?

— Рассказывай, — коротко велел он.

Эльфред пожал плечами.

— Да рассказывать-то в общем нечего. Датчан мы в селении не застали. Проводили их корабли до границ Кента — и все. Больше незваных гостей на побережье не было.

— Я не о том хотел поговорить.

— О чем же? — удивился молодой человек.

Король сжал губы. Выглядел он раздраженным и одновременно растерянным, словно бы не знал, с чего начать. Он несколько раз прошелся от окна к камину и обратно. Принц терпеливо ждал, невозмутимый, будто каменный идол.

— Что ты творишь? — спросил он, наконец. — Что ты творишь с Эдит?

Эльфред и не думал краснеть — он воин, а не мальчишка, которого застали за неблаговидным делом. Он лишь приподнял бровь, будто спрашивал: «А какое отношение это имеет к тебе?» Лицо же оставалось невозмутимым.

— Отвечай.

— Что я должен отвечать на подобный вопрос?

— Ты спишь с ней? — взбесился Этельред.

— Однако, как бойки сплетни… Я не собираюсь отвечать. Это дело только мое и госпожи Эдит.

— Нет, черт побери, не только твое!