Чтение 6–й страницы книги ~Черные годы~

Снегопад кончился. Ветер уносил на север, к Варяжскому морю, сизые клочья утреннего тумана. Стали видны кусты на другом берегу реки, чернела полоска леса вдалеке, а между лесом и берегом – изготовившаяся к бою немецкая рать. Белые стяги с красными и черными крестами лениво полоскались над неподвижным строем рыцарской конницы.

Медленно тянулись минуты. Немецкое войско не двигалось с места. Со стороны Раковора доносился торжествующий рев труб и колокольный звон – горожане радовались подмоге.

– Чего ж они стоят? Чего ждут? – обеспокоенно спрашивал воевода Федор. – Может, биться не хотят?

– Может, и вправду не хотят, – сказал вдруг Дмитрий. – Пока немецкое войско у нас за плечами, к Раковору приступать нельзя. Видно, немцы без боя задумали оборонить город. А сражаться опасаются. После Ледового побоища и взятия Юрьева13 спеси у них поубавилось!

Русские полки медленно двинулись через реку навстречу врагу. На перестрел от рыцарского войска Дмитрий приказал остановиться.

Рыцарский строй, отсвечивавший железом доспехов, оставался неподвижным. Впереди конных рыцарей, составив вплотную большие черные щиты и выставив длинные копья, вытянулись в сплошную линию пешие немецкие латники.

Дмитрий ждал атаки немецкой «железной свиньи».

С наступавшими немцами новгородцы биться умели. Нужно было только сдержать их первый, самый страшный натиск. Потом сомкнутый строй рыцарской конницы рассыпался, закованные в железо неповоротливые всадники тонули в толпе новгородских ополченцев, а крылья русских конных дружин завершали разгром...

Но сейчас немцы стояли неподвижно.

Нападать первыми на их железные ряды было то же, что прорубать мечом крепостную стену. Даже лошади были закованы в броню.

Туловище и руки рыцаря защищала кольчуга, а поверх кольчуги – латы. На ногах – железные сапоги. Шею прикрывал кольчужный капюшон, спускавшийся на грудь.

В кованом рыцарском шлеме прорезались только узкие щели для глаз и дыхания. Попасть стрелой в эти щели можно было только случайно. У каждого рыцаря – щит, длинное тяжелое копье, меч, кинжал, боевой топор. Мечи и кинжалы привязывались к широкой рыцарской перевязи ремнями, чтобы не потерять оружие в бою...

Воевода Иван Федорович, перечисляя как-то молодому Дмитрию предметы рыцарского вооружения, дважды загибал все пальцы на обеих руках. Непомерной тяжестью давили доспехи на плечи рыцаря. Выбитый из седла, он уже не мог без посторонней помощи влезть на коня. В немецких замках у ворот строили помосты со ступенями, и только с этих помостов рыцари садились в седла. Неповоротлив рыцарь в бою, если оторвать его от строя, окружить со всех сторон.

Но сейчас перед русским войском стояла сплошная железная стена...

Стрелы русских лучаиков ломались, ударяя о доспехи и щиты врага. Немецкие же стрелы, которые пускали из-за спин своих пеших ратников арбалетчики14, пронизывали легкие русские кольчуги. Особенно большие потери были в новгородском ополченье: кольчуги и железные нагрудники не все ратники имели...

Падали на снег русские воины, орошая его кровью.

К Дмитрию подъехал князь Довмонт:

– Нельзя так стоять! Побьют ратников без толку!

Дмитрий сердито оборвал его:

– Сам вижу, что стоять худо! Но и идти на копья – не лучше!

А тяжелые арбалетные стрелы летели и летели из немецкого строя, находя новые жертвы...

«Удивить – значит победить! – билась в голове Дмитрия настойчивая мысль. – Удивить... А что, если...»

И Дмитрий подозвал воеводу Федора:

– Поспеши в обоз. Скажи мастеру Тогалу, чтобы привез на этот берег пороки. Да каменных ядер возьми побольше! Потревожим рыцарей!..

Федор быстро справился с поручением. Вскоре через головы новгородского ополченья полетели тяжелые каменные ядра, сбивая с коней рыцарей, проламывая латы, калеча лошадей.

Рассыпалась сплошная линия щитов впереди рыцарской конницы. Пешие немецкие латники, бросая копья, попятились назад, торопясь скрыться за спинами всадников.

И не выдержали немцы!

Взревели, возвещая атаку, боевые рожки. Двинулась вперед на новгородский лицевой полк железная немецкая «свинья».

Князь Дмитрий, сын Невского, навязал немецким военачальникам свою волю, повернул по-своему ход битвы!

С оглушительным лязгом оружия и воинственными криками рыцарская конница врезалась в строй новгородского ополчения. Попятились новгородцы под страшным напором. Все дальше и дальше, разрезая их строй, пробивался немецкий железный клин.

Всадники в рыцарских доспехах, мерно поднимая и опуская тяжелые мечи, плыли над головами пеших новгородских ратников, как черные варяжские ладьи по бурным волнам. И, как ладьи, тонули в волнах новгородского ополченья.

На помощь новгородцам Дмитрий Александрович двинул с левого крыла немногочисленную конную дружину князя Михаила Тверского.

Как и ожидал Дмитрий, это не было неожиданностью для немцев. Отряд рыцарей, прикрывавший фланг немецкого войска, неторопливо выехал навстречу тверичам и задержал их. Дружинники князя Михаила отчаянно рубились, но прорваться через заслон не могли.

А к месту схватки уже спешили другие рыцарские отряды. Еще немного, и тверичи будут смяты.

Дмитрий оглянулся.

За его спиной плотными рядами стояла заждавшаяся переяславская рать. Правее ее – конные дружинники князя Довмонта, отличавшиеся от остального русского войска темным цветом доспехов: на псковичах были и литовские, и шведские, и немецкие панцири. А еще дальше, на самом краю, застыли в ожидании владимирцы князя Светослава.

Вот она, прибереженная сила, которая переломит ход сражения!

Дмитрий снял остроконечный позолоченный шлем, торжественно перекрестился, кивнул воеводе Федору:

– С богом! Вперёд!

Взметнулось голубое переяславское знамя.

Повторяя сигнал, поднялись стяги псковских и владимирских полков.

Русская конница устремилась вперед, нацелившись в бок рыцарскому войску. Древний воинский клич: «Русь! Русь!» – прогремел над полем битвы.

Впереди конницы мчался с мечом в руках Дмитрий. Почти рядом с ним, отставая лишь на половину лошадиного корпуса, – Довмонт Псковский.

Спохватившись, немецкие воеводы начали поворачивать рыцарей навстречу русским всадникам. Но – не успели. Дружинники Дмитрия, Довмонта и Святослава с налету врубились в немецкий строй.

Все смешалось.

Битва распалась на множество яростных единоборств. Перед каждым русским витязем был свой противник: или рыцарь в латах с длинным прямым мечом, или оруженосец в кольчужном доспехе с секирой и кинжалом, или конный лучник-кнехт в круглом железном шлеме.

Сам Дмитрий схватился с рыцарем. Перегнувшись в седле, князь ускользнул от сокрушительного удара рыцарского меча, наотмашь рубанул по железному, украшенному перьями шлему. Рыцарь удержался в седле, попытался было снова напасть, но подоспевший телохранитель Дмитрия свалил его ударом боевого топора.

А Дмитрий уже рубился с другим рыцарем.

Обгоняя князя, продвигались переяславские дружинники. Теперь Дмитрий видел впереди только их спины, поблескивавшие железом кольчуг.

Подъехал воевода Федор, укоризненно посмотрел на расколотый в сече щит князя, на его погнутые и исцарапанные доспехи.

– Поостерегся бы лучше, княже. Не простой, чай, ратник, а предводитель войска...

Рыцари отчаянно отбивались, и неизвестно еще было, на чью сторону клонилась чаша победы, пока не подоспело пешее новгородское ополчение.

Проворные, не отягощенные доспехами новгородцы сновали между сражавшимися всадниками, вырывали рыцарей из седел железными крючьями на длинных древках, вспарывали ножами незащищенные животы рыцарских коней. Поверженные рыцари неуклюже ворочались на истоптанном, испятнанном кровью снегу, не в силах подняться. Тяжкая неуязвимость латного доспеха оборачивалась теперь против них самих.

Третий час кипела битва. Уже не торжествующе, а тревожно трубили трубы в Раковоре.

Немецкое войско медленно пятилось обратно к лесу, из которого вышло утром на бой. Но псковская дружина Довмонта, по приказу Дмитрия, обошла сражавшихся и отрезала рыцарям дорогу к отступлению. «Теперь не уйдут!» – подумал Дмитрий, видя, как псковские ратники Довмонта выстраиваются между полем битвы и лесом.

Немцы заметили опасность.

Отдельные кучки рыцарей, вырываясь из сечи, скакали не к лесу, а вдоль берега Кеголы – к видневшемуся вдалеке Раковору. Затем в ту же сторону начало отступать и все немецкое войско.

Русская конница устремилась следом. За ней спешило пешее новгородское ополчение, оглашая поле радостными криками.

Конные дружинники, настигая рыцарей, вынуждали повернуть коней, задерживали их короткими злыми схватками и, отколов от строя, гнали на расправу ополченцам. То здесь, то там в кольце пеших новгородцев неуклюже кружились рыцари, отмахиваясь мечами, пока не падали в снег, выбитые из седла ударами длинных копий.

Новгородцы добивали поверженных рыцарей тонкими, как шило, ножами-убивцами, мстя за своих павших.

Многие знатнейшие мужи Ливонской земли нашли в тот день смерть на берегу реки Кеголы.

Дружины Дмитрия, Довмонта и Святослава неотступно преследовали рыцарское войско. Уже совсем близко были зубчатые стены Раковора, сложенные из огромных гранитных плит.

Князь Дмитрий надеялся ворваться в город, пока ворота были открыты для отступавших рыцарей. «Кто сможет остановить мчащуюся, как вихрь, русскую конницу? Уж не те ли неуклюжие раковорские ратники, что толпятся в воротах?! Куда им, зажиревшим горожанам, биться с русскими витязями!»

Дмитрий взмахивал мечом, торопя дружинников...

2

Раковор спасло приближение еще одного рыцарского войска. Когда совсем уж близко были городские ворота, Дмитрия догнал десятник Кузьма, торопливо заговорил что-то на ухо...

Протяжно запели переяславские трубы, останавливая войско.

К Дмитрию спешили князья и воеводы. На их лицах было недоумение и обида. Довмонт закричал еще издали:

– Почему задержал войско, княже? Упустим победу!

Дмитрий молчал, сурово сдвинув брови. Потом кивнул на десятника Кузьму:

– Повтори князьям весть, что привез с заставы...

– Вторая немецкая рать подходит к Раковору, – начал Кузьма. – Опять от ливонской стороны идут через лес. Дозоры немецкие уже грабят наши обозы за рекой...

– Откуда еще рати немецкой взяться? – засомневался Святослав. Но Дмитрий оборвал его:

– Не время спорить! Поспешите к своим дружинам. Стройте полки для боя. Пойдем встречать немцев...

Русское войско двинулось навстречу новому врагу.

Снова в центре боевого строя шло новгородское ополчение, поредевшее, но готовое к бою. Снова вправо и влево от пешцев вытянулись крылья дружинной конницы.

Только Юрий Суздальский со своим полком остался заставой против городских ворот.

Войско возвращалось к полю битвы по дороге немецкого отступления.

А вдалеке, по ту сторону поля, выползала из леса свежая немецкая рать.

Снова стояли друг против друга два войска.

Только теперь между ними была не снежная нетронутая белизна, как утром, а бранное поле, залитое кровью, покрытое еще не остывшими телами. И таким страшным показалось немцам это поле, что они, дойдя до его края, в нерешительности остановились.

Встали у кромки поля и русские полки, набираясь сил перед новой сечей. Нелегко досталась первая победа: поредели дружины, устали кони, перетрудившиеся руки воинов без прежней уверенности держали копья и мечи, кровь сочилась из недавних ран.

Тишина, опустившаяся над полем, поразила Дмитрия. Будто и не было здесь двух больших, изготовившихся к бою ратей. Воины переговаривались шепотом, кони ржали тихо и приглушенно. Не звенело оружие, смолкли боевые трубы. Ветерок лениво шевелил поникшие стяги.

Дмитрию вдруг показалось, что никакого боя еще не было, что только-только наступил тот утренний час, когда он впервые повел дружины против железной немецкой «свиньи». В наступавших сумерках не видно было убыли в русских полках. Воинский строй стоял твердо и несокрушимо.

«Чего же я жду? – думал князь. – Через час будет совсем темно...»

Что-то удерживало Дмитрия от приказа, которого ждали стоявшие рядом князья и воеводы. Только спустя много лет, пережив не единожды радость побед и горечь поражений, Дмитрий поймет, что это что-то было воинской мудростью, даром, которым отмечены только истинные полководцы. А в тот февральский вечер на реке Кеголе молодой переяславский князь мучился сомнениями.

Наконец Дмитрий подозвал десятника, спросил:

– Как шли немцы, налегке или с обозом?

Князья недоуменно переглянулись. Об обозе нужно думать после боя, когда враг разбит, когда пришло время делить добычу...

Кузьма обстоятельно рассказал, что немцы двигались налегке, полностью изготовленные к бою. Обозов за ними не было. Даже шубы с собой не взяли. Стучат, поди, зубами. Вечер-то студеный!

– Без шуб, говоришь, немцы? – весело переспросил Дмитрий. – Мерзнут, говоришь? – И решительно добавил: – Ну, мы им мешать не будем, пусть мерзнут!

И опять раньше других понял князя Дмитрия Довмонт.

А ведь верно! Не выстоять немцам всю ночь в железных доспехах, померзнут! Выбор у немецких воевод невеликий: или тотчас на бой иди, или убирайся восвояси. А времени для раздумий у них нет – скоро совсем стемнеет!..

Воевода Федор захлопотал, отдавая распоряжения сотникам и десятникам русского воинства.

Из новгородского обоза, стоявшего за рекой, в полк привезли шубы, тулупы, войлоки. Воины накидывали их поверх кольчуг: и тепло, и мигом можно скинуть наземь, если понадобится сражаться!

Обозные мужики даже шатры раскинули позади полков, чтобы ратники могли поочередно отдыхать в тепле. За шатрами разожгли костры. В медных котлах над огнем забулькало горячее варево.

Воины повеселели, перекидывались шутками:

– Так можно и постоять: и тепло, и не голодно...

– А каково немцу? Железо – оно холодит...

– Выморозит их наш князь, как тараканов из избы...

– Студена ночка, хороша ночка...

– Для немцев не больно хороша!..

Впереди, затаившись между телами павших, за каждым движением врага следили дозорные Кузьмы...

Когда рассвело, немецкого войска уже не было на том краю поля. Рыцари ушли под покровом темноты, так и не решившись напасть на русские полки.

Помчались в лес на свежих конях переяславские дозоры, но врага не было ни за два, ни за четыре, ни за шесть часов пути.

Три дня стояло русское войско на поле битвы.

Тяжелыми оказались потери, особенно в пешем ополчении. Павших новгородцев длинными рядами укладывали вдоль берега Кеголы. Среди убитых опознали добрых новгородских бояр Твердислава Чермного, Микифора Редитина, Твердислава Моисеевича, Михаила Кривцова, Ивача, Бориса Ильдетинича, брата его Лазаря, Ратшу, Василья Воиборзова, Осипа, Жирослава Дорогомиловича, Парамона, Полюда и иных многих...

Шестеро скорбных новгородских ратников понесли к обозу тело посадника Михаила Федоровича. Прямым и твердым был посадник в жизни, не слукавил и в свой смертный час В пешем строю, будто простой воин, бился он в челе новгородского полка и погиб, сраженный секирой кнехта.

Тысяцкого Кондрата не нашли среди убитых: не то немцы, отступая, уволокли его с собой, не то снегом засыпало где-нибудь в овражке. Не нашли и Радислава Болдыжевича, и Данилу Мозонича, и порочного мастера Тогала. Горька участь пропавших без вести. Не осталось близким их даже родной могилки.

А из простых ратников едва половина осталась в новгородском ополчении, да и те почти все поранены.

Много полегло и псковичей. Неистовый князь Довмонт не щадил ни себя, ни своих воинов. Но и честь немалую взял Довмонт в этом бою. Имя его называли ратники рядом с именем предводителя войска – князя Дмитрия Александровича: «Славные витязи! Истинные ратоборцы оба!»

Остались навечно в неласковой раковорской земле многие переяславцы и владимирцы, тверичи и суздальцы. Как бились плечом к плечу, так и теперь лежали рядами под серым чужим небом, завещав вечную скорбь родным и близким.

Хмур был Дмитрий. Не утешили молодого князя ни униженные просьбы раковорских послов о мире, ни богатейший выкуп, привезенный из города в русский стан, ни обещанья датских королевских людей впредь не пакостить новгородской заморской торговле, ни славная военная добыча – пятьдесят саней, доверху наполненных рыцарскими доспехами и стягами, ни даже громкая слава полководца, добытая переяславским князем в битве под Раковором. Слишком дорогой оказалась победа!

Мирно стало на Наровском рубеже. Надолго ли?

ГЛАВА 8

ТИХОЕ ЛЕТО В ПЕРЕЯСЛАВЛЕ

1

В мае над Плещеевым озером поднимались закаты невиданной красоты. Розовая озерная вода сливалась где-то вдали, за дымкой вечернего тумана, с розовым же небом. Длинные узкие ладьи переяславских рыбаков, подплывающие к низкому песчаному берегу, будто парили в воздухе.

Вечерами на озерном берегу собиралась чуть ли не половина города: люди встречали кормильцев.

Переяславская светлая сельдь и нежные снетки славились по всей Руси. Целыми обозами возили их переяславцы во Владимир, к великокняжескому столу. Правда, теперь, когда наступило размирье между великим князем Ярославом Ярославичем и переяславским господином Дмитрием Александровичем, обозы во Владимир не ходили. Но и без великого князя было много покупателей на переяславскую сельдь: и в Рязани, и в Ростове, и в далекой Костроме. Богаты русские реки рыбой, а все же такой сельди, как в Плещееве озере, не было нигде.

Славился Переяславль рыбой, но не в ней было главное богатство. Переяславское княжество поднялось на плодородных опольях, раскинувшихся вокруг Плещеева озера. Расступились здесь леса, словно испугавшись светлой озерной воды, освободили землю для пашен и садов. Путники, выйдя из дремучих дмитровских лесов, в изумлении останавливались на краю ополья: благодатная равнина, покрытая зеленью всходов, расстилалась до самого горизонта.

Сеяли переяславцы и овес, и рожь, и белый боярский хлеб – пшеницу. Щедро здесь вознаграждала земля труд пахаря. Сам-пять и сам-десять возвращалось зерно в сусеки. Видно, это про переяславское ополье была сложена народная пословица: «Брось оглоблю на землю – за ночь травой зарастет!»

А где хлеб – там и богатство.

Потому-то издавна приходили на переяславскую землю люди из других городов и княжеств. Много было словен из новгородских волостей. Приходили кривичи из Смоленской земли, селились в Пневичах. А много еще до Батыева нашествия прибилось беглецов с юга, из Рязани и Чернигова. Спасались они в Залесской земле от половецких набегов, от конечного разоренья и бусурманского плена.

Новопришельцы становились старожильцами, все реже вспоминали прежние места. Новгородцы, смоляне, рязанцы и черниговцы, поселившиеся в Переяславской земле, стали зваться одинаково – переяславцами, бок о бок сражались с врагами за свою новую родину, гордились подвигами своих князей.

А с князьями Переяславлю повезло: что ни князь, то градостроитель или славный ратоборец.

Заложил Переяславль в лето шесть тысяч шестьсот шестидесятое15 князь Юрий Долгорукий, устроитель земли Залесской. Он и белокаменный собор Спасо-Преображенья начал возводить. Завершил строительство, собора владимирский самовластец Андрей Боголюбский.

Новыми деревянными стенами окружил Переяславль в лето шесть тысяч семьсот третье16 великий князь Всеволод Большое Гнездо, самый могучий правитель на Руси. Это о нем говорили, что мог Всеволод расплескать Волгу веслами своих воинских ладей, а шеломами вычерпать полноводный Дон.

Из Переяславля водил храбрые низовские полки на шведов и немецких рыцарей прославленный воитель Александр Ярославич Невский. Даже переселившись в великокняжеский Владимир, он по-прежнему считал Переяславль любимой вотчиной, держал переяславцев близко к сердцу.

А нынче на переяславском княжеском столе сын Невского – Дмитрий, победитель немцев под Юрьевом и Раковором.

Слава князю Дмитрию Александровичу!

Торжественно и празднично встречал Переяславль своего князя, вернувшегося из похода.

Чайки, всполошенные радостным перезвоном колоколов, с криками метались над озером. Приодевшиеся горожане заполнили улицы. На соборной площади, за длинными столами из неструганых досок, пировали дружинники и добрые люди посада: старосты, торговые гости, умельцы-ремесленники. Над кострами жарились туши коров и баранов. Бурлила в котлах наваристая переяславская уха. Княжеские холопы щедро наделяли людей хмельным пивом, черпая его ковшами из больших дубовых бочек.

Молодые переяславцы толпились у возов с немецкими доспехами. Осторожно трогали рукой рыцарские латы, прямоугольные щиты с латынянскими крестами, тяжелые мечи и секиры, грозные булавы, утыканные железными шипами.

На паперти Спасо-Преображенского собора грудой лежали немецкие стяги, отбитые князем Дмитрием на реке Кегоде. Возле них тоже стояла толпа. Отбить вражеский стяг – великий подвиг!

Дружинники рассказывали посадским людям о походе ко граду Раковору, о сече с немецкой «железной свиньей», о доблести молодого князя Дмитрия. Старики вспоминали Александра Ярославича Невского, вот так же возвращавшегося с победой в родной Переяславль...

Но быстро отшумели праздничные пиры. Разъехались по своим вотчинам обласканные князем бояре. Ремесленные люди вернулись в мастерские: к кузнечным горнам, к кожевенным чанам, к гончарным кругам. Смерды-пахари, собранные в город для встречи князя, разбрелись по деревням. Рыбные ловцы с рассвета до позднего вечера пропадали на озере

Тихо, безлюдно стало на улицах Переяславля.

И князь Дмитрий затосковал. Нелегко было сызнова привыкать к безмятежному переяславскому житью. Дни были похожи друг на друга, как листья с дерева: перемешай их, и не различишь – все одинаковые.

Княжеские дела не отнимали много времени. Все делалось как бы само собой, почти без участия Дмитрия. Большой воевода Иван Федорович держал в крепких руках войско, судную избу, городовое дело. Тиун Лаврентий Языкович, тоже старый и опытный слуга, сидевший в Переяславле еще с отцовских времен, хлопотал по хозяйству, управляя княжеским двором, селами, рыбными промыслами, бортными угодьями, соляными варницами. Сельские тиуны и старосты вовремя привозили хлебные и иные оброки. Покойно было князю при таких помощниках. Но покой-то и тяготил Дмитрия.