Чтение 6–й страницы книги ~Проснуться живым~

- Реджина, - снова заговорил я, - я только что вспомнил, что у меня есть
серьезная работа, поэтому я и постучал вас по плечу, меня зовут Шелдон
Скотт, и мне очень нужно как можно скорее поговорить с пастором Леммингом,
но так как я не был уверен, что он станет говорить со мной, то подумал, что
вы, может быть, сыграете роль посредника и уговорите его...

- Слушайте, с вами все в порядке?

- Разумеется. А почему вы спрашиваете?

- Вы весь желтый.

- Это просто отражение. Но мне в самом деле нужно побеседовать с пастором
Леммингом, Реджина. Не могли бы вы уговорить его спуститься сюда и уделить
мне немного его ценного времени. - Я посмотрел наверх. - Если он останется
там, где стоит, я вряд ли смогу до него добраться.

Реджина показала на тяжелый серый занавес, прикрывавший стену за
подиумом, где стоял Лемминг:

- За драпировкой есть маленькая винтовая лестница. По ней очень легко
подняться.

- Легко, когда знаешь, как это сделать, - мрачно ответил я. - Вы не могли
бы помочь...

- Конечно, с удовольствием. Я попрошу его, когда начнется хорал, но
раньше я соберу пожертвования, хорошо?

- Отлично.

Я стоял на прежнем месте, думая о своем, когда внезапно раздались
несколько самых душераздирающих звуков, какие только мне приходилось
слышать. Это было еще страшнее призыва обратиться невесть во что. Звуки
состояли из грохота, звона, плача, стука и еще непонятно чего.

- Что это? - в ужасе крикнул я.

Ре джина весело улыбнулась и зашевелила губами, но я ничего не расслышал,
попросил повторить и прочел ответ по губам:

- Это начало хорала.

- Вы имеете в виду... Что такое хорал? Откуда доносятся эти звуки?

Я понял ответ по губам и посмотрел туда, куда указывал ее палец. Ниже
Лемминга, перед драпировкой, скрывавшей винтовую лестницу, находилась группа
музыкантов, если только их можно так назвать, которые якобы исполняли
музыку, применяя усилители в куда большей степени, чем казалось необходимым.
Это был не совсем рок-н-ролл и вообще что-либо, до сих пор известное
человечеству. Вероятно, такие звуки можно было услышать, когда христиан
терзали львы. Если бы мне пришлось давать этому жанру наименование, я бы
назвал его "плимутрок" , но он не
заслуживал ни имени, ни описания. Подобное можно сыграть на двенадцати
гитарах, двух барабанах, используемых Армией спасения, и четырех бубнах, и
то когда исполнителей при этом сжигают заживо.

Итак, это был хорал - вернее, начало хорала, как сказала Реджина. Ее губы
продолжали шевелиться, но я уже не мог по ним читать, так как музыка
подействовала и на мое зрение. Потом я почувствовал, что она взяла меня за
руку и куда-то повела. Я не возражал отойти подальше от источника
музыкального катаклизма, но, увы, мы направились как раз к нему и прошли
через отверстие в драпировке к винтовой лестнице. Очевидно, у нее имелась на
то причина, но я был не в состоянии соображать - грохот буквально проникал
мне в мозг, высекая искры, производя короткие замыкания и с треском разрывая
нервные клетки...

Все кончилось так же внезапно, как началось.

Я подумал, что Лемминг использовал проповеди не только с пряником второго
пришествия и кнутом проклятия и вечного огня, но и с длительным затягиванием
каждого предупреждения или откровения, покуда напряжение и беспокойство не
достигнут своего пика, с бесконечными повторениями слов и фраз. Этот
ужасающий грохот, воздействующий на все органы чувств, был точно рассчитан
на создание хаоса и беспорядка в умах и сердцах слушателей. Подобное
состояние обычно возникало в моменты убедительного внушения абсолютно новых
идей, требующих от человека перерождения, которое обычно деликатно именовали
"религиозным обращением".

Такую технику в прошлом эффективно применяли Кальвин , Уэсли и прочие
столь же праведные церковные реформаторы, а также всевозможные промыватели
мозгов, преступные демагоги и палачи - вплоть до Гитлера и Сталина. Те же
приемы применяли проповедники, запугивающие адским пламенем и серой, в том
числе, очевидно, и Фестус Лемминг. Добавить к этому всеобщее пение, хлопание
в ладоши и, может быть, ритуальный танец под "плимутрок" - и вся паства
впадет в безумие.

Я заставил себя отвлечься от этих мыслей и смог снова ощутить - физически
или телепатически - горячий пульс Реджины в том месте, где ее рука касалась
моей.

Сначала Дру, потом Реджина - во многом отличающиеся друг от друга, как
день и ночь, но обе обладающие горячим биением женского сердца - способны
пробудить бурю в каждом мужчине, хочет он того или нет. Об этом не сказано в
Библии, но закон природы не могут отрицать ни вера, ни страх перед адом, ни
надежда на спасение души, покуда кровь кипит в жилах. Однако некоторые,
вроде Фестуса Лемминга, упорно пытаются его отрицать.

В этот момент Фестус Лемминг предстал передо мной во плоти - если то, что
я увидел, можно было назвать плотью.

Глава 5

Мы находились в глубине церкви - в большой, тускло освещенной комнате,
четвертую стену которой образовывали тяжелые занавески позади нас, с
невероятно высоким потолком и полом, занимающим добрых четыре-пять тысяч
квадратных футов. "Пространство для будущего расширения", - подумал я, хотя
в данный момент помещение походило на захламленный сельский склад.

Реджина подвела меня к винтовой лестнице, о которой она упоминала. Фестус
Лемминг только что спустился с нее и сейчас направлялся к нам. Казалось
неизбежным, что Реджина уберет свою руку с моей, как только Фестус нас
заметит, поэтому в ту же секунду, как я его увидел, я перестал ощущать ее
пульс. Это был неравный обмен. Я почувствовал, как что-то во мне умерло, и в
тот же момент давно забытое воспоминание вернулось ко мне.

Это было детское воспоминание, но настолько ясное и свежее, что я снова
ощутил необычный холод того утра. Я только что спас от кота птичку, которая
была слишком мала, чтобы улететь, и несколько секунд чувствовал на своей
ладони дикое биение ее сердца, пока оно внезапно не прекратилось.

Почему же, спрашивал я себя, мне пришла в голову эта история именно в тот
момент, когда я пялил глаза на "самого святого пастора"? И почему я подумал
о том, что некоторые люди способны одним своим присутствием лишать жизни
другие создания? Возможно, причиной были эта ужасающая музыка, пульс Реджины
или уникальный опыт пребывания в церкви в субботний вечер - не знаю. Я знаю
только то, что при виде Фестуса Лемминга вспомнил и почувствовал холод того
давнего утра.

- Я очень сожалею, возлюбленный пастор, - заговорила Реджина, - что
опоздала сегодня вечером. Я устала, легла вздремнуть и.., проспала. До сих
пор я еще никогда не пропускала вступительный гимн. Надеюсь, вы сможете
найти в вашем сердце прощение для меня.

Я покачал головой. Неужели я слышу это на самом деле? Вероятно, нет.

- Хочу верить, мисс Уинсом, - холодно отозвался Лемминг, - что вы не
проспите завтрашний вечер.

Он выразительно подчеркнул слово "завтрашний", в котором словно
послышались взрывы бомб. Еще бы - ведь завтрашний вечер должен быть
особенным.

- Дело Господне не терпит слабости и нестойкости, - продолжал Лемминг, и
каждое его слово было подобно сухому листу, уносимому зимним ветром. - Если
крест вашего долга для вас слишком обремените лен, положите его. Потому что
в случае повторения чего-либо подобного, мисс Уинсом, для вас здесь не
окажется места.

Я чувствовал себя попавшим в страну чудес "Диснейленда". Должно быть, они
заранее узнали о моем приходе и просто ломают комедию. Но посмотрев на
Реджину, я увидел, что ее щеки побелели. Она снова издала тот странный звук,
похожий на вдох, но на сей раз в нем не было ничего забавного.

- Я ужасно сожалею, возлюбленный пастор. Пожалуйста...

- Разве у вас нет работы, которую вы должны выполнять для Господа, мисс
Уинсом?

Она бросила на меня быстрый нервный взгляд. В ее глазах читалось нечто
весьма похожее на страх. Очевидно, ей угрожало отлучение от Церкви Второго
пришествия, а это означало, что если Реджина не проявит достаточного
смирения, чтобы избежать ужасной судьбы, то больше не сможет говорить с
Богом и - что еще хуже - Бог не сможет говорить с ней. Не удивительно, что
она испугалась.

Но именно тогда Реджина покорила меня, заслужив самую высокую оценку,
какую я только мог дать. Она начала поворачиваться, но остановилась и
сделала то, что обещала.

- Возлюбленный пастор, это мистер Скотт - Шелдон Скотт... - Ее голос
звучал совсем тихо. - Я обещала ему спросить у вас, не могли бы вы уделить
ему хотя бы одну-две минуты. - Она судорожно глотнула. - Он говорит, что это
очень важно.

Лемминг ничего не сказал - причем умудрился сделать это весьма холодно.
Реджина повернулась и вышла. Пастор смотрел на меня молча, не улыбаясь, не
шевелясь и, казалось, даже не видя. Я тоже устремил взгляд на его узкое
лицо, тонкие губы и горящие глаза. Последние меня удивили - я ожидал, что
они окажутся ледяными, но глаза Лемминга были большими, яркими и теплыми. В
их глубине сверкало пламя.

В тридцати - сорока футах от него находилась стена с полудюжиной крепких
на вид дверей. Слева от меня помещались грубый деревянный стол и пара
скамеек без спинок - комфорт, достойный военного лагеря. Справа виднелся еще
один стол со стопкой книг в черных переплетах - возможно, Библий, - коробки
со свечами и подсвечниками и письменный стол-бюро с убирающейся крышкой.

Ближе, у стены, стоял деревянный крест высотой в десять футов с