него исподлобья.
случае. Даже в калошах на босу ногу, даже в этой мокрой куртке, даже если
мне придется надеть ее на голое тело.
законченным.
жердочки упали.
дорога!
Евлентьев.
мной, - Анастасия повернула к Евлентьеву свое внезапно осунувшееся лицо.
Центральный Дом литераторов умер.
место Москвы. Сюда стремились юные дарования, по вечерам съезжались,
благоухая парижскими ароматами, маститые писатели, их сановные жены, их
щебечущие подруги, честолюбивые, с горящими глазами пробивные графоманы в
поисках нужных знакомств, людей и связей. Сюда стремились наивные девочки и
задумчивые юноши, проститутки с поэтическими наклонностями и поэтессы,
готовые тут же закрепить мимолетное знакомство в более укромном месте. Этот
Дом охотно посещали звезды кино и театра, звезды космоса и астрологии,
экстрасенсы, колдуны и хироманты, обаятельные мошенники и шалые бандиты.
Сюда приходили посмотреть живьем известные всему миру лица, приобщиться к
чему-то высокому, тревожному и почти недоступному.
хвастались заморскими обновками, ошалевшие от счастья авторы первых книг,
посвященных рабочим и крестьянам, березкам и тополям, журавлям и соловьям.
космонавтам, раздаривали, раздаривали эти книги со смазанными улыбками, с
глазами, влажными от величия момента, о котором так долго и мучительно
мечталось.
людей, приближенных к руководству Дома, сидели уже авторы двух, а то и трех
книг и яростно выясняли, кто умеет писать, кто писать никогда не научится,
стучали кулаками, опрокидывали стаканы с водкой и вином, орали, приветствуя
очередного бородатого гения, приятеля, собутыльника, и старели, старели,
старели в этом зале, постепенно превращаясь в слезливых небритых стариков с
красными глазами, пеньками вместо зубов, выпрашивающих друг у друга рублевки
на стопку водки...
сюда, подделывая приглашения, обманывая бдительных старух у входа, проникая
с соседних улиц через чердаки и подвальные буфеты, подземные пустоты и
тайные лестничные переходы, о которых мало кто знал.
некоторое знакомство с распорядителями, официантами, буфетчицами, чтобы,
созвонившись за несколько дней, выпросить столик на двух человек, на четырех
человек и оказаться наконец под резными потолками, у громадного камина,
среди дубовых колонн, украшенных затейливой резьбой прошлых веков.
иногда неприкаянные писатели, то разве что на гражданскую панихиду по
безвременно ушедшему собрату, чей портрет с казенными словами сочувствия
выставлен в темном гулком вестибюле.
угол красноглазого алкоголика, который помнил другие времена и бывал
чрезвычайно счастлив, обнаружив в дальнем углу своего прежнего собутыльника,
тоже кое-что помнящего из тех шумных и счастливых времен, когда они страстно
и убежденно материли литературное начальство, без устали издававшее
собственные многотомники, летавшее в Париж с красивыми женщинами, а
увешанные орденами гардеробщики подавали этим женщинам дубленки и манто. А
на заснеженной улице Герцена, у посольств Бразилии и Кипра, их поджидали
машины, в которых сверкающе отражались ночные огни Москвы. Да что машины,
этих избранных поджидала жизнь недоступная и соблазнительная. И потому в
Пестром зале их материли пьяно, исступленно и бесстрашно.
выверенные и взлелеянные классики, вся эта гордость отечественной
литературы.
нахрапистые качки с выбритыми затылками, а издатели обратили свои взоры к
книгам, написанным бывшими ментами, зеками и стукачами. И совершенно
недоступным сделался ресторан в Дубовом зале. Отремонтированный и выведенный
на высший мировой уровень по ценам и обслуживанию, он стоял пустой и
холодный, словно в ожидании людей, которые придут сюда, чтобы предаться горю
и безутешности.
скромный ужин с друзьями по случаю вышедшей книги пришлось бы отдать весь
гонорар, полученный за эту самую книгу.
огня не полыхало в их глазах, ни блеска, словно давно все было сказано,
давно решено и осталось только съесть и выпить то, что им принесут. Да и
ели-то лениво, ковыряясь в тарелках, и расплачивались, лениво отсчитывая
стотысячные купюры, и уходили, чтобы предаться делам более приятным. Он -
черноглазый и нагловато-вальяжный, она - естественно, белокурая, с истомой в
глазах и с вызовом, но подавленная, все-таки подавленная той суммой, которую
кавалер отвалил за этот необязательный в общем-то перекус. Догадывалась,
догадывалась бедолага^ что он расплатился не только за ужин, но уже за все с
ней расплатился.
длинное пальто, провел расческой по волосам, смахнул невидимые пылинки с
плеч и вопросительно взглянул на Евлентьева, который все еще ковырялся с
"молнией" на куртке.
куда больше значения, чем это могло показаться постороннему человеку.
одном месте, так в другом, не еейчас, так чуть позже... Ты не из них?
между зубьями попала складка ткани. Потеряв терпение, Евлентьев рванул
посильнее - в зубьях так и остался выдранный лоскут.
прозвучало значение, явно выходящее за пределы случившегося.
плох.
по трем ступенькам и ступил на ковровую дорожку, которая шла через холл,
увешанный картинами, уставленный стеклянными витринами со статуэтками -
видимо, здесь проходила какая-то выставка. Крупные ребята в черных костюмах
почтительно отступали в сторону, едва Самохин приближался к ним. То ли они
знали его, то ли было в его облике такое, что сразу становилось ясно - этого
надо пропустить.
зеркальные полки были сплошь уставлены самыми изысканными напитками, которые
только может представить себе человеческое воображение. Впрочем, вполне
возможно, что напитки были не столь изысканные, сколь дорогие. И хотя цены
нигде не висели, по непроницаемому виду бармена можно было догадаться, что к
его стойке лучше не подходить - разорит.
во все он хотел всмотреться. Когда они пересекали Пестрый зал со стенами,
расписанными хмельными автографами классиков, изгалявшихся когда-то в
застольном остроумии, он вообще отстал, вчитываясь в шаловливые стишки.
Самохин его не торопил, давая возможность осознать, что он оказался в
непростом месте, не для каждого этот Дом, не для шелупони поганой.
Евлентьев, однако, не выглядел подавленным или растерянным, разве что
заинтересованным.
неряшливость - белоснежная рубашка, но без галстука, серый ворсистый пиджак,
но хорошего, весьма хорошего кроя, синие джинсы скрашивали новые туфли на
тонкой кожаной подошве. Осмотрев его мимоходом, Самохин промолчал, видимо,
его вполне устроил наряд гостя.
Евлентьев оказались в небольшом белом зале, предназначенном, видимо, для
того, чтобы гости подготовились и прониклись до того, как перед ними