Чтение 6–й страницы книги ~Расколотые сны~

На пенни ниток, чтобы шить,

И пенни за иголку.

Грош туда и грош сюда,

И в кармане пустота.

Прыг да скок - удрал хорек!

Глава 3

Интереснее всего, что Алетт Питере могла бы стать знаменитой художницей.
Правда, в другое время и в другом месте. Сколько она себя помнила, с самого
раннего детства все ее ощущения были настроены на определенные цветовые
оттенки. В отличие от простых смертных она была способна видеть, слышать и
обонять цвета.

Голос ее отца был синим, а иногда и красным. Голос матери никогда не
менял темно-коричневого цвета.

Голос учителя светился желтым. Голос бакалейщика наливался фиолетовым.
Шум ветра в листве сверкал изумрудами. Звон льющейся воды играл отблесками
серого.

***

Алетт Питере едва исполнилось двадцать. Она могла быть почти уродливой,
привлекательной или неотразимо прекрасной - в зависимости от настроения и
мнения о себе. Но никто и никогда не считал ее "хорошенькой" или "пикантной
мордашкой". Очарование Алетт крылось еще и в том, что сама девушка
совершенно не подозревала о своей красоте и не слишком заботилась о
внешности. Милая, застенчивая, мягкая, словом, из тех паинек, которых нынче
днем с огнем не сыщешь.

Алетт родилась в Риме, обладала музыкальным итальянским выговором и
обожала свой родной город. Всем сердцем чувствовала духовное родство с
великой столицей. Глядя на древние церкви и гигантский Колизей, она знала,
что принадлежит к той давно угасшей эре великих свершений. Алетт гуляла по
площади Навона, слушала мелодию воды, играющей в Фонтане Четырех Рек, мерила
шагами площадь Венеции с похожим на свадебный торт памятником
Виктору-Эммануиэлю II. Проводила бесконечные часы в соборе Святого Петра,
музеях Ватикана и галерее Боргезе, наслаждалась бессмертными творениями
Рафаэля, Фра Бартоломео и Андреа дель Сарто. Талант этих великих мастеров
одновременно восхищал и угнетал Алетт. Она ужасно жалела, что не родилась в
шестнадцатом веке и навеки утратила возможность узнать их при жизни. Для нее
они были куда более реальны, чем прохожие, деловито спешившие куда-то по
оживленным улицам. Алетт отчаянно хотела стать художницей. Но
темно-коричневый голос матери монотонно твердил:

- Только напрасно тратишь бумагу и краски. У тебя нет таланта.

***

Переезд в Калифорнию все изменил в ее жизни. Сначала Алетт тревожилась,
не зная, как сложится ее судьба, боясь, что не сумеет привыкнуть, но
Купертино оказался приятным сюрпризом. Здесь ее никто не знал. Она наконец
обрела желанную свободу и, кроме того, полюбила свою работу в "Глоубл
Компьютер Корпорейшн". Правда, здесь не было картинных галерей, но по
выходным Алетт часто ездила в Сан-Франциско и бродила по тамошним музеям.

- Зачем тебе вся эта муть? - удивлялась Тони Прескотт. - Лучше пойдем со
мной в "Пи Джи Миллинганс", хоть повеселишься как следует!

- Неужели тебя не интересует искусство?

- Конечно, интересует, - лениво ухмыльнулась Тони. - А что это такое?

***

Лишь одно темное облако омрачало жизнь Алетт Питере. Она страдала одной
из форм маниакально-депрессивного психоза, и чувство постоянного отчуждения
от окружающих нередко тревожило ее. Мгновенные смены настроения случались
неожиданно, и она в одну секунду могла перейти от блаженной эйфории к
полному отчаянию. - И была лишена способности управлять своими эмоциями.
Тони была единственной, с кем Алетт не стыдилась обсуждать свои проблемы. У
нее всегда находился выход из любых затруднений, а именно предложение пойти
и развлечься на всю катушку.

Любимой темой разговоров Тони была Эшли Паттерсон. Стоило Шейну Миллеру
подойти к Эшли, как Тони мгновенно настораживалась.

- Посмотри только на эту фригидную сучонку! - презрительно шипела она. -
Подумаешь, снежная королева!

- Она и вправду чересчур серьезна, - соглашалась Алетт. - Не мешало бы
кое-кому научить ее смеяться.

- Скорее уж, трахаться, - фыркала Тони. - Бьюсь об заклад, она не знает,
каким местом это делается!

***

Раз в неделю Алетт после работы посещала приют для бездомных и помогала
раздавать ужин. Среди несчастных, которым не повезло в жизни, была одна
старушка, которая с нетерпением ждала посещений Алетт. Она не поднималась с
инвалидной коляски, и девушка помогала ей устроиться за столом и приносила
еду.

- Дорогая, - как-то сказала старушка, - будь у меня дочь, я хотела бы,
чтобы она была похожа на вас. Алетт судорожно стиснула ее руку.

- Вы слишком добры! Я не заслужила таких похвал, но все равно спасибо.

А скрипучий насмешливый внутренний голос ехидно проскрежетал: "Будь у
тебя дочь, наверняка бы оказалась такой же грязной свиньей, как ты".

Алетт в ужасе закрыла глаза. Откуда такие мерзкие мысли? Словно кто-то
сидит в ней, чужой и злобный! И такое случалось постоянно.

Как-то Алетт поехала за покупками с Бетти Харди, прихожанкой той же
церкви, что и сама Алетт. Они остановились перед витриной универмага, и
Бетти восхищенно вздохнула:

- Какое миленькое платьице! Правда?

- Изумительное, - кивнула Алетт. "В жизни не видела ничего уродливее!
Вполне подходит такому чучелу, как ты".

Снова и снова, опять и опять... Ни друзей, ни поклонников. Всех
критиковал, над всеми насмехался недремлющий мерзкий уродец, что жил в душе
Алетт.

Однажды она ужинала с Роналдом, церковным сторожем. Тот был явно увлечен
девушкой и непрерывно говорил ей комплименты:

- Мне нравится бывать с тобой, Алетт! Давай встречаться почаще!

- Согласна, - смущенно улыбнулась Алетт.

"Ни за что, болван стоеросовый! Гнусный слизняк! Только через мой труп!"

Она тут же опомнилась и испуганно вздрогнула.

Да что это с ней?

Ответа не было. Но самые мелкие обиды, причиненные окружающими, самые
глупые недоразумения мгновенно приводили Алетт в бешенство. Как-то
неосторожный водитель подрезал ее машину. Девушка заскрипела зубами,
испытывая непреодолимое желание прикончить ублюдка, посмевшего так ее
оскорбить. Мужчина высунулся, махнул рукой в знак извинения, и Алетт
благосклонно улыбнулась, но ярость от этого не улеглась.

Когда черная туча вновь опускалась на Алетт, она изобретала всяческие
казни и несчастья для ничего не подозревавших пешеходов. Сцены, которые она
мысленно разыгрывала, были ужасающе реальными. Кровь лилась рекой,
оторванные конечности, отрубленные головы валялись на тротуарах, крики и
стоны раздирали воздух и казались Алетт прекраснейшей музыкой. Но уже через
несколько минут она приходила в себя и корчилась от стыда.

В светлые дни Алетт превращалась в совершенно иного человека -
искреннего, доброго, сострадательного, всегда готового помочь людям. Но и
тогда радость омрачалась сознанием того, что тьма снова придет, накроет ее,
и она утонет в ней, а когда-нибудь обязательно захлебнется.

***

Каждое воскресенье Алетт ходила в церковь, священник которой был широко
известен своими образовательными и благотворительными программами. Здесь
оказывали помощь бездомным, проводили факультативные занятия по искусству и
обучали неграмотных. Алетт вела несколько классов воскресной школы и
помогала в детском саду. Она старалась принимать участие во всех благих
начинаниях и посвящала им почти все свободное время. Особенно она любила
давать детям уроки живописи.

В это воскресенье церковь устраивала благотворительную ярмарку для сбора
средств. Алетт принесла на продажу несколько своих работ. Пастор Фрэнк
Селваджо с изумлением воззрился на картины.

- Это... Это просто потрясающе! Блестяще! Вам следовало бы выставить их в
галерее. Алетт залилась краской:

- Да нет, не стоит. Это просто хобби. На ярмарке было полно народу.
Прихожане привели своих друзей и родных, и возле игровых павильонов и лотков
с товарами яблоку негде было упасть. Здесь торговали соблазнительными
тортами, искусно сшитыми лоскутными покрывалами, домашними джемами в
красивых горшочках, резными деревянными игрушками. Люди переходили от лотка
к лотку, угощались сладостями и покупали совершенно ненужные им вещи.

- Ничего не поделаешь, все это в пользу бедных, - уговаривала какая-то
женщина мужа.

Алетт в который раз оглядела картины, прислоненные к стенке киоска. В
основном это были пейзажи в ярких сочных тонах, невольно приковывающие
взгляд каждого зрителя. Но девушку переполняли сомнения и дурные
предчувствия.

"Ты зря тратишь столько денег на краски, детка".