Чтение 6–й страницы книги ~Так говорил Заратустра~

самозабвением казался мне некогда мир.

Этот мир, вечно несовершенный, отражение вечного
противоречия и несовершенный образ -- опьяняющая радость для
его несовершенного Творца, -- таким казался мне некогда мир.

Итак, однажды устремил и я свою мечту по ту сторону
человека, подобно всем потусторонникам. Правда ли, по ту
сторону человека?

Ах, братья мои, этот Бог, которого я создал, был
человеческим творением и человеческим безумием, подобно всем
богам!

Человеком был он, и притом лишь бедной частью человека и
моего Я: из моего собственного праха и пламени явился он
мне, этот призрак! И поистине, не из потустороннего мира явился
он мне!

Что же случилось, братья мои? Я преодолел себя,
страдающего, я отнес свой собственный прах на гору, более
светлое пламя обрел я себе. И вот! Призрак удалился от
меня!

Теперь это было бы для меня страданием и мукой для
выздоровевшего -- верить в подобные призраки; теперь это было
бы для меня страданием и унижением. Так говорю я
потусторонникам.

Страданием и бессилием созданы все потусторонние миры, и
тем коротким безумием счастья, которое испытывает только
страдающий больше всех.

Усталость, желающая одним скачком, скачком смерти,
достигнуть конца, бедная усталость неведения, не желающая
больше хотеть: ею созданы все боги и потусторонние миры.

Верьте мне, братья мои! Тело, отчаявшееся в теле,
ощупывало пальцами обманутого духа последние стены.

Верьте мне, братья мои! Тело, отчаявшееся в земле,
слышало, как вещало чрево бытия.

И тогда захотело оно пробиться головою сквозь последние
стены, и не только головою, -- и перейти в "другой мир".

Но "другой мир" вполне сокрыт от человека, этот
обесчеловеченный, бесчеловечный мир, составляющий небесное
Ничто; и чрево бытия не вещает человеку иначе, как голосом
человека.

Поистине, трудно доказать всякое бытие и трудно заставить
его вещать. Скажите мне, братья мои, разве самая дивная из всех
вещей не доказана еще лучшим образом?

Да, это Я и его противоречие и путаница говорит
самым правдивым образом о своем бытии, это созидающее, хотящее
и оценивающее Я, которое есть мера и ценность вещей.

И это самое правдивое бытие -- Я -- говорит о теле
и стремится к телу, даже когда оно творит и предается мечтам и
бьется разбитыми крыльями.

Все правдивее научается оно говорить, это Я; и чем
больше оно научается, тем больше находит оно слов, чтобы
хвалить тело и землю.

Новой гордости научило меня мое Я, которой учу я
людей: не прятать больше головы в песок небесных вещей, а гордо
держать ее, земную голову, которая создает смысл земли!

Новой воле учу я людей: идти той дорогой, которой слепо
шел человек, и хвалить ее, и не уклоняться от нее больше в
сторону, подобно больным и умирающим!

Больными и умирающими были те, кто презирали тело и землю
и изобрели небо и искупительные капли крови; но даже и эти
сладкие и мрачные яды брали они у тела и земли!

Своей нищеты хотели они избежать, а звезды были для них
слишком далеки. Тогда вздыхали они: "О, если б существовали
небесные пути, чтобы прокрасться в другое бытие и счастье!" --
тогда изобрели они свою выдумку и кровавое пойло!

Эти неблагодарные -- они грезили, что отреклись от своего
тела и от этой земли. Но кому же обязаны они судорогами и
блаженством своего отречения? Своему телу и этой земле.

Снисходителен Заратустра к больным. Поистине, он не
сердится на их способы утешения и на их неблагодарность. Пусть
будут они выздоравливающими и преодолевающими и пусть создадут
себе высшее тело!

Не сердится Заратустра и на выздоравливающего, когда он с
нежностью взирает на свою мечту и в полночь крадется к могиле
своего Бога; но болезнью и больным телом остаются для меня его
слезы.

Много больного народу встречалось всегда среди тех, кто
предается грезам и одержим Богом; яростно ненавидят они
познающего и ту самую младшую из добродетелей, которая зовется
-- правдивость.

Они смотрят всегда назад, в темные времена: тогда поистине
мечта и вера были другими вещами, неистовство разума было
богоподобием, а сомнение грехом.

Слишком хорошо знаю я этих богоподобных: они хотят, чтобы
в них верили и чтобы сомнение было грехом. Слишком хорошо знаю
я также, во что сами они верят больше всего.

Поистине, не в потусторонние миры и искупительные капли
крови, но в тело больше всего верят они, и на свое собственное
тело смотрят они как на вещь в себе.

Но болезненной вещью является оно для них -- и они охотно
вышли бы из кожи вон. Поэтому они прислушиваются к
проповедникам смерти и сами проповедуют потусторонние миры.

Лучше слушайтесь, братья мои, голоса здорового тела: это
-- более правдивый и чистый голос.

Более правдиво и чище говорит здоровое тело, совершенное и
прямоугольное; и оно говорит о смысле земли. --

Так говорил Заратустра.

О презирающих тело

К презирающим тело хочу я сказать мое слово. Не
переучиваться и переучивать должны они меня, но только
проститься со своим собственным телом -- и таким образом стать
немыми.

"Я тело и душа" -- так говорит ребенок. И почему не
говорить, как дети?

Но пробудившийся, знающий, говорит: я -- тело, только
тело, и ничто больше; а душа есть только слово для чего-то в
теле.

Тело -- это большой разум, множество с одним сознанием,
война и мир, стадо и пастырь.

Орудием твоего тела является также твой маленький разум,
брат мой; ты называешь "духом" это маленькое орудие, эту
игрушку твоего большого разума.

Я говоришь ты и гордишься этим словом. Но больше
его -- во что не хочешь ты верить -- тело твое с его большим
разумом: оно не говорит Я, но делает Я.

Что чувствует чувство и что познает ум -- никогда не имеет
в себе своей цели. Но чувство и ум хотели бы убедить тебя, что
они цель всех вещей: так тщеславны они.

Орудием и игрушкой являются чувство и ум: за ними лежит
еще Само. Само ищет также глазами чувств, оно
прислушивается также ушами духа.

Само всегда прислушивается и ищет: оно сравнивает,
подчиняет, завоевывает, разрушает. Оно господствует и является
даже господином над Я.

За твоими мыслями и чувствами, брат мой, стоит более
могущественный повелитель, неведомый мудрец, -- он называется
Само. В твоем теле он живет; он и есть твое тело.

Больше разума в твоем теле, чем в твоей высшей мудрости. И
кто знает, к чему нужна твоему телу твоя высшая мудрость?

Твое Само смеется над твоим Я и его гордыми
скачками. "Что мне эти скачки и полеты мысли? -- говорит оно
себе. -- Окольный путь к моей цели. Я служу помочами для
Я и суфлером его понятий".

Само говорит к Я: "Здесь ощущай боль!" И вот оно
страдает и думает о том, как бы больше не страдать, -- и для
этого именно должно оно думать.

Само говорит к Я: "Здесь чувствуй радость!" И вот
оно радуется и думает о том, как бы почаще радоваться, -- и для
этого именно должно оно думать.

К презирающим тело хочу я сказать слово. То, что презирают
они, не оставляют они без призора. Что же создало призор и
презрение и ценность и волю?

Созидающее Само создало себе призор и презрение, оно
создало себе радость и горе. Созидающее тело создало себе дух
как длань своей воли.

Даже в своем безумии и презрении вы, презирающие тело, вы
служите своему Само. Я говорю вам: ваше Само хочет умереть и
отворачивается от жизни.

Оно уже не в силах делать то, чего оно хочет больше всего,
-- созидать дальше себя. Этого хочет оно больше всего, в этом