Чтение 6–й страницы книги ~След хищника~

-- Простите, -- сказал я по-английски. Все удивленно повернулись ко мне -- словно вдруг обои заговорили.

-- Синьорина, -- спросил я, -- вас ни разу не перевозили с места на место? Особенно четыре-пять дней назад?

Она покачала головой.

-- Нет.

Однако ее уверенность поколебалась, и, нахмурившись, она сказала:

-- Я все время была в палатке. Но...

-- Что "но"?

-- Последние несколько дней чувствовался запах свежего хлеба, как в пекарне, и свет был вроде бы ярче... Но я подумала, что они, наверное, отодвинули занавески... хотя я вообще-то мало о чем думала. В смысле, я так много спала... так было лучше...

-- Свет, -- спросил я, -- был дневной?

Она кивнула.

-- В палатке было довольно темно, но мои глаза к этому так привыкли... они ни разу не включали свет. Думаю, ночью там было темно, но я ночами всегда спала.

-- А вы не думаете, что вы могли спать и когда, положим, они переносили палатку из комнаты в комнату и снова ее устанавливали?

Она снова нахмурилась.

-- Не так давно был день, когда я вообще едва проснулась. Было уже темно, и я чувствовала себя плохо... как вчера, когда я пришла в себя: и, Господи, -- горячо воскликнула она, -- как же я рада быть здесь, так отчаянно благодарна... Даже слов не нахожу. -- Она уткнулась отцу в плечо, а он погладил ее по волосам, и глаза у него покраснели.

Пучинелли встал, официально попрощался с отцом и дочерью и вышел вместе со мной и стенографистом.

-- Я могу вернуться, но, кажется, на сегодня довольно. -- Он вздохнул. -- Она так мало знает. Мало полезного. Похитители были очень осторожны. Если выяснишь еще что-нибудь, Эндрю, скажешь мне?

Я кивнул.

-- Какова была величина выкупа? -- спросил он. Я улыбнулся.

-- Список номеров банкнот будет сегодня. Я передам его тебе. Кстати, у вас есть система "Айдентикит", как в Англии?

-- Да, что-то вроде этого.

-- Думаю, я мог бы составить портрет одного из похитителей. Не тех, кто был в осаде. Если ты хочешь.

-- Если я хочу! Где ты его видел? Откуда знаешь, что он из них?

-- Я видел его дважды. Я расскажу тебе, когда принесу списки.

-- Когда? -- требовательно спросил он.

-- Когда приедет курьер. В любую минуту.

Курьер прибыл, когда Пучинелли садился в машину, потому я снова попросил напрокат "Фиат" и поехал за ним в управление. Соединив контуры голов с глазами, ртами, подбородками и линией волос, я остановился на двух .изображениях.

-- Ты мог видеть его сам из "Скорой" в ту ночь, когда началась осада, -- сказал я.

-- У меня других забот хватало.

Я кивнул и добавил к портрету уши.

-- Он молод. Трудно сказать, сколько ему лет... однако не меньше двадцати пяти. Вероятно, где-то чуть за тридцать.

Я закончил лицо и профиль, но меня портрет не: удовлетворял, и Пучинелли сказал, что вызовет художника, который нарисует так, как я хочу.

-- Он работает в цвете. И очень быстро.

Он позвонил, и получаса не прошло, как художник явился. Толстый, ворчливый, воняющий чесноком и почесывающийся, он жаловался на то, что его сорвали с места во время сиесты. Кто в здравом уме работает в два часа пополудни? Он разочарованно воззрился на результат моих усилий, вытащил из кармана толстый. карандаш и быстро начал делать наброски на листе; Каждые несколько секунд он останавливался и, подняв брови, смотрел на меня, ожидая комментариев.

-- Голова круглее, -- сказал я, показывая руками. -- Прилизанная круглая голова.

На листе возникла круглая голова.

-- Дальше?

-- Рот... малость тонковат. Нижняя губа чуть полнее.

Он остановился, когда я уже не мог представить никаких изменений, и показал результат своих трудов Пучинелли.

-- Вот этот человек -- такой, каким его запомнил ваш английский приятель, -- фыркнул он. -- Воспоминания обычно подводят, не забывайте.

-- Спасибо, -- ответил Пучинелли. -- Иди, снова ложись спать.

Художник хрюкнул и ушел.

-- Что с Лоренцо Травенти? -- спросил я.

-- Сегодня был еще жив.

-- Хорошо, -- с облегчением сказал я. В первый раз хоть что-то хорошее.

-- Мы предъявили похитителям обвинение в покушении на убийство. Они протестуют. -- Он пожал плечами. -- Пока отказываются говорить что-либо о похищении, хотя, естественно, мы сказали им, что, если они выведут нас на остальных, им скостят срок. -- Он взял рисунки. -- Я покажу их этим двоим. Они будут в шоке. -- По лицу его скользнула плотоядная усмешка-- сейчас это был прирожденный полицейский, готовый в любое мгновение спустить курок. Я видывал такое выражение на лицах других людей в форме и не презирал их за это. После напряжения последних недель он заслужил это удовольствие.

-- Да, рация, -- сказал, повернувшись было, Пучинелли.

-- Да?

-- Она может вести передачу и прием на частотах самолетов.

Я моргнул.

-- Это ведь необычно, правда?

-- Не совсем обычно. Оказалось к тому же, что это международная аварийная частота... которая все время прослушивается, и на ней явно не ловили никаких переговоров между бандитами. Мы сегодня утром проверяли аэропорт.

Я разочарованно покачал головой. Пучинелли вышел, горя желанием показать рисунки подследственным, а я вернулся на виллу.

-- Ничего, если я кое о чем спрошу? -- обратилась ко мне Алисия.

-- Давайте.

-- Я спрашивала папу, но он не отвечает, что само по себе ответ. -- Она помолчала. -- Когда вы меня нашли, на мне было надето хоть что-нибудь?

-- Пластиковый плащ,-- сухо ответил я.

-- Ох.

Не могу сказать, понравился ей мой ответ или нет. Некоторое время она размышляла, затем сказала:

-- Я проснулась здесь одетой... я сто лет уже не носила одежды. Тетя Луиза с Иларией сказали, что не знают, что случилось. Это папа меня одел? Потому он так растерян?

-- А вы не ожидали, что окажетесь одетой? -- с любопытством спросил я.

-- Ладно...--Она замялась.

Я поднял голову.

-- Вы все время... были раздеты?

Она неуютно заерзала в кресле, словно хотела всем своим худеньким телом зарыться в него, подальше от чужих глаз.

-- Я не хочу... -- Она осеклась, сглотнула комок, а я мысленно закончил: "чтобы кто-нибудь об этом знал".

-- Все в порядке, -- сказал я. -- Я никому не скажу.

Мы сидели в библиотеке. Смеркалось, дневной жар ослабевал. Она была только что из-под душа, небрежно одета. Мы ждали, что кто-нибудь по устоявшемуся обычаю дома Ченчи присоединится к нам выпить перед ужином стаканчик-другой. Волосы ее были опять влажными, но на сей раз она еще подкрасила губы. Она испытующе поглядывала на меня, не слишком во мне уверенная.

-- Почему вы? -- спросила она. -- Папа говорит, что не пережил бы эти недели без вас, но... но все же я не понимаю.

Я объяснил ей, чем занимаюсь.

-- Вы консультант?

-- Верно.

Она немного подумала, переводя взгляд с моего лица на руки и обратно. Я не мог прочесть по ее лицу ее мнения обо мне, но, наконец, она вздохнула, словно приняла решение.

-- Хорошо... дайте и мне совет, -- сказала она. -- Я очень странно себя чувствую. Словно сбилась с ритма жизни, только еще хуже. Какой-то временной сдвиг. Словно иду по папиросной бумаге. Словно все нереально. Все время хочется плакать. Я ведь должна быть безумно счастлива... почему же не так?

-- Это реакция, -- ответил я.

-- Вы не понимаете... вы и представить не можете... на что это похоже.

-- Я от многих слышал, на что это похоже. От таких людей, как вы, сразу после освобождения. Они рассказывали мне. Сначала -- ошеломляющий шок, невозможность поверить в то, что случилось. Унижения, специально нацеленные на то, чтобы запугать вас, заставить чувствовать себя беззащитным. Никакой ванны. Иногда никакой одежды. И, конечно, никакого уважения. Никакой доброты, никакой мягкости. Заточение, в котором не с кем говорить, нечем заполнить мысли, только неуверенность и страх... и чувство вины... Вины за то, что не сумел сбежать в самом начале, за горе, которое обрушилось на вашу семью, вина за то, во что может обойтись выкуп... и страх за собственную жизнь, если денег не сумеют собрать или что-то пойдет не так... если похитители запсихуют.

Она внимательно слушала меня, поначалу с удивлением, затем с облегчением.

-- Вы знаете. Вы понимаете. Я не могла сказать... я не хотела беспокоить их... и еще... еще...

-- И еще вам стыдно, -- закончил я.

-- О, -- она распахнула глаза. -- Я... Почему я должна стыдиться?

-- Не знаю, но почти все испытывают чувство стыда.

-- Да?

-- Да.

Она некоторое время сидела молча, затем сказала:

-- Сколько мне понадобится времени... чтобы пережить все это?

На это ответа не было.

-- Некоторые избавляются от последствий почти сразу, -- ответил я. -- Но это как болезнь или смерть... рана должна зарубцеваться. Некоторые справляются за считанные дни, другим приходится ждать недели, третьи годы с этим живут.

А у некоторых рана кровоточит всю жизнь. Те, кто вроде бы посильнее, сильнее и страдают. Никогда в точности не скажешь, особенно в день освобождения.

В комнату вошла Илария в сногсшибательной красно-золотой тоге и начала включать светильники.

-- По радио в новостях сообщили о твоем освобождении, -- сказала она Алисии. -- Я слышала там, наверху. Сделай спокойное лицо -- папарацци начнут ломиться в двери прежде, чем ты успеешь моргнуть.

Алисия снова сжалась в своем кресле. Вид у нее был совершенно несчастный. Илария, немилосердно подумал я, именно для этого так и принарядилась -- не хочет снова оказаться в тени.

-- А насчет этих папарацци вы не посоветуете? -- еле слышно спросила Алисия.

Я кивнул:

-- Если пожелаете.

Илария, проходя мимо моего кресла, погладила меня по голове.

-- Наш мистер Все Устрой никогда не проигрывает.

Появился сам Паоло Ченчи вместе с Луизой -- он был встревожен, она, как всегда, трепетала.

-- Позвонили из телекомпании, -- сказал Ченчи. -- Сказали, что бригада уже на пути сюда. Алисия, тебе лучше оставаться здесь, пока они не уедут.

Я покачал головой.

-- Они просто разобьют лагерь у ваших дверей. Лучше будет поскорее с этим покончить. -- Я глянул на Алисию. -- Если бы вы могли... знаю, это тяжело... какую-нибудь шуточку, они уберутся скорее.

-- Что? -- ошеломленно спросила она. -- Хорошие новости -- короткие новости. Если они будут думать, что вам на самом деле пришлось несладко, то они начнут глубоко копать. Скажите им, что похитители обращались с вами хорошо, скажите, что вы рады вернуться домой, что скоро снова сядете в седло. Если они начнут расспрашивать вас о том, на что вам по-настоящему тяжело будет отвечать, сбейте их с толку и выдайте какую-нибудь шуточку.

-- Не знаю... если смогу.

-- Мир хочет услышать, что вы в порядке, -- сказал я. -- Они хотят в этом увериться, увидеть вашу улыбку. Если вы сумеете справиться с этим сейчас, то это поможет вам быстрее вернуться к нормальной жизни. Люди, которых вы знаете, с удовольствием примут вас... им не захочется встретить вас в расстроенных чувствах, а такое случится, если они увидят вас в истерике.

-- Она не истеричка, -- отрезал Ченчи.

-- Я понимаю, что он хотел сказать, -- слабо улыбнулась отцу Алисия. -- Я слышала, что ты платишь за консультации, потому лучше уж примем его совет.

Мобилизовавшись в одно мгновение, семейство разыграло замечательное представление, прямо как актеры на сцене. Иларии и Луизе это стоило минимальных усилий, но Ченчи играть роль гостеприимного хозяина наверняка было неловко. Однако он встретил телевизионщиков вежливо, помог им найти розетки и передвинуть мебель. Вторая телегруппа приехала в то время, когда первая еще устанавливала оборудование, потом появились еще несколько машин, набитых репортерами -- некоторые из международных агентств новостей, с шумом ввалились фотографы. Илария порхала среди них, как алая птичка, весело щебеча, и даже Луиза казалась рассеянно-любезной.

Я наблюдал за всем этим цирком из-за приотворенной двери библиотеки, а Алисия молча сидела в кресле. Под глазами ее были синие круги.

-- Не могу, -- сказала она.

-- Они и не ждут от вас песен или танцев. Просто... ведите себя как обычно.

-- И шуточку.

-- Да.

-- Я плохо себя чувствую.

-- Вы привыкли к толпе, -- сказал я. -- Привыкли к тому, что на вас смотрят. Представьте, что вы... -- я подыскал слово, -- на кругу для победителей. Царит суматоха. Вы знакомы с ней, так что у вас есть от нее щит.

Она просто сглотнула комок, но когда отец пришел за ней, она вышла и попала прямо под шквал фотовспышек и непрерывных вопросов. Я смотрел из-за двери библиотеки, прислушиваясь к ее медленному, чистому итальянскому.

-- Я рада вернуться домой, к семье. Да, я в порядке. Да, я надеюсь вскоре снова участвовать в скачках.

Ослепительный свет телекамер делал ее слишком бледной, особенно по сравнению с яркой Иларией, но спокойная полуулыбка на ее лице ни разу не дрогнула.

-- Нет, я не видела лиц похитителей. Они были очень... скрытны.

Журналисты отреагировали на это слово одобрительным гулом.

-- Да, еда была превосходна... если вам по вкусу консервированные макароны.

Ее самообладание было превосходным -- на сей раз она просто рассмеялась.

-- Я жила в чем-то вроде тех палаток, которые люди ставят за городом на выходных. Размер? Спальня... примерно. Да. Очень удобно. Почти все время я слушала музыку.

Она говорила спокойно, но голос ее был тверд, как скала. По вопросам журналистов было ясно, что они весьма ей симпатизируют. Она сказала им, что открытые спортивные машины провоцируют похитителей и что она сожалеет, что доставила всем столько волнений.

-- Какова сумма выкупа?

-- Не знаю. Отец говорит, что не слишком много.

-- Что было хуже всего? -- Она повторила вопрос, словно раздумывая, затем, помолчав, ответила: -- То, что я пропустила Дерби, наверное. И не скакала на Брунеллески.

Это была кульминация. На следующий вопрос она ответила улыбкой и сказала, что у нее очень много дел и что она немного устала. Она извинилась. Ей зааплодировали.

Я изумленно слушал, как самая циничная в мире свора чествует ее. Она вошла в библиотеку с искренним смехом в глазах. И в это мгновение я понял, в чем секрет ее славы-- не просто в таланте, не просто в отваге, но в ее стиле поведения.

ГЛАВА 6

Англия

Я еще пару дней провел на вилле Франчезе, а затем полетел назад в Лондон. Алисия отправилась со мной. Ченчи, совершенно упав духом, хотел, чтобы она осталась. Он еще не появлялся в своем офисе; хоть дочь и вернулась, прежним светским человеком он еще не стал. На его лице по-прежнему сохранялось глубоко отпечатавшееся выражение тревоги, и он по-прежнему то и дело прикладывался к бренди. Та стена, которую он возвел в своей душе против представителей прессы, испарилась прежде, чем их машины проехали сквозь .ворота, и на другой день он был невероятно апатичным.

-- Не могу его понять, --раздраженно говорила Илария. -- Он должен бы суетиться, шуметь, взять все в свои руки. Снова стать самим собой -- руководителем. Почему же все не так?

-- Он пережил шесть страшных недель.

-- Ну и что? Они же окончились. Время танцевать! -- Она изящно взмахнула рукой, изображая балетное па. Золотые браслеты на ее запястье звякнули. -- Честно говоря, я до чертиков рада, что Алисия вернулась, но, судя по поведению папы, она могла бы и не возвращаться.

-- Дайте ему время, -- мягко посоветовал я.

-- Я хочу, чтобы он стал прежним, -- сказала она. -- Мужчиной.

Когда Алисия за ужином сказала, что собирается на пару дней в Англию, все, включая и меня, были поражены.

-- Почему? -- прямо спросила Илария.

-- Я хочу побыть с Попси.

Все, кроме меня, знали, кто такая Попси и почему Алисия хочет ее повидать. Я потом это тоже узнал. Попси была вдовой-тренершей, у которой Алисия жила, когда бывала в Англии.

-- Я не в форме, -- объяснила Алисия. -- Не мускулы, а студень какой-то.

-- Но тут тоже лошади есть, -- запротестовал было Ченчи.

-- Да, но... Папа, я хочу уехать. Это просто фантастика -- снова оказаться дома, но... я сегодня попыталась выехать на машине за ворота, и меня начало трясти... Так глупо. Я хотела поехать в парикмахерскую. Мне так нужно было подстричься. Но я просто не смогла. Я вернулась домой, и посмотри -- волосы все еще до плеч. -- Она попыталась рассмеяться, но никому это не показалось забавным.

-- Если ты хочешь этого, -- взволнованно сказал ее отец.

-- Да... я поеду с Эндрю, если он не против.

Я не был против. Может, только чуть-чуть. Словно груз упал с ее плеч, когда она приняла решение. На другой день Илария отвезла ее в своем "Фиате" к парикмахеру, затем купила ей кое-что, поскольку Алисия терпеть не могла магазинов. Алисия вернулась домой в радостном расположении духа. На голове у нее снова были короткие непослушные кудряшки. Ее немного потряхивало. Илария помогла ей упаковать вещи.

Вечером я попытался втолковать Ченчи, что его семейство все еще должно соблюдать осторожность.

-- Первый выкуп ведь все еще лежит в кейсе, и, пока карабинеры или суд, иди что там еще не выдаст его вам, чтобы вы могли возместить часть денег, занятых в Милане, риск все еще есть. Что, если похитители захватят вас... или Иларию? Они редко дважды наносят улар по одной и той же семье, но на сей раз они могут попытаться.

Ужас был слишком силен. Это чуть не сокрушило его.

-- Просто пусть Илария будет осторожнее, -- торопливо добавил я. Мне самому не удалось это ей втолковать. -- Пусть будет хоть немного осторожнее. Сделайте так, чтобы она была все время с друзьями, приглашайте ее друзей в дом. Вы сами в большей безопасности -- при вас всегда шофер, но вам не будет хуже, если вы еще некоторое время подержите садовника -- из этого парня с бычьей шеей выйдет хороший теле хранитель.

После долгого молчания он тихо сказал: