металлическая зажигалка, или ручной фонарик, во всяком случае что-то
похожее. Позади толпились лохматые, как и он, парни, с глазами
осмысленными и разумными. Впрочем, эпитет "разумный" можно было употребить
лишь в сравнении с их ползающим за пленкой подобием. Едва ли можно назвать
разумной горевшую в этих глазах слепую жестокость, нерассуждающую
мальчишескую злость.
пальцами очутилось в руке Малыша. Теперь серебристая змейка хлестнула уже
по голому телу бородача. Он тоненько всхлипнул и упал мешком. Но задние не
отступили. Их сверкнувшие лучики метнулись к Малышу, а он успел увильнуть,
рухнув во весь свой двухметровый рост под ноги нападавшим, и оттуда тем же
электрохлыстом полоснул их снизу. Четверо, взвизгнув от боли, сразу
свалились, как сбитые кегли. Остальные скрылись за бруствером кустов.
прохода, не оглядываясь шарахни своей назад. А я прикрываю. Ну!
плечо гранату и исчез за кустами. Позади вырос большой черный шар,
вытянулся колбасой метра в три толщиной, все время сплющиваясь и
расширяясь. "Пора", - решил Малыш, подождав секунду, пока не исчез за
кустами Алик, и прыгнул вслед. За дымовой завесой, густой, как масло,
ничего не проглядывалось, только в двух-трех местах колбаса вспучивалась,
словно кто-то пробовал пробиться сквозь ее жирную черноту. Малыш тут же
бросил вторую гранату и побежал за Аликом. Еще один черный шар повторил в
точности преображение первого. Теперь колбаса расширилась метра на четыре.
"Не пробьются", - решил Малыш и успокоился. У самой машины он догнал
быстроногого Алика, сел к пульту и швырнул вездеход вперед над кустами к
памятной эвкалиптовой аллее. Она просматривалась в обе стороны,
по-прежнему светлая и пустынная.
вмятинами для пальцев, белой кнопкой посредине и капельным наконечником.
Алик не нажал на кнопку, он только прикоснулся к ней, а на кончике капли
уже засветилась точка, настолько крохотная, что измерять ее можно было
только микронами. Алик снял палец с кнопки, и точка погасла.
Болевое и парализующее оружие. Вероятно, не убивает. Жестокая игрушка для
жестоких детей.
мир зеленого солнца? На земле? Под землей? Призрак из пыли? Эвкалипты ведь
настоящие, а где они росли час назад?
растут. В том же пространстве, но в другой его фазе. Она на минуточку,
даже, может, всего на какой-нибудь квант, убежала вперед или отстала от
нашего времени, но пространство в ней уже организовано по-другому.
как мы выйдем из этой фазы, профессор?
странно похожее на стог только что скошенной пыльно-зеленой травы.
Гигантский комок то и дело вздрагивал, рос, мутнел, то наливаясь до
синевы, то растекаясь по краям белокочанными выплесками.
центр!
но сохраняло цвет, поблескивая, как рояль, отражающий вставшее над окном
солнце.
сознание, темнота и свет, нормальный дневной свет, но окрашенный словно
бледно-зелеными стеклами. А перед нашими странниками в ветровом стекле
вездехода до горизонта простиралась уже не вызолоченная солнцем, палевая
эвкалиптовая аллея, а припудренный пылью черный камень материка. Он вдруг
показался им таким домашним, приветливым, даже родным.
4. ПРОВОДЫ ПРОИГРАВШИХ. "ГЕДОНА-З" ПОДЫМАЕТ ФЛАГ
укола спонтифина, снимающего нагрузки во время ускорения, еще заранее
перенесли в космолет: требовались минимум четверть часа тишины и покоя для
стабилизации нервной системы. Даже Пилот выбрался из кабины, чтобы
размяться в эти несколько минут перед отлетом, хотя разминаться можно было
только в тени высокой ракеты. Оранжево-желтое солнце обжигало даже перед
закатом. Любопытно, что в лучах его гасли все оттенки света его соседей и
ничто окружающее не приобретало ни зеленых, ни синих красок. Цветные
солнца не светили, а отсвечивали, похожие на блестящие кружки, выкрашенные
разноцветными лаками. Смотреть на них можно было запросто, без темных
очков.
тени, кроме узкой полоски от космолета, на которой топталось несколько
человек. Библ то и дело слизывал с губ струившиеся по лицу соленые капли
пота. Он с трудом переносил это пекло, не то что привычные ко всему
Капитан и Малыш или зябкий Алик. Сморило и Пилота, но не погасило
полыхавшей в нем радости. Он даже приплясывал, ни на секунду не умолкая:
наглотаетесь. А мы с Доком как вернемся, так сразу рапорт об отставке с
космической службы. Док - по болезни, я - по собственному желанию. Хватит
с меня незапланированных поисков чужого разума в космосе! Полетаю теперь
на земных трассах, тихонько, легонько, на воздушной подушечке, на звуковой
скорости. Где-нибудь каботажем с курорта на курорт или в Арктике. Холодно,
скажете? Хорошо!
излучателем стравил. Чокнутый. Языком болтает, как вентилятор. Не
завидует. А позавидовать можно: полгода просидел здесь и спекся. А они
вдвоем с Аликом за один день зеленый мираж, как задачку по механике, щелк
- и решили!
Оказывается, встречу их с пылевым смерчиком все-таки нащупали объективом
видеоскопа. Все видели: как столкнулись, как заглотал их зеленый комок и
как растаял потом на черном камне. Встревожились, конечно. Пропал вездеход
- не шутка. И двух людей нет. Пилот так сразу похоронил их: "И не ждите.
Конец. Ищи Иону во чреве китовом". Только Док надеялся: "Встретят разрыв
пространства - вернутся". Он считал, что смерчи или туманности - это
результат разрыва пространства, смещения фаз времени, пространственно
иначе организованных. И, кстати сказать, правильно считал. Алик
предполагал то же самое. Если бы Мерль сделал свое открытие не на Земле, а
на Гедоне, его бы считали не только гением математического воображения и
не отплевывались от его уравнений, как отплевывается от них узкий практик
Малыш.
голубой кромкой, они долго молчали, думая о своем. Сейчас Гедона стала их
домом, их почвой, их землей. Возвращение к пенатам состоится не ранее года
или, по крайней мере, через несколько месяцев, если пришлют смену по
экстренному лазер-вызову. Но Капитан не Док, он из легированных сталей, не
гнется и не ломается, не чахнет и не психует. Его не утомишь и не
испугаешь, не поколеблешь и не смутишь; нужно убить его, чтобы остановить,
а убить его совсем не так просто: готовность к защите не покидает его даже
во сне. Малыш из того же теста, только выпечка у него попроще; нет тех
ингредиентов информации, какие запрограммировала и накопила жизнь
Капитана.
в нем естественный страх перед опасностью. О себе Алик этого сказать не
мог. От страха у него противно потели руки и душа уходила в пятки: точнее,
на страх тотчас же спазматически откликались кровеносные сосуды в ногах.
Именно так и было, когда он впервые увидел сверкнувшую над головой
серебристую змейку. Реакция на опасность оказалась у него чуть более
замедленной, чем это полагалось для космолетчика. В пропускной комиссии
Медицинской службы возник даже спор, можно ли оставить его в составе
экипажа. Только вторичная проба сняла сомнения: сопротивляемость организма
компенсировала полностью замедленность требуемой реакции, индекс ее
оказался даже выше, чем у его товарищей по экспедиции.
"тревожила" не то слово. Было в этой неизвестности что-то возбуждающее,
пьянящее, что подкрадывается порой к художнику в предчувствии долгожданной
Березин Федор
Якубенко Николай
Пехов Алексей
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Посняков Андрей