повиновение, чтобы боги на них не обижались. Вер закрыл ларарий.
таблине** загородной виллы немолодая женщина с густыми седыми волосами, гладко
зачесанными назад, извлекла из узорного кожаного футляра портативную машинку и
поставила ее на стол. Настольная лампа заливала крошечную комнату мягким
золотистым светом. Женщина поставила рядом с машинкой покрытую красной глазурью
чашку с остывшим черным кофе и заправила в машинку лист белой бумаги. У женщины
было загорелое морщинистое лицо, тонкий, изломленный хищной горбинкой нос и
черные выразительные глаза. Женщина не пользовалась косметикой и не пыталась
скрыть свой возраст. Ей было под пятьдесят. Она принадлежала к "поколению вдов",
к тем, чьи мужья не вернулись с Третьей Северной войны. Прежде чем приступить к
работе, она открыла резную деревянную шкатулку и извлекла белую палочку с
золотым мундштуком ~ явившаяся из-за океана порочная привычка быстро завоевывала
Великий Рим.
будущую страницу библиона. Когда табачная палочка догорела, женщина бросила
окурок в пепельницу в виде пьяного сатира с чашей в руке и для пробы напечатала
трижды "X" на чистом листе бумаги. Стук пишущей машинки прозвучал как призыв. В
тот же момент раздался негромкий шорох, платиной сверкнуло от окна в глубь
комнаты, и на подоконник открытого окна прыгнул белый кот с сияющей, как снег
Альп, шерсткой, глянул на хозяйку темными загадочными глазами, громко мяукнул,
перебрался в плетеное кресло и обернулся молодым человеком в красно-белой тунике
и в затканном золотом щегольском плаще. Лицо его выражало ум и хитрость,
надменность и снисходительность одновременно. Гость был красив, но вряд ли у
кого-нибудь могло явиться желание заглянуть ему в глаза.
воскликнула женщина, пододвигая стул и усаживаясь за машинкой поудобнее.
Фабия.
нарисованные брови.
о Траяне Деции? Раньше тебя не интересовала история.
она, искоса наблюдая за гостем. А вслух сказала:
поспешно вынула из стола пачку машинописных страниц. - Мы остановились на том
моменте, когда Деций призвал к себе Валериана и стал уговаривать его принять
титул цензора, хотя в те времена должность цензора была неотделима от
императорского титула. Валериан отказывался...
заранее обреченное на провал, и только добродетельный Деций, мечтавший о
возрождении Рима, мог придумать такую чушь. Он хотел, чтобы из списка сенаторов
вычеркнули недостойных. Как будто в Риме в тот момент можно было найти хоть
одного достойного человека! Ну разве что сам Деций был чего-то достоин. Хотя бы
героической смерти... Прочти, что у тебя получилось.
провинциальный городок, копирующий в своем далеко грандиозные замашки Вечного
города. Сотый, а может даже и тысячный, оттиск с оригинала. Город едва не
достался в добычу готам и был спасен вовремя подоспевшей Римской армией. Но до
подлинной победы было еще слишком далеко - полчища готов уходили назад к
Данубию* с огромной добычей и тысячами пленников.
Центурион, едущий впереди на рыжем жеребце, лениво расталкивал горожан,
заставляя их отступать к стенам домов. Завидев Деция, кое-кто из толпы открывал
рот. Ленивое: "Да здравствует Деций Август!" - доносилось то справа, то слева.
Но отдельные крики никак не могли слиться в сплошной гул приветствия. На
грязных, изможденных лицах не было восторга. И гнева тоже не было. Скорее
безразличие. Казалось, им все равно - вернутся готы или Деций прогонит их назад,
за Данубий. Им неважно, кто правит Римом - Филипп Араб, Деций или кто-то новый.
Быть может, одного Гордиана Благочестивого они любили, но Филипп Араб убил юного
императора, и римляне приняли нового властителя как неизбежное зло. А потом при
случае солдаты убили и Араба. Великий Рим погружался во мрак безумия. Все
предчувствовали грядущую катастрофу, не никто не мог этому помешать.
стражи равнодушно наблюдали за давкой. Какой-то чудак в грязной тунике
пристроился у подножия статуи и играл на свирели. Жалостливая мелодия порой
перекрывала гул толпы. Никто не бросил странному музыканту ни единого аса.
золотой. Юноша поймал монету на лету и, -привстав, поклонился. Император
двинулся дальше. А песня свирели преследовала их до самых дверей виллы, где
остановился Деций. Уличный шум проникал во внутренний дворик, узкий и слишком
длинный, вызывающий у человека, привыкшего к совершенству формы, глухое
раздражение. Фонтан посреди двора бездействовал, а бассейн был пуст. Деций, стоя
на узком, выложенным красноватым камнем бортике, разглядывал плиты на дне.
внутренних распрей. И от прочих напастей. Но прежде от них самих..." Деций
ощущал себя Атлантом, держащим небо, которое вот-вот рухнет. Рухнет не потому,
что слишком тяжело для его плеч, а потому, что оно хрупким стеклом треснуло
сразу в нескольких местах. Император поднял голову. Прямоугольник неба, висевший
над перистилем, напоминал серую драную тряпку. То и дело начинал идти дождь, но
тут же переставал. Лужицы мутной воды то появлялись на дне бассейна, то вновь
исчезали, просачиваясь меж камнями. Великий Рим - такой же опустевший бассейн.
Он еще может хранить воду, но фонтан пересох, и лишь случайные дождевые капли
падают на камни, даруя передышку.
впиваются зубами в беззащитное тело богатейшей страны. Страны, потерявшей волю к
жизни. Люди не могут спасти Рим. Уже не могут. Это под силу лишь богам".
Что дальше?
значащую сценку. А то, что я надиктовал тебе?! Ведь я рассказываю все как было,
слово в слово.
выходит. Почему-то твои слова не похожи на правду. Извини.
сказала Фабия. - Изобразить успех готов, разграбление Нижней Мезии и Фракии,
гибель Деция...
Надеюсь, ты не написала эту нелепицу на бумаге.
от ее аккуратной прически и повисла надо лбом, придавая ее лицу печальное и
растерянное выражение. - Главное - это мечта Империи. Ты должен рассказать мне
об этом. Коли вызвался диктовать. А если нет, я сама управлюсь.
этом, Фабия?
синим мерцающим облаком. Меркурий сидел на ступенях Небесного дворца и смотрел
вниз. Захватывающее зрелище. С такой высоты Рим казался переливающимся огнями
драгоценным камнем. Внизу плескалось Внутреннее море, которое во времена
наибольшего могущества римляне называли "Наше море". Теперь оно вновь сделалось
всего лишь Внутренним морем. На африканском берегу сверкал золотыми огнями
Карфаген. Веселилась и сходила с ума Александрия, и Антиохия подпирала вечернее
небо стеклянными небоскребами банков. Сотни и сотни огней бесчисленных городов
тлели вдоль побережья золотыми точками.
затягивала его земная жизнь, все захватывающее и интереснее становились игры
людей. Особенно одна, под названием "Рост капитала". Меркурий понимал, что его
поведение непростительно для небожителя, но ничего не мог с собой поделать. Игры
людей казались ему куда интереснее божественных забав.
дверям, и те бесшумно отворились. Перед Меркурием уходил вдаль, мерцая голубыми
огнями, бесконечный атрий. Огромный дворец с земли был невидим, но внутри у него
были вполне зримые стены и твердый пол. Меркурий не удержался и топнул по
голубым светящимся плитам. В ответ послышался металлический гул небесной тверди.
вышла пышнотелая жгучая брюнетка в легкой тунике из голубого шелка. Увидев
Меркурия, остановилась и одарила бога игривым взглядом. На плече брюнетка
держала амфору. Меркурий потянул ноздрями воздух. Амброзия! Каждый, кто попадал
в Небесный дворец, сразу чувствовал этот ни с чем не сравнимый запах, аромат
пищи богов, дарующей бессмертие. Меркурий хотел было последовать за наглой
смазливой богинькой, имя которой он позабыл, но решил повременить - в Небесном
дворце его ждало одно дело, куда более важное, чем прием божественной пищи.
предусмотрительно постучал.
сказал: убирайся, чтобы я тебя не видел! Ты уже трижды стрелял в меня и каждый