по улицам, и встречные люди не баловали нас вниманием, потому что в
портовом городе путники, особенно оборванные и уставшие, - обычное дело.
Лайк стал каким-то совсем сгорбленным, несчастным, и этот сгорбленный Лайк
с трудом переставлял ноги, пока они не привели его к дому с флагом на
крыше.
амбала-охранника перед входом (из варваров, что ли?). О чем он думал?
Стоял и размышлял, толстенький комендант Апвэйна, кругленький или нет...
большим колокольчиком. Он был серебряный и очень красивый. Мы использовали
его по назначению и вошли.
бы примерно такую, как вот эта прихожая, он, думаю, хвастался бы ею
больше, нежели своими званиями. Наследнику покойного Юла Апвэя делать
здесь было нечего. Фавсту Эдуарду, разумеется, тоже. Впрочем, в городе,
где закусочная похожа на дом коменданта, а обед в ней выходит в половину
долевого жалованья защитника города, торговцы мороженым, очевидно, должны
иметь именно такие прихожие.
уже ненормально, тоже висело зеркало.
существами низкими и недостойными!
понравилось. Зеленая майка оставалась зеленой лишь в воспоминаниях.
Физиономия была небритая, выражение имела небоевое и нерешительное.
Странное и перепутанное, цвета майки образование, конечно, напоминало
волосы, однако вовсе не те, которые я за некоторое количество лет привык
наблюдать рядом со своим лицом.
впустили Лайка Александра в комнаты, а меня усадили в мягкое кресло, где я
тут же начал засыпать. Кресло было коварным: как ни повернешься, все тебе
удобно. Кресло завлекало и убаюкивало. Перед глазами поплыла дорога,
вечнозеленый кустарник, полоса песка... Привычная картинка: справа море,
слева лес. Через несколько дней - Верхний Путь. А сейчас привал,
наконец-то, - отдыхать, отдыхать...
новой державы.
увидел только как поворачивается позолоченная ручка.
лунном небе.
торговцем или с кем-то еще не меньше часа.
внутри; нам пришлось подождать, пока освободится отдельный стол (так у них
принято, только отдельный стол!), и тогда...
вообще, какого дьявола! "Будем пассажирами..." Какими, к дьяволу,
пассажирами?! Тоже мне, пассажир!..
столы и бить окна официантами. Мне даже стало немного жаль, очень уж у них
красиво. Но выспавшись, я чувствовал прилив сил, а некоторое раздражение,
которое, признаюсь, имело место, сон прогнать не смог.
большую пиццу на востоке Республики?
упоминал.
позволяет переменам застать человека слишком врасплох. Судьба вырисовывает
путь человеческий немыслимыми петлями, а тот, кто идет по этому пути,
твердит: "Ничего странного, все нормально." И замечает странность лишь на
особо крутых поворотах. И потому способность удивляться - великий дар
природы. Одинокий пришелец с Запада, будущий Король Селентины, наверняка
был удивлен, когда его утлая лодка, влекомая бурей, вместо того, чтобы
затонуть, достигла неведомого берега. И сегодня, 311 лет спустя, простые
селентинцы, изучая историю, удивляются, как воля одного человека смогла за
два-три года собрать разрозненные племена в единый народ, народ Лунной
Заводи.
философии.
сковородке и нашим уходом из этого прекрасного заведения мне пришлось
сильно удивиться целых три раза.
Эдуарда, не такая, а другая вовсе. С пылу, с жару, с запеченной сырной
корочкой, с тонким хрустящим тестом, - да не колбаса в дырке, а: 1)
ветчина; 2) белые грибы; 3) сыр, и не какой-нибудь, а джессертонский; 4)
альфийский лучок; 5) приправа южных широт; и, наконец, 6) до прозрачности
тонкие ананасовые дольки. Вот такая... вещь!
не стал. Он подвинул его в мою сторону и сказал:
нежно-нежно.
Республику. Чуть какая опасность, и тут мы, защитники... Но что бы кто ни
говорил, а не менее важно для воина хоть раз в жизни покушать такую
штуковину... да...
золотом на двоих тоже не забывал, ведь предыдущие мои удивления явно
стоили больше. И когда худое малорослое создание вернулось за деньгами, я
приготовился.
монеты.
разглядел на поясе моего доброго спутника четыре туго набитых мешочка.
внезапно передумав, разровнял, аккуратно сложил и спрятал в карман.
перекрестки, парадные въезды и просто двери. Люди шли ужинать, люди шли
постоять на берегу, глядя вдаль, люди шли по своим вечерним делам. Это
была настоящая Селентина, и мы больше не чувствовали себя изгоями в чужом
городе. Город был наш, наш до следующего вечера, наш - до отхода
корабля-рыцаря.
над водой, в кромешной тьме, придерживаясь за поручни, перебирались на
"Цветок Ириса" рыцари. От каждого шага под ногами ощутимо прогибалось, и