Чтение 6–й страницы книги ~Дисбат~

Будешь за мной доску носить. Зарплатой не обижу.

После этого он покровительственно похлопал Синякова по плечу, что в
понимании большинства из присутствующих значило ничуть не меньше, чем вручение
ордена "Знак Почета".

Не выпить за это было просто нельзя. Дальнейшие тосты произносились строго
по порядку - слева направо, по часовой стрелке. С каждой опорожненной рюмкой
они становились все более невнятными, поскольку народ в основном подобрался
слабый, давно отпивший и мозги, и печень. Некоторое разнообразие внесла лишь
Клавка Метла.

- Хочу станцевать с чемпионом! - заорала она, задирая свой протез, в
сексуальном плане выглядевший куда более привлекательно, чем настоящая нога. -
Музыку!

- Музыку мы тебе чуть попозже закажем, - пообещал Стрекопытов, уже
усевшийся на корточки. - Похоронный марш.

Как водится, повод, по которому было организовано застолье, вскоре
забылся, и каждый принялся веселиться кто во что горазд. От ссор и
рукоприкладства непутевых гостей удерживало только присутствие участкового да
решительные действия Стрекопытова, подавлявшего любой конфликт еще в зародыше.

Синяков, впервые за долгое время обласканный человеческим вниманием -
пусть даже показным, - был растроган до такой степени, что забыл о собственной
беде. Гости, по многим из которых веревка плакала, стали казаться ему сплошь
милыми, отзывчивыми и симпатичными людьми. Он поборолся на руках с Обрезком,
станцевал с Метлой какой-то дикий танец, выпил на брудершафт с Кентавром и
отведал фирменного салата Селитры прямо из ее рук.

Внезапно кто-то тронул Синякова за плечо - мягко, но требовательно.
Пришлось обернуться. У него за спиной стоял Дрозд и выражение лица имел самое
серьезное.

- Пройдемте.

В устах Дрозда это сакраментальное милицейское словечко звучало столь
убедительно, что ему, наверное, подчинился бы любой из присутствующих, не
говоря уже о законопослушном Синякове.

Кухня была очищена от посторонних. На газовой плите калилась чугунная
сковородка. Окно было почему-то занавешено драным байковым одеялом, что
создавало отрадный для глаз полумрак.

Молодой шаман возился с бубном - прикладывал его к уху и тихонько
встряхивал.

- Ну как? - деловито поинтересовался Дрозд.

- Отсырел слегка, - ответил шаман, встряхнув бубен чуть посильнее. - Голос
будет не тот... Но, я думаю, ничего страшного нет...

Судя по бледному лицу и отрешенному взору, он уже принял все положенные
снадобья и вот-вот должен был погрузиться в другую реальность, где правят бал
грозные и могучие духи и откуда обычный мир кажется лишь забавной иллюзией.

Продолжая помахивать бубном, шаман бросил на сковородку щепотку какого-то
порошка. К потолку взвился синеватый дымок, и сразу запахло, но отнюдь не елеем
и ладаном, а скорее серой.

Когда дым иссяк (зловоние преисподней от этого ничуть не уменьшилось, а
даже усилилось), шаман схватил раскаленную сковороду и стал тщательно
вылизывать ее языком. Синяков инстинктивно дернулся, желая помешать этому
самоистязанию, но Дрозд удержал его на месте.

- Он так себя проверяет, - шепотом объяснил участковый. - Дошел ли до
нужной кондиции...

Шаман, видимо, удовлетворенный результатами своего варварского
эксперимента, закрыл глаза и ударил в бубен колотушкой, сделанной из лисьей
лапы. Звук получился таким мощным и таким зловещим, что в соседней комнате
сразу смолкла пьяная болтовня.

- Владыки небес и владыки преисподней, я призываю вас на помощь, -
произнес шаман глухим, сразу изменившимся голосом. - Придите духи, сторожащие,
сторожащие сонмы звезд. Придите сюда духи пасущие, пасущие стада мрака. Пусть
смилуются надо мной те, кто носит плащи из облаков, и те, кто шьет одежду из
кожи мертвецов. Я давно заключил со всеми вами союз и не нарушал его даже в
помыслах. Не я ли кормил вас своим мясом? Не я ли поил вас своей кровью? Не я
ли отдавал свою душу в ваше пользование? Пришло время и вам позаботиться обо
мне. Ведь без вашей силы и без вашего заступничества я всего лишь ни на что не
годный ком грязи.

Как бы в подтверждение этих проникновенных слов вновь загудел бубен. И
хотя сам посредник между миром людей и миром духов выглядел не особо
впечатляюще (очень не хватало ему медвежьей шкуры на плечах, магической
раскраски на лице и перьев филина на голове), инструмент, с помощью которого
поддерживалась связь с этими духами, невольно внушал уважение. Кожа, натянутая
на нем, почернела от времени, мелкие медные колокольцы позеленели, а
многочисленные значки, выцарапанные на ободе, обозначали прозвища прежних
владельцев.

Темп ударов по бубну тем временем все возрастал и возрастал. Шаман,
по-прежнему не открывая глаз, волчком закружился на месте. Синяков, понимавший
толк в физических упражнениях, даже позавидовал его неутомимости и проворству.
Затем шаман затянул песню (если только набор этих бессвязных и монотонных
выкриков можно было назвать песней).

Зрелище было достаточно забавное, но Синяков никак не мог взять в толк,
зачем Дрозду (да и без Стрекопытова здесь тоже не обошлось) понадобился весь
этот цирк. Развлечь они его, что ли, хотели? Или вдохновить на дальнюю дорогу?
Так уж пусть бы лучше какая-нибудь стриптизерка сплясала. Говорят, их сейчас
можно прямо на дом приглашать... Или шаман дешевле обходится?

Время между тем шло. Шаман, похоже, впавший в экстаз, выделывал
умопомрачительные коленца. Бубен грохотал, как сердце до полусмерти загнанного
великана. Сковородка продолжала смердеть.

Постепенно Синяковым начала овладевать какая-то странная апатия. Все его
тело отяжелело, как это бывает при разгоне на карусели, и он, по примеру
Стрекопытова, присел в углу кухни на корточки.

Шаман то падал на пол, то, наподобие ваньки-встаньки, вскакивал на ноги.
При этом он ни на мгновение не переставал бить колотушкой в бубен. По-видимому,
его слова дошли-таки до духов неба и преисподней, и теперь те играли его телом,
как мячиком.

Лента с головы шамана давно слетела, и копна густых волос скрывала его
лицо. Когда же во время особо резких пируэтов волосы разлетались по сторонам,
становились видны жутко поблескивающие белки закатившихся глаз и пена,
пузырившаяся на бледных губах.

Синяков подумал, что, если так будет продолжаться и дальше, парню придется
вызвать неотложку. Однако мысли его были какие-то вялые, безучастные, не
побуждающие к конкретному действию.

Вскоре у Синякова, непривычного к такой позе, затекли ноги. Он попробовал
встать, однако с недоумением убедился, что не может даже пальцем пошевелить.

Повода паниковать не было, и Синяков первым делом попытался
сосредоточиться, как это он привык делать раньше, когда попадал в критическое
положение на борцовским ковре. Тут его ожидал новый неприятный сюрприз -
утратив власть над своим телом, он заодно утратил и память. Все вылетело из
головы - и собственное имя, и предыстория происходящих сейчас событий, и
причина, по которой он оказался в этой полутемной, замызганной кухне.

Теперь перед его глазами мельтешил не только этот Странный человек с
бубном в руке, но и все окружающие предметы - газовая плита, колченогий стол,
помойное ведро, батареи пустых бутылок, выстроившихся вдоль стен, и даже сами
стены.

Это круговращение все ускорялось, пока не превратилось в бешеный
водоворот. Сам Синяков не мог не то что двигаться, а даже дышать. Невыносимая
тяжесть навалилась на него и стала затягивать в жерло бездонной воронки.

Она вела не на небо, а в преисподнюю, это Синяков знал точно. Так же
точно, как и то, что там его ожидает смерть. Жуткая и мучительная смерть, до
которой не могли додуматься даже самые жестокие из людей. Смерть от когтей и
клыков владык преисподней, а может быть, от их ласк.

Его обманули. Ему пообещали, что отправят в путешествие к сыну, а
отправили туда, откуда нет возврата... Кому-то нужно, чтобы он навсегда исчез
из этого мира... Но почему для этого понадобилась столь грандиозная, прямо-таки
мистическая западня? Разве нельзя было обойтись ножом или пистолетом? Ах да,
духи преисподней, наверное, презирают оружие людей...

За мгновение до того, как расстаться с жизнью - не с жизнью вообще, а лишь
с прежней жизнью, потому что впереди его ожидала другая жизнь, жизнь-мука,
жизнь-страдание, жизнь-ужас, - Синяков далеко внизу под собой увидел город,
вернее, только его крохотную часть... Деревья без листьев, улицы без пешеходов,
храмы без крестов...

Когда он пришел в себя, одеяло с окна было снято, а запах адской смолы
почти выветрился. Возле распахнутой форточки стоял шаман, все еще очень
бледный, но похожий уже на человека, а не на гальванизированный труп, и жадно
вдыхал свежий воздух.

Синяков ощущал себя не хуже и не лучше, чем обычно, только немного
побаливал нос. Он осторожно тронул его, и на ладони осталась кровь.

- Разбил, когда о стенку ударился, - спокойно пояснил шаман. - Но это и к
лучшему... Духи любят человеческую кровь. Даже больше, чем клопы. Нет лучшего
способа привязать их к себе, чем окропить кровью. Своей, естественно.

В другой обстановке Синяков счел бы эти слова бредом, но после всего
пережитого уже ничему не удивлялся. Правда, в реальности небесного мира он был
не вполне уверен, однако в том, что преисподняя существует, не сомневался, по
крайней мере в настоящий момент. (Так бывает с только что проснувшимся
человеком, некоторое время еще пребывающим под впечатлением сна-грезы или
сна-кошмара.)

Тут на кухне появились Дрозд и Стрекопытов. Последний приволок с собой
бутылку водки, на горлышко которой была надета хорошо знакомая Синякову
серебряная стопка.

- Выгнал я всю эту шушеру к едреной маме, - сообщил он тоном человека,
только что закончившего нелегкий, но важный труд. - Надоели, вурдалаки...

Пусть в подъезде допивают.

Синяков охотно принял предложенную ему стопку, но выпить не сумел,