Чтение 6–й страницы книги ~Вид на битву с высоты~

- Но ты ни разу не удосужился спросить, чем мы занимаемся.

- Я знаю. Теорией криминалистики.

- Лучше бы спросил, чем гадать.

- Это секретная фирма.

- Настолько, насколько идиотов не пускают внутрь, чтобы они не сломали
ценные часики.

- Значит, тебе рекомендовали познакомиться с космическим уродом? -
догадался я. И мне стало грустно. Лучше бы я улетел.

- Рекомендовали, - сказала Катрин. Чего ей стоило промолчать!

- Больше можешь ничего не говорить, - сказал я. Катрин не стала возражать.
Она смотрела на дождь, а я видел ее четкий профиль. Мне было видно, как блестят
ее глаза, словно она собиралась разреветься.

- С моей склонностью к анализу... - начал я.

- С твоей чертовой склонностью все препарировать, словно перед тобой не
люди, а бабочки!

- На этот раз в роли бабочки выступаю я. И мне, признаюсь, грустно. Потому
что, если бы на твоем месте сидел некий гражданин Кошкин, я бы повернулся, ушел
и забыл бы о Кошкине. А ты меня обидела.

- Честное слово, Гарик, я и не подозревала, что из этого выйдет. И если ты
постараешься потерпеть немного, я расскажу тебе то, что знаю сама. Может, этого
недостаточно, но по крайней мере ты будешь знать, какая роль в этом отведена
мне.

- Господи, - сказал я, - капуччино здесь без сахара!

- А ты размешай.

- Не выношу капуччино.

- Тогда закажи себе водки.

- Ты лучше расскажи мне. Если это, конечно, сон.

- Конечно, сон! - Катрин облегченно улыбнулась. Больше всего на свете она
боялась, когда я терял чувство юмора. Это было событием редким, но
катастрофическим.

- Не тяни, я умираю, так хочу узнать, что вы обо мне знаете. То же, что
мой гость? Или меньше?

- Ни черта мы о тебе не знаем! - призналась Катрин. - А как ты думаешь,
дождик кончается?

Уголки ее полных розовых губ дрогнули.

- Только договорились - без слез, - сказал я. - Меня ведь обижает не то,
что за мной кто-то наблюдает. За Пушкиным тоже наблюдало Третье отделение. Мне
обидно, что некто изображает при этом нежные чувства и целуется со мной в
подъезде, что я считаю более высоким проявлением любви, чем краткое свидание в
квартире подруги Нелли.

- У меня нет подруги Нелли, - возразила Катрин.

- Тогда расскажи мне о подруге, которая велела тебе изображать чувства к
отвратительному тебе существу!

- Ну, честное слово, честное-пречестное слово, я к тебе так отношусь...
так отношусь, что ты просто глупый идиот, который не хочет ничего замечать!
Если бы ты сказал, чтобы я поехала с тобой к подруге Нелли...

- Только не перегибай палку. Опошлить можно все, включая чувства. А
склеить уже ничего нельзя. Так что, поплакав над черепками, расскажем жертве о
тех ловушках, в которые она угодила.

- О каких ловушках?

- О твоих прекрасных синих глазах и твоих тонких щиколотках, о твоей
высокой груди и очень красивых ушах...

- Гарик, мне нельзя этого рассказывать. Я нарушаю правила.

- Тогда не рассказывай.

- Я не расскажу, и ты улетишь на свою планету.

- Значит, в самом деле это не сон?

- Может быть, и не сон.

- Чем занимается твой институт?

- Всем на свете, - сказала Катрин.

- Чудесное объяснение! И что же вы можете сказать о падении популяции
леммингов в Северной Норвегии?

- Если падение популяции вызвано необъяснимыми причинами, наш институт
направит туда экспедицию или хотя бы одного специалиста.

- Точнее!

- А точнее - наш институт имеет дело с вещами, людьми и проблемами,
которым нет разумного объяснения. И ищет им разумное объяснение.

- При чем тут я?

- Зачем задавать вопрос, если ты знаешь на него ответ? - спросила Катрин,
взглянув наконец на меня. Глаза ее были глубоки и печальны.

- Какой ответ? - настаивал я.

- Наш институт получил сигнал о том, что в аспирантуре при Государственном
историческом музее, в отделе археологии, трудится молодой человек, который
обнаруживает странные способности. Настолько странные, что они были замечены
его друзьями, и друзья рассказали о них знакомым, а знакомые своим женам, а их
жены - своим приятельницам, а у одной из приятельниц муж трудится в нашем
институте... До сих пор значительная часть информации попадает к нам таким вот
первобытным путем.

- И тебя послали знакомиться со мной?

- С тобой не надо было знакомиться, - возразила Катрин. - При виде меня ты
кинулся на бедную девушку, как птеродактиль на питекантропа.

- Никогда не видел, как птеродактили кидаются на добычу, но помню тебя на
дне рождения Крогиуса. Это он про меня сообщил куда надо?

- Куда надо про тебя, насколько мне известно, не сообщали. Все шло на
более низком, любительском уровне.

- И вы доверились информации, полученной таким путем?

- Мы не жалеем сил проверять. Порой открываются любопытные вещи.

- А теперь ты поняла, что исследование закончилось, что все оказалось
банальным сном о пришельцах. И прощаешься с подопытным кроликом Юрием
Гагариным, названным так в детском доме, потому что он имел счастье родиться в
десятилетие героического полета первого космонавта. Знали бы мои крестные, как
иронически обернется их предчувствие.

- Как бы мне хотелось так же шутить, как ты, - сказала Катрин. - А я не
умею.

- Так плохо, мой следователь?

- Так плохо, потому что я потеряла тебя, мой Гарик. Ты не простишь мне
того, что я познакомилась с тобой специально. Что я наблюдала за тобой.

- Ты наблюдала за мной?

- Все эти недели. С марта месяца.

- Ну и как?

- Гарик, пойми, мне очень плохо!

- Не капай слезы в капуччино. Кто будет допивать эту соленую бурду?

Катрин потянулась ко мне, но стол мешал - он умудрился встать точно между
нами. Мне даже не пришлось отстраняться.

- Я, честное слово, очень расстроена. - Катрин старалась найти
убедительные слова, чтобы я поверил, что лишь сначала она следила за мной, как
за непонятной зверушкой, а потом уже общалась со мной, как с настоящим
человеком. Я понимал ее и заранее знал все, что она хочет сказать. Но от этого
моя обида на нее не проходила. Именно на нее, а не на идиотский Институт
экспертизы, измышление нездорового ума. Институт не может целоваться, а Катрин
целовалась сказочно, как самая страстная из десятиклассниц.

- Значит, сначала ты изучала, а потом заинтересовалась? - сказал я.

- Ты можешь издеваться надо мной сколько хочешь...

- Тебе надо было еще несколько недель потерпеть. Может, тогда бы всем это
надоело и ты взяла бы расчет в институте... по собственному желанию.

- Я не могла... - Катрин достала платок и высморкалась. Это было
неэстетично, но раздражения во мне не вызывало. У нее покраснел кончик носа,
что тоже было неэстетично, но умилительно. - Я не могла, потому что завтра я
должна привести тебя в институт и познакомить с нашей зав. лабораторией. С
Ка-лерией Петровной.

- Зачем? Я же не умею стоять на голове.

- Она предложит тебе переходить к нам на работу. Нам позарез нужны полевые
сотрудники.

- Это тоже твоя инициатива?

- Я - винтик в машине, которая зовется Институтом экспертизы. Но нашему
институту позарез нужны люди со всякими удивительными способностями. Потому что
у нас бывают очень сложные экспедиции... и наши ребята даже порой... погибают.

- Значит, наблюдение за мной не прекращается, но изымается из твоего
ведения?

- Значит, ты станешь одним из нас.

- Все это глупо, Катька, - сказал я. - И дождик совсем прошел. Пошли
погуляем. Допивай свой соленый напиток - и смываемся, не заплатив.

- А как? - заинтересовалась Катрин.

Моральные устои мои рухнули. Одно дело быть равноправным членом общества,
молодым ученым, с которым здоровается в, коридоре сам директор института
Александр Иванович Шкурко. Другое - чувствовать себя поднадзорным существом
неизвестного происхождения. Ну откуда у существа такого происхождения могут
быть принципы и мораль?

Я поманил к себе мелькнувшего в дверях официанта и показался ему в виде
известного своей строгостью с цивильными людьми генерала Лебедя в парадной
форме генерал-лейтенанта с орденами на груди, включая казачий крест за войну в
Приднестровье, где генерал не воевал, но обеспечивал мир после войны.

- Слушай, парень, - сказал ему Лебедь. - В каких войсках ты служил?

- В пехоте, товарищ генерал-лейтенант, - обрадовался вниманию самого
командарма-14 официант. - В семнадцатой отдельной мотострелковой бригаде.

- Вот это лишнее, - сказал генерал-лейтенант. - Всякому постороннему
запрещается выдавать сведения военного характера.

- Ну какое же вы постороннее лицо? - удивился официант.

- Ладно, ладно, я не сержусь, - ответил генерал-лейтенант.

- А вы, значит, бумажник дома забыли? - спросил официант. Такая
прозорливость официанта сразила меня в образе генерала. Не знаю, как бы повел