Чтение 6–й страницы книги ~Геркулес и гидра~

переживу эту болезненную для меня потерю...

- Костя, - рыдала Люси, - как ты мог!

Я понимал, ей казалось, что сейчас ее драгоценный Томат соберет свой
чемодан и не видать ей Подмосковья, как своих ушей.

На этом этапе беседы я ушел из комнаты и хлопнул дверью. Хватит с
меня. В самом деле. Переночую у Макара. А в крайнем случае в школе с
археологами. Они еще пожалеют, что меня выгнали из дома. Хотя я, конечно,
в глубине души понимал, что никто меня из дома не выгонял.

Макар еще не спал. Он, к счастью, был даже не дома, а сидел на
скамейке у ворот. Я знаю, он любит так сидеть, потому что в доме всегда
душно и жарко, его отец боится сквозняков, к тому же за день соскучится
дома и начинает разговаривать, вспоминать прошлое, и Макар от этого
сбегает. Он на этой скамейке, может быть, уже в общей сложности года три
просидел. Дом у них крайний на улице, отсюда со скамейки виден залив и мыс
Диамант. Зрелище удивительное.

- Ты чего? - спросил он тихо.

- Пришел просить политического убежища, - сказал я. - Заели.

- Люси?

- Люси, но больше, конечно, ее Томат.

- Потерпи, он скоро уедет, - ответил мой разумный Макар.

- Боюсь, что на этот раз решит навсегда к нам переселиться. Может
быть, он даже готовит операцию по моему изгнанию из дома.

- Я бы не удивился, - сказал Макар спокойно, и от его спокойствия мне
стало тошно. Я, надо сказать, очень люблю свою мать и сестру. К отцу я
равнодушен, он приезжал к нам в прошлом году на три дня. А так
отделывается алиментами и подарками к празднику. Но мать с сестрой я
люблю. Поэтому так психую из-за Томата. Люси жалко.

- Я бы ее за кого-нибудь из археологов отдал. Она красивая, - сказал
я.

- Борис женат, - ответил Макар. - Донин тоже. А остальные младше ее.

- Знаю, - ответил я.

- А из-за чего война?

Я ему рассказал про пластинку. Правду рассказал.

- Сам виноват, - сказал Макар, когда я кончил. - Надо было сразу
взять огонь на себя.

- Теперь поздно.

- Признаться никогда не поздно, - ответил Макар, а потом, стал
говорить о том, что Донин обещал его взять к себе в институт и о том,
какой Донин гениальный. Как будто моя история с пластинкой не имела
жизненного значения.

И я слушал его, представляя себе, что творится дома. Как рыдает моя
дуреха Люси, как молчит мать. Рожу Томата представлял. Убить его был
готов. И вот тогда мне в голову пришло решение. Оно, наверное, сидело у
меня в голове уже давно, но кристаллизовалось только сейчас.

- Слушай, Макар, - сказал я. - Ты эту машину уже хорошо знаешь?

- В каком смысле?

- Ты мог бы ее сам запустить?

- Это несложно.

- И мог бы такого Геракла сам восстановить?

- Не знаю.

- Почему не знаешь?

- Сложность в настройке. Боюсь, мне одному не настроить.

- Ну а если не настроишь?

- Могут произойти ошибки.

- Но вообще-то можешь?

- А что тебе?

- Я понял, что надо сделать. Я сейчас схожу домой, принесу эту
пластинку, а ты ее починишь.

- Как?

- Ну, сунешь ее в машину и восстановишь. Ведь пластинка помнит, какой
она была недавно.

- Нет, - сказал Макар, подумав немного, - Донин не разрешит.

- Разумеется, не разрешит, - согласился я. - А ты его не будешь
спрашивать.

- Ты с ума сошел! Ты что хочешь, чтобы я машину сломал?

Я понял, что надо попробовать другой подход.

- Пойми, Макар, - сказал я. - У тебя такой возможности, может, больше
и не будет. Я тебе даю возможность самому провести эксперимент мирового
значения. Неужели тебе не интересно самому попробовать?

- Нет, неинтересно.

- Врешь. Я же знаю, какой ты азартный. Я помню, как ты поспорил, что
приемник починишь дяде Христо. Телефункен, трофейный, на который все давно
рукой махнули, потому что ламп нет. А ты два месяца возился, так его
переделал, что наши лампы подошли. Разве забыл?

- Но приемник мне сам дядя Христо дал. А установку нельзя. Она вообще
одна в мире.

- А я, что прошу ее сломать? Я прошу помочь мне и моей сестре Люси.
Ты не представляешь, в каком она состоянии.

Мои последние слова были нечестными, коварными и гадкими. Я бил ниже
пояса. Мой друг Макар уже скоро год, как безнадежно влюблен в мою родную
сестру, но не скажет об этом даже под пытками. Только потому, что я его
наблюдаю каждый день, я знаю, что это так. А Люси его не замечает. А как
она может его замечать, если она не понимает, что он - технический гений,
а для нее он только дружок ее младшего братишки, то есть мальчик, малыш,
младенец.

- При чем тут Люси, - сказал Макар.

- А при том, что этот Томат ее охмуряет. И сейчас, если пластинку мы
не вернем, он сделает так, что она станет его союзником против меня. Он -
страдалец, понимаешь? А я негодяй! Мы обязаны выбить это оружие из его
подлых рук.

Макар замолчал надолго, и поэтому я побежал домой, влез к себе через
окно - никто не заметил. В доме было тихо, как бывает, когда пришла беда.
Я вытащил из-под кровати пакет с обломками пластинки и побежал обратно, к
Макару, чтобы сомнения его не одолели.

В школе все уже спали. Экспедиция, если нет какого-нибудь праздника
или мероприятия, ложится рано. В школьном дворе не было ни души. Макар
мрачно молчал. Он не одобрял наших действий, но ничего не мог поделать.
Получалось, как будто его попросила сама Люси, ну и дружба наша
тоже играла в этом не последнюю роль.

Правда, операция чуть было не провалилась из-за пустяка. Гараж был
заперт, и ключа у нас не было. А идти красть его у Кролика было
невозможно. Пластинка такого риска не стоила.

Тогда я нашел выход из положения. Я обошел гараж и увидел, что с
обратной его стороны под крышей есть окошко. Я отыскал лестницу, оставил
Макара на страже, сам залез наверх и, перебравшись по балкам вперед,
спрыгнул на пол у самой двери. На наше счастье, замок в гараже был не
навесной. Он открывался изнутри. Я отворил дверь. Макара не было видно.

- Макар, - позвал я его.

Темная тень отделилась от стены школы. Уже почти совсем стемнело -
оказалось, за боями и разговорами прошел весь вечер.

- Ну что тебе? - прошептал Макар.

- Заходи, - сказал я, - гостем будешь.

В этот момент скрипнула школьная дверь. Кто-то выходил на улицу. Я
еле успел втащить в гараж неуклюжего Макара и захлопнуть дверь. После
этого нам пришлось просидеть больше часа в темноте, выслушивая бред,
который нес один из студентов одной из студенток, который, оказывается,
был в нее еще с зимы влюблен, страшно ревновал ее к какому-то Ричарду,
оставшемуся в Москве, и, кроме того, хотел обсудить с ней вопросы
мироздания. Хорошо еще, что его возлюбленную заели комары (которые и нас
не жалели), и в конце концов они ушли со двора.

Настроение Макара упало ниже нуля. Ему хотелось только одного -
скорей вернуться домой. Мне почти силком пришлось волочить его к пульту,
самому отыскивать поднос. К тому же он боялся зажигать свет, и с каждой
минутой ему становилось все более жалко установку и все меньше - меня и
Люси. А я находился во власти упрямства. Мне казалось тогда, что не
восстанови мы пластинку, весь мир обрушится. Я понимаю, как все это нелепо
звучит для постороннего человека. Какой-то подросток испугался
справедливого возмездия из-за пустяка и ради собственных эгоистических
выгод решил под угрозу поставить эксперимент мирового значения.

Теперь-то я и сам это понимаю. Но в тот момент - совершенно не
понимал. Я был как танк. А Макар попал мне под гусеницу.

Когда машина зажужжала, мне показалось, что она шумит так сильно, что
сейчас все прибегут из школы. Макару тоже так показалось. У него буквально
руки опустились. Я опомнился быстрее.

- Дурак, - сказал я ему. - Чем дольше мы здесь сидим, тем больше
опасность, что нас застукают. Давай, действуй.

Макар молчал. Надулся. Он считал меня извергом и мерзавцем. Таким я и
был, конечно.

Я высыпал на поднос осколки пластинки, и Макар подошел к пульту,
чтобы откалибровать слой воспоминаний.

Свет мы включили не весь, только лампочку под потолком. Картина была
зловещая.

Самое трудное оказалось - ждать, пока что-нибудь получится.

Я уж даже смирился с мыслью, что ничего не получится.

Я стоял у двери, выглядывал сквозь щель, не идет ли кто-нибудь.

Почему-то на втором этаже загорелось окно. Я замер. Я представил, как