все-все-все. Я не мог не заметить, что ведет он себя не совсем обычно
- часто замирает на улицах, словно в задумчивости, а потом в друг
начинает недоуменно вертеть головой, словно не может понять где
находится и как здесь очутился. Знакомые его тоже отметили, что
Рикардо последнее время стал рассеян и часто не замечает вопросов, с
которыми к нему обращаются. Отец Гонсалио, который преподавал в
Санта-Розалине философию, слово господне и литературу все это
подтвердил, и высказал предположение, что юноша просто устал.
никто из них не знал о природе моих истинных занятий и интересов. Я
что-то сочинил им о причинах, по которым якобы разыскиваю Рикардо и
едва успел отделаться от них и затеряться в толпе, когда сам Рикардо
показался вдали на улице. Он брел, повесив голову, в сторону
студенческого прихода; брел с северо-востока. Библиотека Ксавьера
Унсуе находится именно там.
такой вид бывает у неизлечимо больных.
и, прижимая локтем небольшой сверток, направился ко входу в камчой.
казаться незамеченным, он шел следом за Рикардо; при этом старый
книгочей смешно вытягивал шею и старательно вертел головой. Я поспешил
ему навстречу.
легонько дернул его за рукав.
только, я в первый раз заметил пропажу книги раньше, чем пропажу
своего читателя...
оборачиваться, я потянул его с площади прочь, в тихое место под
оливками напротив собора.
Бланкес? - спросил я, когда уверился, что посторонние уши нас не
услышат.
тут не так...
словно пытался вырваться на свободу.
там не находят. Только пыль и запустение. Думаю, книга позволяет
заглянуть туда, куда остальным смертным путь заказан.
не захотели бы вернуться в Картахену.
человека его возраста силой.
ним, и самим все увидеть. И понять.
студента, хотя что-то заставляло меня усомниться в успешности подобной
попытки. Найдутся ведь другие. Потом. Кто знает, в чьи руки попадет
эта книга, когда старый Унсуе умрет?
открывает путь в некий аналог христианского рая - тогда она не
называлась бы "Око бездны" и не внушала бы трепет. И никто не сказал
бы мне, что зло глядит из бездны - даже во сне не сказал бы. Это злая
книга. Иначе бы из-за нее не пропадали люди. Возможно, подсмотрев за
Рикардо Эчеверья, я сумею понять, как зло опутывает людей и заманивает
их в монастырь. И научусь разбивать его оковы.
оковы? Не выдумывай ерунды, и не бери на себя роль того, кто судит -
что есть зло, что есть добро. Не твое это дело, ты ищи жуликов и
неверных жен, да дуй свое пиво в грязных тавернах. Бороться со злом -
удел героев.
встретить в монастыре? Что или кого? Дьявола с колодой карт? Свору
адовых псов, щелкающих зубами? Ты хоть знаешь - что такое настоящее
зло?
Серебряные монеты? Так я их уже получил. За ненайденного мною Фернандо
Камараса. И за ненайденного мною Сантьяго Торреса. Если изменять
собственным клятвам - как себя уважать впоследствии? И как жить, себя
не уважая?
Эчеверья с тем же свертком под мышкой решительно шагал через площадь
прочь от ворот прихода. Шагал быстро и целеустремленно, направляясь
вдоль по улице, ведущей к портовому спуску. Оттуда как раз удобно
свернуть в сторону дальнего предместья, где расположен монастырь
Эстебан Бланкес.
следить.
оливками, хотя я полагал, что он отправится за мной.
незаметным. Не спрашивайте как - словами этого не объяснишь, да и не
люблю я выдавать свои секреты. Но за Рикардо Эчеверья смог бы
прокрасться и полный дилетант: студент шел не оборачиваясь и
совершенно не глядя по сторонам. Только иногда зыркал под ноги - но
лениво, и даже как-то нехотя - и снова, казалось, засыпал на ходу.
Странно, но быстрая ходьба вовсе не развеивала впечатление о том, что
этот незадачливый парень со свертком под мышкой на ходу дремлет.
Наоборот, даже непонятным образом усиливала. Возможно, оттого, что у
него двигались только ноги, корпус же и голова, и прижатые к телу руки
оставались в неподвижности, как у манекена в мастерской моей покойной
мамаши.
направо и углубился в кварталы Тортоза Бенито - нескончаемые кривые
улочки, двух и трехэтажные домишки, кое-как слепленные из известняка,
глухие заборы и пыльные ветви персиков и олив над заборами. За этими
неприступными оградами то и дело взлаивали цепные псы - более
удачливые родичи тех, что бродили вечно полуголодными по городской
свалке около Эстебан Бланкес. Я иногда обгонял Эчеверью, торопливо
минуя многочисленные боковые улочки, дожидался его и снова обгонял. Я
кружил вокруг него, словно хищник вокруг ничего не подозревающей
добычи.
ходок этот студент, а ведь сразу и не скажешь. Я устроился за высокой
и наименее смердящей кучей - по-моему, вывезенным строительным мусором
- и приготовился наблюдать.
спускаться в лощину по извилистой тропе.
дальнем краю лощины. Только бы этот студент не стал выжидать до ночи,
подумал я с неясным напряжением. Торчать здесь в темноте? Нет уж,
увольте. Не стану я находиться рядом с Эстебан Бланкес ночью, и парню
этому не позволю. Возьму за шкирку и отведу в приход, к таким же как
он обормотам с ветром в голове.
Просто несколько мусорных куч у тропинки вдруг оказались сплошь под
лапами этих тварей. Их было много, десятки, и все они стояли вдоль
тропы и молча глядели на Рикардо Эчеверью. Словно почетный караул на
торжественном выходе короля в Эскуриале.
непонятного оцепенения. Он завертел головой, оглядывая собачий караул,
и крепче прижал к себе сверток.
зловещим, молчание.