Чтение 6–й страницы книги ~Армагед-дом~

понимаешь?

В кабинете завучихи было тепло. Чуть слышно пахло цветами, кажется,
астрами. Как на похоронах, подумалось Лидке.

- Ты меня слышишь, Сотова?

- До экзаменов еще полгода, - сказала Лидка, глядя в пол.

- Ты думаешь, это много? Что у тебя есть время? "С понедельника возьмусь"?

- Нет. - Лидка пожала плечами и в который раз ощутила, что форменный
лицейский пиджак тесен и жмет под мышками. - Просто... какая разница?
Апокалипсис...

Зависла пауза. Чуть слышно гудел в углу обогреватель.

- И что же? - спросила завучиха другим тоном. - Разве это первый в истории
апокалипсис? Разве после него не будет жизни, ТВОЕЙ жизни, Лида?

- Может быть, не первый, - сказала Лидка неожиданно для себя. - Но уж
последний - это точно. Для всех.

И замолчала, глядя в пол.

Рысюк выиграл олимпиаду по истории и получил право без экзаменов поступить
в университет.

Лидка получила двойку по контрольной и двойку в четверти. Впервые в жизни.

Она напрасно думала, что ее это не заденет. Одно дело - быть плохой в
полутемной прокуренной комнате, в компании таких же плохишей. Другое дело -
получать свою тетрадку последней из класса, идти к учительскому столу под
многими недоуменными взглядами. Встречаться взглядом с Михаилом Фео-ктистовичем.
Сухо и коротко, как приговор: "Сотова- два"...

Она ждала, что Рысюк сострит. Или хотя бы сварливо спросит: "Сдурела?"
Рысюк ничего не сказал, даже смотреть не стал на соседку по парте. Как будто
новоявленная двоечница не была ему ни капельки интересна. Тупо глядя в окно на
стадион, где средняя группа наматывала круги на лыжах, Лидка припомнила, как
Рысюк называет учеников двести пятой. "Простейшие" - вот так он их определяет. И
нынешнее молчание его не случайно, более того, со ступеньки равных Лидка
скатилась для него на ступеньку "простейших", а значит, прежней сварливой дружбы
больше не будет.

Она обозлилась. Намеренно, хоть и притворяясь неуклюжей, сбросила на пол
Рысюковскую книжку. Грохот вышел, как будто упало жестяное корыто. Весь класс
посмотрел на первую парту; Рысюк наклонился и подобрал учебник вместе с
рассыпавшимися по полу закладками. На Лидку он так и не посмотрел.

В проклинаемой двести пятой никто не стал бы судить о человеке по его
оценкам.

Лидка прикусила губу. Все равно. Сегодня девятое декабря, среда...

Осталось ровно полгода.

Перед входом на станцию скоростного трамвая ей сунули в руки листовку.
Сперва она решила, что это обыкновенная рекламка или там обещание "выгодной
работы", но, механически развернув, споткнулась.

Мужчину на фотографии она узнала сразу, хоть листовка была черно-белая и
желтизну лица не передавала. И все-таки это был он, тем более что по верхнему
краю бумажки шла строгая черная надпись "За чистоту души", а в правом нижнем
углу имелась эмблема- стилизованное изображение человека в огне. "Так будет со
всеми..."

- Девочка, что с тобой?

- Ничего...

Она выбралась из толпы. Привалилась к мозаичной стене: дрожали колени.

Ничего. Она знает, это хорошо, что она знает дату заранее. Всегда можно
успеть наглотаться снотворного... Чтобы не плясать факелом, как тот
сумасшедший... Или он не сумасшедший, а наоборот, герой, подвижник?!

Сегодня двадцать первое декабря, понедельник.... Осталось... Сколько же
осталось?

Она присела на узкую скамеечку - идущие мимо люди удивленно на нее косились
- и вытащила из сумки дневник. Каждый день помечен был числом в кружочке. Так,
двадцать первое... Осталось сто семьдесят два дня.

- Ты не выполняешь задания, потому что не записываешь их?

Химичка оторвала взгляд от распятого на учительском столе Лидкиного
дневника.

- Домашние задания не обязательны для тебя, а, Сотова?

Лидка моргнула. Химичка взяла со стола кроваво-красную авторучку и снова
нависла над Лидкиным дневником, на этот раз со вполне определенной целью;

еще два месяца назад Лидка покрылась бы потом при виде такого зрелища.

Теперь записи в дневнике мало тревожили ее.

- Это что еще? - удивленно спросила химичка, на секунду задержав карающее
перо.

Сегодняшнему вторнику соответствовала цифра "сто семьдесят один".
Завтрашней среда- "сто семьдесят". Послезавтрашнему четвергу соответственно "сто
шестьдесят девять"...

- Ты считаешь дни до экзамена?-спросила химичка, сама, вероятно, понимая
всю глупость такого предположения.

Лидка молчала.

- Я знаю такую компанию, - сказала Светка. - Такой частный дом в пригороде.
Они там собираются. Я знаю одного пацана оттуда, так он говорит, что вместе им
не страшно. Что конец света все равно будет последний и один для всех. Он свой
мотоцикл уже продал... На хрена мне, говорит, теперь мотоцикл...

Светка пододвинулась поближе, глуша Лидку устоявшимся запахом сигарет.

- А восьмого июня, накануне то есть, у них вроде как "выпускной вечер". Они
сами это так называют... Соберутся, погуляют, словят последний кайф и тихонечко
уснут. Все.

Лидка молчала. Сплетала и расплетала пальцы.

- Я пойду к ним, - сказала Светка после паузы. - Погляжу, так ли у них
классно, как тот пацан говорит. Пойдешь со мной?

- Когда? - спросила Лидка едва слышно. Светка задумалась.

- Ну... Я завтра линяю с последних двух уроков... или вообще в школу не
пойду. Высплюсь... Часиков в двенадцать, пойдет?

Лидка кивнула.

...Гардеробщица подозрительно на нее косилась. В последнее время Лидка
слишком часто брала свое пальто задолго до конца уроков.

Ну и что?!

У ворот рядком стояли машины. Бежевые, зеленые и бледно-желтые, они
походили на восковые яблоки в снегу. Только одна из них, черная, выделялась и
была похожа на изготовившуюся к прыжку пантеру. Мотор у пантеры работал - вилось
на морозе облачко выхлопа.

Лидка замедлила шаги. Потом остановилась вовсе.

Наверное, она с самого начала знала, что никуда со Светкой не пойдет.
Светка подождет-подождет, да и отправится в пригород одна, а потом можно будет
что-нибудь соврать. Светка, правда, не поверит и справедливо обвинит подружку в
трусости, но не все ли равно?..

Но если не идти сегодня со Светкой... Значит, вообще некуда идти. Сидеть на
лавочке в парке - холодно, а возвращаться в это время домой означает нырять в
скандал. Казалось бы, такая мелочь- скандал, а все-таки не хочется...

Тоска оказалась такой властной, что Лидка едва не повернула назад. Чтобы
покорно отдать пальто гардеробщице и сесть на свою первую парту, на виду у
целого класса благополучных, чистеньких, хорошо успевающих ребят. Рядом с
Рысюком, который уже почти студент... Который верит, дурачок, что будет
студентом! Который пеплом будет, а не студентом, золой будет под развалинами
лицея...

Или все-таки пойти со Светкой?

Она подобрала смерзшийся комок снега. Хорошенько прицелилась и запустила в
сидящую на изгороди ворону. Промахнулась. Ворона даже не взлетела, только
насмешливо покосилась на Лидку бусинкой-глазом.

Разозлившись всерьез, Лидка наклонилась за новым комком. Хорошо бы найти
ледышку потяжелее!

- Лида!

Она выпрямилась с ледышкой в руке.

Возле черной машины стоял, сунув руки в карманы длинного пальто, незнакомый
мужчина лет сорока.

Нет, знакомый. Определенно знакомый, вот только где...

- Добрый день, Лида, разве уроки уже закончились?

Она крепче сжала свою ледышку. Перчатка была мокрой.

Этот мужик у черной машины был депутат Зарудный. Она встречала его пару раз
в школе- давно, несколько лет назад. По телевизору он появлялся чаще. Особенно
теперь, после "осеннего путча"...

"А залепить бы ледышкой по ветровому стеклу,- сказал развеселый внутренний
голос. - Вот было бы лихо! Впрочем, наверное, оно непробиваемое... Но хоть
запачкать... Хотя нет. Это ОН может запачкать, а к Славкиному папаше никакая
зараза не пристанет, покуда он ходит в главных советниках".

- Видишь ли, Лида, я давно хочу с тобой побеседовать. Можно?

Лидка повернула голову.

Ну конечно! Стеклянные двери лицея буквально облеплены были расплющенными
носами. Как будто мухи на мед, как будто звонок на урок не звенел минуту назад.

- О чем?

Слова упали одновременно с ледышкой, которую Лидка выронила себе под ноги.

Депутат Зарудный улыбнулся. Густые с проседью волосы топорщились ежиком -
депутат не боялся мороза и не носил шапки. Впрочем, в машине тепло и комфортно.

Не о чем с ним разговаривать. Инцидент давно "испорчен" (дурацкое словечко
Рысюка)...

- Лида... Мне не хотелось бы, чтобы ты подумала, будто мой сын воспитан в
обезьяннике. А ты, мне кажется, так и подумала. Я прав?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Весна выдалась затяжная. Улицы существовали на правах сточных канав. Все
бранили городскую санитарную службу.

На станции скоростного было сыро, шелестели под ногами неубранные фантики,
обрывки прозрачных кульков и листовки, теперь уже знакомые, примелькавшиеся
листовки с фигуркой пылающего человека в правом нижнем углу. И желтолицый
пожилой мужчина смотрел с них все так же остро и проницательно.