словно бы мгновенная тень, как от взмаха крыльев ночной бабочки перед
ламповым стеклом. И, будто под гипнозом, она встала с кресла... Попыталась
что-то сказать, возможно - напомнить о договоре, на что я, опережая
непроизнесенную фразу, уже почти коснувшись губами ее губ, шепнул:
Берестин упомянул насчет "предохранителя", якобы мешавшего ему представить
Ирину без одежды и вообще отсекавшего разные грешные мысли. Здесь он
проявил наблюдательность, но не более. Или не стал, из врожденной
деликатности, развивать касающуюся любимой женщины тему. Я не столь тонко
организован, поэтому выскажу свои на сей счет соображения.
действие. А суть его, на мой взгляд, такова. Фенотип Ирины (то есть
внешний облик), сочетающий в себе весь набор черт, делающих женщину
красавицей, оказался вдобавок почти совершенно асексуальным. Именно за
счет своей идеальности. Так же, как асексуальна, на мой взгляд, статуя
Афродиты Таврической в Эрмитаже. Изумительно гармонична, прекрасна, куда
до нее Венере Милосской, но - способна вызвать соответствующие эмоции
разве что у подростка. Нормальный мужик подсознательно не верит в
реальность идеального образа, как не верит, допустим, шансу выиграть
"Волгу" за тридцать копеек. Баба попроще воспринимается нормально, а
суперзвезда, да еще холодновато-надменная... Не к нашему рылу крыльцо.
Поэтому и у меня при первой встрече с Ириной произошел своеобразный
импринтинг. Я воспринимал ее очень долго как отличного товарища, дивное
создание природы, но отнюдь не как возможную любовницу. И с удовольствием,
но вполне спокойно смотрел, как она купалась без ничего в глухих лесных
озерах...
нам на Землю. Однако всего предусмотреть нельзя, и "на каждый газ есть
противогаз". Я в свое время этот секрет разгадал.
саксофонных пассажей и в собственное головокружение, и целовались так, как
пристало только двадцатилетним. Как мы это делали в самые сумасшедшие дни
нашей первой влюбленности.
дался ей, при ее темпераменте, куда как нелегко, и теперь она
освобождалась от зарока с едва сдерживаемой неистовостью. Она и в
молодые-то годы теряла голову гораздо быстрее меня, а сейчас ее
возбуждение было подобно взрыву...
гораздо больше, чем без. Эстетически образ получался гораздо законченнее.
Ноги, обтянутые чулками, из функциональных частей тела превращалась в
произведение искусства; строгие, облегающие английские костюмы
подчеркивали достоинства линий тела, полупрозрачные летящие платья
создавали сказочно-романтический ореол... Ну, и так далее. "Совлекать",
как выражался Бальмонт, эти одежды представлялось даже кощунством. Раздеть
ЕЕ - словно бы сразу уравнять с бесчисленной массой всех прочих сестер по
полу, даже хуже того. А уж тем более невозможным мне очень долго
представлялось перейти с ней к "интимным отношениям". Чтобы с ней - и вот
так?! С другими как бы и нормально, но с НЕЙ! По той же причине я не
решался всерьез предложить ей выйти за меня. Не помню, у кого я прочел:
"Смысл отношений с выбранной женщиной состоит в том, чтобы быть с ней
только тогда, когда ее хочешь. А в браке ты, увы, должен быть с ней и в те
моменты, когда она тебе безразлична, ради того, чтобы она была рядом,
когда ты ее захочешь".
инстинктивно именно это. И в итоге ее потерял, почти навсегда. А может, и
действительно навсегда, а сейчас у меня к ней не любовь, а так... зомби
любви.
вздохнула, огляделась, словно не поняв сразу, где находится, и за руку
потянула меня к темному проему двери.
вызывающе-широкой кровати, застланной скользким атласным покрывалом,
падающий из окна красноватый свет освещал ее плотно сжатые веки и
полураскрытые губы.
внутренним взором? Наша первая ночь у стога на берегу озера или последняя,
на даче у Левашова, а может быть, вообще что-то не из нашей жизни? Слишком
она вся - не здесь... Лежит, распластавшись, расслабив все мышцы, и чтобы
справиться с ее пуговицами, застежками, резинками и прочим, приходится
прикладывать немалую силу. И сноровку. Так же трудно, как перевязывать
потерявшего сознание раненого...
теле не осталось ничего, кроме красных с черными кружевами трусиков, она
словно проснулась.
обняла меня горячими и сильными руками, начала шептать сбивчивые,
страстные, почти бессвязные слова, в которых было все сразу: и горькая
обида на меня за то, что так надолго ее бросил, и радость, что мы снова
вместе, и просьбы обнять ее еще и еще крепче, а в общем - все то, чего
нельзя ни как следует вспомнить, ни повторить на свежую голову, на
нормальном, трезвом, обыденном языке.
переходящий в низкий стон вскрик - и мы лежим рядом, разжав объятия, и не
поймешь, чего сейчас больше в душе - радости, облегчения или странной
неловкости, что бывает после таких вот для обоих неожиданных эксцессов.
Когда и ты и она одеваетесь, не глядя друг на друга, и уже одевшись,
прячете взгляды и мучительно молчите, не зная, как быть. То ли сделать
вид, что ничего вообще не было, то ли...
день километров триста, остановились на ночевку у берега темного, тихо
плещущего внизу озера. Натянули палатку, поужинали. Просто по привычке, да
и обстановка располагала - летняя ночь, костер, уединение - я начал
целовать пахнущие дымом и озерной водой лицо и волосы.
сегодня оно закончится ничем. Мы оба с ней попали в совершенно дурацкую
ситуацию. Она меня любила, с первых же дней была согласна на все, а я... Я
вроде бы ее "жалел", на самом деле просто опасаясь связать себя "долгом
чести"... И не слишком задумывался, что должна чувствовать Ирина.
ней случилось нечто вроде истерики. Обзывая меня предпоследними словами,
смысл которых, кроме прямых оскорблений, сводился к вопросу, сколько же я
собираюсь над ней издеваться и делать из нее идиотку, которая связалась не
поймешь с кем, не лучше ли мне в скверик у Большого театра ходить, она
рывком расстегнула широкий офицерский ремень на белых джинсах, втугую
обтягивающих ее на самом деле невыносимые для нормально мыслящего мужика
бедра. Потом, поднявшись на колени, дернула вниз язычок молнии. А
ползунок, дойдя до середины, вдруг застрял! И чем резче и злее она рвала
его вверх и вниз, тем получалось хуже. Драматическая сцена обернулась
фарсом. С пылающим лицом и закушенной губой она подняла на меня полные
злых слез глаза, в отчаянии не зная, что теперь делать.
мизансцену?
трикотажных плавок, острота момента прошла. Закончив спасательные работы,
я помог ей снять чересчур тесные джинсы, и дальше все получилось как бы
само собой. Теоретически она была подготовлена достаточно...
завершились не взаимной, пусть и тщательно скрываемой отчужденностью,
обидой с ее и неловкостью с моей стороны, а так, как должно было случиться
уже давно. И мы лежали, обнявшись, смотрели на пересекающий черное небо
Млечный путь, Ирина то смеялась почти без повода, то прижималась щекой и
шептала всякую ерунду, просила прощения за не слишком деликатные выражения
и объясняла, что где-то я все же свинья. И так началась та самая,
непередаваемо прекрасная осень. А потом я ее предал...
вернулась из кухни с двумя дымящимися чашками и двумя рюмочками коньяка на
подносе, согнала меня с кровати, разобрала постель, сбросила на пол свою
короткую рубашечку, нырнула под одеяло и оттуда потребовала подать ей
вечерний кофе.
освободившаяся от сжимавшего ее тугого корсета и незримой паранджи.
Забывшая о том, что было, не желающая думать, что будет.
телом, и мы начали ласкать друг друга, наконец-то легко и раскованно,
вспоминая все наши старые любовные слова и привычки. Ирина вновь стала
очень разговорчивой, откровенной и говорила обо всем вперемешку, и о том,
чем мы занимаемся сейчас, и о прошлом. Только о будущем мы не говорили
ничего.
она как бы в шутку, чуть прижимая мне горло сгибом руки.
люблю, когда меня душат, даже в виде игры. - Все же у тебя на глазах...
достаточно укромных мест. Она говорила девчонкам, что своего добьется, и я
ей не соперница... А девушка ведь действительно эффектная... Валькирия...
И формы...