него не было нарушения! Видишь! - Он их, двоих, Шмаринова и Железновского,
видел за одного. - У него не было нарушения. И он позволил коменданту
приехать и развести антимонию! Он к тебе на заставу заходил?
отряд.
в чем дело, подлец! Не имел детей! Не имел родины! Не имел настоящих
друзей! Приезжал и жаловался таким начальникам застав, у которых голова
большая, как арбуз, а ничего существенного в смысле бдительности не варит!
Ты дурак, старший лейтенант! Как только он ушел от тебя, ты бы послал ему
вслед своих этих всех пограничников! Раз он затосковал, значит, не наш!
Значит, что-то плохое задумал! А ты сидел, сидел, как клушка, около своих
детишек и радовался, какой ты счастливый! Ох, какой я счастливый! Даже
этот комендант, который видел большой город Ленинград, учился там, приехал
сюда на высокую должность, но несчастливый человек! Он одинокий! А я -
герой-отец! У меня дети плодятся, как кролики! Слушай, а не мешают ли тебе
дети нести настоящую пограничную службу? Они не кричат, когда ты спишь? И
ты сонный идешь по тропе, чтобы других уличить в плохой службе! Ты сам
плохой! Пусть его уведут! Пусть приведут тех, кто о нем что-то хорошее
скажет!
вроде задремал. Старший лейтенант Павликов, испугавшись гнева начальства,
вышел на цыпочках, сухонькое его тело с висящим на животе ремнем боялось
потревожить даже воздух, в котором еще стояли длинной очередью слова,
произнесенные гневно, государственно. Шмаринов тоже не шевелился. Как и я.
Как и Железновский.
ждет их и только он может ими распоряжаться.
обед... Готов... Обед готов...
рассуждать! А у меня... У меня, Митя, тут болит. - Он постучал по сердцу.
- Какие кадры! Ну дерьмо, дерьмо, Митя! Хорошо, что я вам доверил! Когда
мне сказали, что ты здесь... Я и на охрану махнул рукой! Если Митя тут,
значит, тут есть охрана... "Обед!" Еще пообедаем! Зови! Они топчутся за
дверью, как слоны!
варю... Я, Ефим Егоров... Обед варю! И спросите! Все всегда довольны. Мною
всегда довольны. Это так.
Егорова.
Повар! А, знаешь, какой инстинкт самосохранения у твоего брата? Когда
басмач нападает на заставу, как правило, повар остается в живых. Спрячется
в своей кухоньке. И сидит... У тебя было такое ощущение, что случится на
заставе беда?
отличиться. Но что же сказать в ответ? Чтобы понравилось?
коменданта: а что-то не так!
раскрылись, и он радовался, что придумал ответ. - Я же... Я и не угощал
его! И тогда сразу подумал: что-то не так! Начальство, они приезжают
весело, чтобы было... А этот... Даже не притронулся ни к чему! "Э-э, брат!
- подумал я. - Да у тебя гроб висит в душе! Что-то ты приехал к нам не с
радостью..."
разглядывая теперь Егорова. - Этот... Этот распознал... А тот, с большой
головой, начальник его, не распознал!
его порой по крутому жирному плечу. Так надо относиться к пограничной
службе! Бдительность, бдительность, бдительность! Насчет наглядной
агитации... Смеемся. А была бы настоящая наглядная агитация о бдительности
- не посмел бы комендант, который учился в академии, был пропущен через
сито, улизнуть на сопредельную сторону! Сейчас бы мы сидели рядом и этот
повар готовил бы котлеты из джейранины!
испуганным таким напором радости начальством.
Железновскому. - Может! А тот лысый индюк не распознал! Он, уверен, не
может убить и джейрана!
Семяко - длинного худющего лейтенанта с угреватым лицом. Кричал и ему о
наглядной агитации. Не все сделано в этом плане! Не все проработано! И в
первую очередь - виноват, значит, замполит! Имея такого многодетного
начальника заставы, замполит обязан был тянуть лямку за двоих. Ежедневно
надо было бы, как молитву, твердить о бдительности. Ни на минуту не
упускать из виду этот вопрос...
придя вечером в редакцию, Железновский): разжаловать до рядового
начальника заставы старшего лейтенанта Павликова, разжаловать до рядового
лейтенанта Семяко. Дело их передать в военную прокуратуру. Вместе с
Павликовым и Семяко под стражу были взяты еще семь человек: старшина
заставы Вареник, сержанты Енгибаров, Король, Строев и Зиннатулаев, а также
младший сержант Урузбаев и ефрейтор Самвелян. Все они служили на заставе
по шесть лет срочной. Никто из них не имел дисциплинарных взысканий.
Вовремя ты умеешь исчезать.
обед, я выскользнул из помещения, где производились допросы. Охрана
придирчиво меня оглядывала, несмотря на то, что видели меня.
самим.
из ворот штаба. Это была та самая женщина. Та самая. Та самая, с которой я
танцевал. Которую увел от Железновского. Я думаю: он мне этого не простил.
Я думаю также: он тянется ко мне потому, что я победил его в поединке. Он
привык к легким удачам. А тут натолкнулся на сопротивление. Поединок
окончился не в его пользу. Я таких, кому проигрываю, не люблю. Но
Железновский оказался добрее. Лучше меня.
что отобедал лишь чуточку, а потом занялся делами охраны. Я же должен
понимать: все идет спонтанно, на быструю руку. Не дай Бог, что-то
случится! Тогда действительно всем, всем... Тогда... Как этого
большеголового чмура - к стенке!
бедненькое создание, невинно втесавшееся в разговор с начальством, стало
уже жертвой? Но говорилось же только об отстранении от должности и
разжаловании?
еще день тому назад: мой редактор совсем отключился, страх заполнил его
душу.
послышалось. Ты же отключен, читаешь.
- Не мог же я ослышаться. Сперва ты сказал о разжаловании, а потом вдруг о
стенке.
размашистее. - Чего ты так ерепенишься? Чего прыгаешь?
приходит и говорит: я пообедал, я отобедал... Лишь чуточку! А того-то
чмура - к стенке!
летописца. - Железновский вдруг хихикнул. - Ну кто еще потом, по-отом