жуткой реальностью параллельного мира была обида. Именно обида - на то,
что его - холеного, рафинированного, исключительного - с размаху ткнули
физиономией в дерьмо. Он-то готовил себя к опасности, к боли и крови, но
не к этому обыденному, равнодушному зверству... Андрея вдруг обожгло
стыдом: готов ты рисковать, как же! Забыл свои метания в Андра и обратно,
когда тот исполнял свой жуткий танец в паре с полусумасшедшим стариком под
дулами ружей? А как старательно ты убеждал себя в необязательности своего
присутствия: Андр, мол, и сам справится, это риск бесполезный,
неоправданный... Сукин кот! Тьфу!..
гостиную. Долго бродил босиком по паласу, лаская нежным ворсом измученные
за день ступни и попивая прямо из бутылки ледяной тоник. Наконец повалился
в кресло, машинально включил магнитофон и задумался.
поставляли заимствованные у Андра органы чувств. Существовало еще нечто -
неясное, неопределенное, будто он, Андрей, улавливал те сигналы, которые
для Андра оставались за порогом сознательного восприятия. А сейчас Андр
спит, мелькнула мысль. Его сознание спит, но не рецепторы!
тела, переливаясь в спящее сознание Андра, и принялся осторожно
прощупывать поступавшие в мозг сигналы, отбрасывая знакомое и привычное,
выбирая странное, тревожащее. И, отыскав это, сконцентрировался на нем.
Полностью.
неоднородной субстанции, то заряженной - и тогда он передвигался сквозь
нее с легкостью мысли, а то вдруг снова он погружался в вязкое мерцание и
неумолчный гул, из переплетения которых иногда возникали мгновенные сцены,
звучали обрывки фраз. Он пытался задержаться, вникнуть, но накатывала
чувственная волна, тяжелая и радужная, и накрывала все собой. Смысл
терялся, и Андрея относило в сторону, будто здесь существовали течения,
подчинявшиеся запутанным, непостижимым законам...
закружило в чудовищном смерче. Андрей услышал, всем существом ощутил,
властный зов и неохотно подчинился.
скинули".
закрыты, у Андрея появлялось стойкое ощущение, будто они находятся друг
против друга в сумрачной просторной комнате... или скорее тоннеле, потому
что он видел только боковые стены, а другие две терялись в зыбком тумане.
И с каждым днем обстановка странного помещения и жесткий облик собеседника
проступали все четче.
концов, сейчас это не опасно".
слушаю!"
только тебя".
разучился мыслить широко. Ну подумай, мы ведь направляемся за сведениями,
верно? А кто нам мешает добывать их прямо из мозгов?"
нормальны, но, просыпаясь, утрачивают прошлое - как сон. Каждое утро они
умирают, день за днем..."
себя".
дерешься?"
оба пути. Только будь уж так любезен, соратник Андрей, занимайся своими
исследованиями не в ущерб основному".
удовлетворенно. - Ладно уж, спи! Подстрахую".
один. Отдадим боевику должное, подумал Андрей, он разговаривал со мной
мягче, чем я заслуживал. Поежившись, Андрей открыл глаза-окна, и
обстановку, стены, все помещение смыло бледным внешним светом.
хотя теперь поверить в такое было бы трудно. От того безоблачного времени
в нем сохранилось лишь несколько изувеченных статуй в салатовых подтеках
жвачных плевков да с полдюжины картин под самым потолком, простреленных и
закопченных. В центральном корпусе сейчас размещался Питомник, опекаемый
женским монастырем, который занимал боковые крылья того же здания. В
главном же зале бывшего дворца - громадном, величественном, со сводчатым
мозаичным потолком и балконами в несколько этажей - устроили монастырскую
трапезную и время от времени проводили грандиозные приемы-вечеринки, на
которые каждый раз съезжались практически все свободные от дежурства
Служители округа.
один ли из бесчисленных религиозных праздников или провозглашение
очередного "вечного и нерушимого" союза между какими-нибудь монахом и
монахиней. Наверняка и большинство собравшихся об этом понятия не имело,
да и вряд ли кого-нибудь это всерьез интересовало.
еда исчезала с волшебной быстротой - босоногие послушницы, порхавшие между
тесно сдвинутыми креслами и лежанками, едва успевали пополнять запасы.
Зато с питьем проблем не возникало: в установленные по всему залу краны
под приличным давлением подавалось вино из монастырских подвалов. В
воздухе стоял неумолчный гвалт. Время от времени то там, то тут вспыхивали
ссоры, с унылым однообразием разряжавшиеся мордобоем - к восторгу
зрителей. Где-то орали песню, наверняка бессовестно перевирая мелодию, а
забытый текст заменяя цитатами из проповедей. Любители наркожвачки
методично заплевывали пол зеленой вязкой слюной.
отбитом им у трех дюжих монахов и позволявшим обозревать весь зал, не
привлекая к себе лишнего внимания. Свое участие в общем веселье Андр
ограничивал тем, что не спеша поглощал содержимое тарелок да звонко шлепал
пробегавших мимо послушниц по сухощавым попкам, едва прикрытым лоскутками
серой ткани. Чрезмерно общительных Андр отпугивал свирепым оскалом, не
устрашившим лишь маленькую подвыпившую монахиню, которая после неудачной
попытки обольщения расположилась напротив и норовила лягнуть его в бедро
босой ногой - сапожки она успела где-то растерять. Автоматически отодвигая
ногу от азартных пинков женщины, Андр продолжал целеустремленно насыщаться
и без надежды наблюдать за залом, прислушиваться к разговорам. Говорили
почти все - много, взахлеб, срываясь на крик - идеальные условия для
разведчика! Однако в этом мутном потоке слов, в массовом этом
словоизвержении не удалось выловить ничего, чего бы он уже не знал, ни
одного выболтанного секрета или хоть сколько-нибудь полезного факта, - все
тот же замусоленный, десятки раз слышанный треп: о жратве, о пойле, об
оружии и транспорте, о бабах... По-видимому, здешние Служители были тем,
чем и казались: тупыми, вскормленными человечиной надсмотрщиками, не
годными ни на что другое. Управление заводами шло в обход рядовых монахов,
и любые их попытки вмешаться в четко налаженную работу предприятий
пресекались немедленно и решительно - например, нынешним начальником
Андра, настоятелем Уго.
выделявшийся среди прочих монахов ни силой, ни свирепостью, ни даже, по
первому впечатлению, интеллектом. Но в нужный момент настоятель вдруг с
ходу выдавал такие решения - неожиданные, точные, насыщенные пониманием
обстановки в целом и данной конкретной ситуации, что Двое только диву
давались: их суммарные здравый смысл и знание жизни не сумели бы
управиться лучше. На Уго будто озарение находило, он даже внешне
преображался: распрямлялся, приосанивался (и это не выглядело смешным),
глаза становились пронзительными, голос обретал звучность и вкрадчивую
властность, - будто все его прежние повадки, мелочные и суетливые, были
лишь умелой маской. Свои распоряжения при этом настоятель ничем не
мотивировал, разве что ссылался все на ту же таинственную Волю.
изображал из себя монастырское привидение, забираясь в архивы своего
монастыря, а на четвертую решился на дальний, опасный, вызвавший