отдела скриптов постоянно раздавались брань и крики Чумкина
вперемешку с визгом и воплями литературных негров, иногда
кончавшимися горькими слезами, то комнату эту называли детской
комнатой.
Оглоедов, а слева -- маленький поэт Серафим Аллилуев. Остап
Оглоедов называл себя человеком свободных профессий и
радиокомментатором и по совместительству служил козлом
отпущения у политсоветника Чумкина. А Серафим Аллилуев был тем,
что футуристы называли облаком в штанах, и зарабатывал свой
хлеб тем, что писал политические частушки.
представительный мужчина саженного роста с лицом отставного
боксера и мохнатыми разбойничьими бровями, с длинными руками
гориллы и львиной гривой волос грязно-рыжеватого цвета. А в
груди Остапа жила душа канарейки. И эту нежную душу с детских
лет терзала жажда литературного творчества.
всегда были честные жулики, пострадавшие за свое благородство.
-- полстранички у Тургенева, характеристика героев -- страничку
у Толстого, психологический момент -- страничку у Достоевского.
Серафим Аллилуев качал головой:
было столько дурных денег, как у Тургенева, да столько блатного
времени, как у Толстого, так я тоже сам писал бы.
окруженный высокими баррикадами из произведений классиков
марксизма-ленинизма. Посередине валялись кипы газет и журналов
вперемешку с обгрызенными карандашами и корками хлеба. Со
стороны получалось впечатление, что здесь сидит страшно деловой
человек. Для смены декораций Остап иногда ворошил эту пыльную
кучу артистическим жестом и тяжело вздыхал, словно он чертовски
устал.
спрашивал Серафим.
побывал, что тебе и не снилось. Кстати, это не халтура, а
туфта. Эх, ты, поэт, даже русского языка не знаешь.
карман и ласково похлопывал себя по заду. Деньги он называл
ласкательным именем "тити-мити". Начальству он постоянно
жаловался на меркантильные затруднения, которые мешают расцвету
его творческого потенциала, и просил прибавки. При этом он
поддергивал штаны и говорил:
полит-советником Чумкиным у него появилась язва желудка. Вместо
лекарств Остап всегда держал на письменном столе большую бутыль
с молоком. Как только Чумкин появлялся в дверях, Остап поспешно
хватал свою бутыль и пил молоко прямо из горлышка.
политсо-ветник. -- Это чтобы успокоить мою язву,-- объяснял
Остап.--
специальную прибавку на молоко. Как на вредном производстве.
детскую комнату.
вам не мальчик.
вы недоделанные.
с женой они живут так: он на третьем этаже, а она на четвертом.
чертополоха, а Остап Оглоедов в качестве бурьяна, то зато
Серафим Аллилуев был настоящей ромашкой. Его бабушка, дочь
раввина, сбежала из дома с беспутным монахом-расстригой, чем
заслужила себе всеобщее проклятие родни, долго еще посыпавшей
голову пеплом. Отец Серафима был журналистом, атеистом,
морфинистом и другом футуриста Маяковского.
исчез во время Великой Чистки, а Серафим попал в беспризорники.
Там он научился богемной жизни, перепробовал все виды
наркотиков, затем заинтересовался спиритизмом.
-- все увидишь.
большой только ростом. Зато маленький поэт Серафим Аллилуев
хотя ростом и маленький, но поэтом он был настоящим.
Черноволосый и черноглазый, с торчащим вперед острым носиком,
он молился на поэзию Бориса Пастернака и считал себя его
последователем.
всего жилось, когда он бегал по улицам, оборванный, голодный и
холодный, или когда он проигрывался в пух и прах в карты, чем
он потом долго хвастался. Он любил побеседовать в стихах с
пустым местом или с разрушенным домом, или с засохшим деревом,
или с возлюбленной, которой. не было. Если он описывал мост, то
обязательно поломанный, или винтовку, которая не стреляет, или
восторгался женщинами, которые его не любят. Но больше всего он
любил унылый осенний дождичек, бегущий за ним вприпрыжку по
тротуарам, и косые отсветы в грязи и лужах.
Декадентики-импотентики. Мазохистики. Потому они и скулят.
немножко несозвучны эпохе социалистического реализма и их не
печатали. Потому-то он в конце концов и приземлился в качестве
литературного негра в отделе скриптов. Здесь Серафим отогрелся,
отъелся и даже слегка разжирел. Но, как это ни странно, от
сытой жизни источник его творческого вдохновения вдруг иссяк.
толстой женщине с тоненьким детским голоском, с легким
характером и тяжелой, как у солдата, походкой. К тому же она
была значительно старше Серафима.
шукает. А у Фрейда это называется матерный комплекс. От этого и
произошла русская матерщина. Кстати, Амальрик -- это фамилия
еврейская.
удивлялись литературные негры.
Похлеще, чем "Мои университеты" Горького.
дочку Люлю, которая уже с детских лет тоже тяготела к музам.
Связывала их всех поэзия. Но потом эта же поэзия выкинула им
фокус.
все было наоборот. На старости лет Офелия со всей страстностью
своей поэтической натуры влюбилась в какого-то старика и решила
бросить своего молодого мужа. Однако развод без причин не дают.
Тогда Серафим, как настоящий джентльмен, взял вину на себя и
заявил, что он изменял своей жене.
Брехня на брехне едет и брехней погоняет.
монахом-расстригой, а отец атеистом, зато сам Серафим после
морфинизма и спиритизма вдруг ударился в христианство. Да так
усердно, что вскоре стал настоящим неохристианином. Он не
только любил своего ближнего. Больше всего он любил тех, кого
другие недолюбливали, и всегда выступал на защиту тех, кого
другие называли сволочами.
Непротивление злу насилием. Толстовство. Вот за это самое
Толстого и отлучили от церкви и поют ему анафему.
доклад о том, как писать романы. Все довольны и даже
аплодируют. А Офелия Амальрик вдруг встает и нахально
спрашивает: "А почему же вы сами ни одного романа не написали?"
Такой провокационный вопрос. Вот же стерва! У нее в голове
перекос -- параллакс.