- А "Приют"-то, между прочим, не просто "Приют", - сказала Третья
маска. - А "Приют уходящих в никуда". И не цепляйся ты к ней, ей и
так тошно.
- Я и не цепляюсь. Да и не больно-то к ней прицепишься.
Разговор исчерпался сам собой. Ребята немного постояли, явно
соображая, чем бы еще заполнить вечер, потом Первая маска предложила:
- Пошли к Голубой Танцовщице. Кинем, кто первый с ней.
- Пошли, - отозвалась Вторая маска, правда, без особого энтузиазма.
- Давайте, ребята! - я помахал им рукой. - Желаю приятно провести
вечер. Пишите еще.
- Скоро напишем, - хмуро пообещал второй арлекин. - Да никто не
прочитает.
Они молча направилось к кустам. Вид у них, даже со спины, был
сконфуженный. Первый качался все сильнее - его начинало развозить.
- Запомни: "Приют уходящих в никуда"! - обернувшись, сказал второй. -
В ни-ку-да. - И засмеялся. Зто у него получилось очень похоже на
плач.
Маски скрылись, а я еще немного посидел под деревом. Вопли
прекратились, где-то заиграла музыка. Из-за кустов иногда доносились
голоса, но в общем в Саду Трех Покойников было тихо. Тихо, как на
кладбище. Внезапно совсем рядом громко продекламировали заплетающимся
языком: "И бездумно любя, и бездумно страдая, - "Был ли ты, человек?"
- в мрачных водах твердим..." - и кто-то шумнo упал в кусты.
"Приют уходящих в никуда"... Название со смыслом. С печальным
смыслом. Мальчики, шалящие от безделья. Идиотский ритуал сожжения
чьих-то рук. Сад, в котором повесились три человека. Может быть,
рядом. На этом дереве. И все остальное. Какой-то уж слишком грустный
рай...
Новых впечатлений мне не хотелось, но и возвращаться в пустую
квартиру я не спешил. А поскольку кроме мэрии и "Приюта" у меня не
было других знакомых мест, я решил навестить "Приют". В самом деле,
не выслушивать же опять излияния розового поклонника Агадона!
"Не цепляйся к ней..."
Но почему-то мне хотелось цепляться. Мне хотелось найти веретено, о
которое укололась эта Спящая Красавица. И отчего ей тошно? От райской
жизни?
...В баре все так же змеились спирали, все так же играла медленная
музыка, все так же бормотала троица в углу, и Равнодушная в прежней
позе - голова опущена на плечо, в руке полупустой бокал - сидела в
кресле, закрыв глаза. Правда, она была не одна. За ее столиком
восседал некто огромный и бородатый и говорил приглушенным голосом,
сжимая в кулаке какие-то листки.
Со здешними нравами я уже вполне освоился. Я просто подошел и сел
рядом. Ни Равнодушная, ни бородатый даже бровью не повели. Девушка
полулежала, перебирая пальцами ножку бокала, а бородатый читал листок
за листком и аккуратно складывал их на столике перед собой.
- ...Eе белое платье пронзило мой мозг бесформенным пятном и внезапно
обрело очертания дикой радости, - самозабвенно молол бородатый. -
Дикая радость струилась в окна сквозь бледный свет пасмурного утра. Я
подумал, что день начинается не так уж плохо, если все рассыпается в
прах, как яркие вспышки сердцебиений при виде зеленых глаз.
"Вечер кончается не так уж хорошо, - подумал я, - если рядом несут
чушь". Вслух я этого не сказал.
Равнодушная приоткрыла один глаз, неузнавающе-безучастно взглянула на
меня и вздохнула. Бородатый, близоруко сощурившись, вцепился в
очередной листок.
- Дикая радость моя плавно упала на колени, поплыла кровавым сердцем
ожога, и боль от укуса бросила тень на тусклую стену. Все заполнилось
легким туманом. "Спасибо", - шепнули сзади, и нежное облачко
запорхало прочь, растворяясь под моим дыханием. Я встал и выдернул
нож из раны.
Это было, пожалуй, похлеще разглагольствований розового поклонника
покровителя нашего, чье имя неизвестно никому и так далее. Бородатый
смело продирался сквозь дебри слов.
- Я ускорил шаги, окунувшись лицом в шершавый песок. Дикая радость
звала меня теплой влагой. Горестный вой уходящего дня плеснул мне под
ноги звонкую песню уныния.
Бородатый замолчал, начал рыться в своих листках. Видно, не мог найти
продолжения. Хотя, по-моему, читать все это можно было в любом
порядке - ничего от этого не менялось.
- По-моему, такое уже где-то было, - сказал я. - Что-то в этом роде.
Бородатый еще некоторое время машинально перебирал листки, потом
сунул их все в карман, с грохотом отодвинул кресло и поднялся. Только
теперь я по-настоящему оценил, какой он огромный. Прямо не человек, а
памятник, сошедший с пьедестала.
- Дур-раки! - выразительно и громко сказал бородатый. Равнодушная
вздрогнула, и даже троица в углу, кажется, на мгновение прервала свое
однообразное занятие. - Все вы дураки!
Он прошел к выходу, ступая, как статуя командора, и прежде чем
хлопнуть дверью, оглушительно добавил:
- Завтра прочитаете в газете!
Ну да, вполне возможно. Ведь говорил же мэр, что каждый волен
поместить в газете все, что ему вздумается. Любую чепуху... Стоп!
Стоп. Вот ведь он - источник.
Я непроизвольно вцепился в подлокотники кресла. Я боялся, что догадка
окажется неправильной. Что источник совсем не там.
- Здесь есть газеты? - спросил я охрипшим от волнения голосом.
Девушка повела плечом, зашелестела черным платьем и ничего не
ответила.
- А дома у тебя есть? Читаешь газеты?
И тут произошло неожиданное. Равнодушная отшвырнула бокал, так что он
со стуком покатился между столиками, сузила глаза и надрывно
прошептала:
- Да! Да! Есть газеты. - Шепот перешел в злой крик: - И я их читаю,
олух ты беспамятный!
Я моментально очутился на ногах. Отыскалось-таки веретено!
- Пойдем, покажешь беспамятному олуху.
- Что ты ко мне привязался? Что вы все ко мне привязались? Что тебе
надо от меня?
Может быть, я поступал жестоко, но по-другому не мог. Я схватил ее за
руку и заставил подняться.
- Идем сейчас же!
Девушка смотрела на меня, закусив губу, и в глазах ее плескался
испуг. И, честное слово, испуг этот был гораздо лучше равнодушия.
Я потянул ее к двери, она попыталась сопротивляться, но я держал
крепко и она вдруг покорно пошла, то и дело со злостью и испугом
взглядывая на меня.
Каргалов Вадим
Перумов Ник
Афанасьев Роман
Доставалов Александр
Никитин Юрий
Майер Стефани