длинных черных клыков.
сезону дождей, уже не признавал никаких других игрушек, кроме книг. Мама
ходила по знакомым и незнакомым людям, мама выпрашивала книги у иорданцев,
в Иерусалиме и Вавилоне, оставляя в залог кольцо, которое носила,
наверное, еще прапрабабушка-основательница, такое же древнее янтарное
ожерелье, тяжелую коричневую пепельницу - раскрывшийся бутон с надписью
"Будапешт", небольшую зажигалку в виде сказочного дракона, мечущего искры
из разинутой пасти.
лило с серого неба, и уныло дрожали ветвями сосны, и тихо пела за стеной
мама - и уходил сезон дождей, и солнце вытягивало из земли высокую жесткую
траву, и расцветали во дворе крупные синие маки - а он все читал, читал,
временами впадая в странное оцепенение. Вместе с Иисусом тосковал он в
Гефсимании, вместе с Тарзаном побеждал грозного Керчака, держал в руках
череп Йорика, пробивался в страну Снежной Королевы, умирал от жажды в
песках Сахары, брел по мокрым улицам Лондона, спасал Железного Дровосека,
не сводил глаз с сидящего на бюсте Паллады Ворона, пытался разгадать
загадку исчезновения Лунного камня...
сказать, что такое "самолет", "верблюд", "гастроном", но это не мешало ему
читать, читать и перечитывать эти удивительные прекрасные сказки,
придуманные теми, кого Создатель сотворил в Лесной Стране много-много лет
назад и кто превратился теперь в поросшие цветами холмики на городском
кладбище за Лесным ручьем и на кладбищах других городов.
глядя, не отрываясь, в одну точку, и ни на что не реагировал. Он словно бы
выпадал из жизни, сам не ведая того, и только с удивлением отмечал,
приходя в себя, что за окном слишком быстро стемнело. И тут Колдун не мог
ничем помочь.
прочитал все, что смогла достать мама, многое знал наизусть, а Библию мог
бы пересказать, начиная хоть с Иова, хоть с Песни песней Соломона, если бы
вновь обрел способность говорить. Почти все другие книги существовали в
единственном экземпляре, но Библию имели многие, и почему так получилось -
не знал никто. Может быть, она была главной книгой предков?
солнце всегда по утрам поднимается над Броселиандским лесом, а опускается
за Иорданом, а не наоборот? Почему каждый год наступает сезон дождей, и
именно в ноябре, только в ноябре, а не в январе или мае? Почему в каждом
месяце именно тридцать пять дней? Откуда и куда течет Иордан? Куда
подевались собаки и драконы из книг - или это выдумки? Почему не могут
больше ездить танки и автомобили? Почему солнце большое, а звезды
маленькие? Где находится завтрашний день? Из чего Создатель сотворил мир,
людей, животных и рыб? Где он теперь, почему никогда не разговаривает с
людьми?..
что-то на пальцах, злился и плакал, видя, что мама не понимает его, а мама
утомленно садилась на табурет и со вздохом говорила отцу, если тот был
дома: "Сережа, я больше не могу, он меня замучил... Я больше не могу,
Сережа..."
говорили мало и как-то путано. Мир казался тайной, и часто по ночам Павел
не мог уснуть и смотрел в темноту широко открытыми глазами, чувствуя, как
где-то в глубине рождаются тени-образы, как в звездной дали слабо светит
маленькое солнце, и что-то старается, старается взлететь, распахнув черные
драконьи крылья, старается - и обессиленно погружается в черноту, как рыбы
под высоким берегом Иордана.
заставляя беззвучно шевелиться пересохшие губы...
ввел во тьму, а не во свет... Измождил плоть мою... Огородил меня и
обложил горечью и тяготою... Посадил меня в темное место, как давно
умерших... Окружил меня стеною, чтобы я не вышел, отяготил оковы мои...
Извратил пути мои и растерзал меня, привел меня в ничто..."
легко, словно заснул, как вообще умирали люди Лесной Страны, но умер всего
лишь в сто семь лет, намного не дотянув до положенного человеку Создателем
срока.
узкие окна под высоким деревянным потолком светило утреннее солнце. Люди
вокруг крестились и что-то шептали, и слезы текли по бледному и красивому
маминому лицу, и опустил глаза отец, подергивая свои рыжеватые усы, и
Посвященные в белых накидках с золотистыми крестами на груди и спине
ходили друг за другом вокруг гроба и славили Создателя, а у стены, в
отдалении от всех, стояла неподвижная фигура в черном, с низко надвинутым
на лоб капюшоном. Павел впервые увидел Черного Стража и испугался его.
оставаться безучастным и спокойным, - Павел вырвал свою ладонь из маминой
руки, побежал за гробом и вдруг упал в оцепенении - и очнулся только дома
от прикосновения ко лбу влажного холодного полотенца.
Создатель дает людям жизнь и зачем отнимает ее, и куда уходит человек
после смерти? "Редеет облако, и уходит; так нисшедший в преисподнюю не
выйдет, не возвратится более в дом свой", - утверждал сказочный библейский
Иов, но так ли это на самом деле? Не восстанут ли в определенный
Создателем час все умершие со дня создания мира, не соберутся ли на берегу
Иордана и не будут ли жить вечно в Лесной Стране?
двенадцать лет, мама опять, как и каждый месяц, повела его к Колдуну.
Вновь и вновь Колдун водил ладонями над его головой, вновь, как уже
десятки раз ранее, призывал заговорить, но все попытки были напрасными.
Павел молчал, только вздрагивал и издавал горлом какие-то кашляющие и
стонущие звуки. Язык не хотел слушаться его.
травы в кувшинах, когда к воротам подъехала телега и два врача осторожно
внесли на носилках бледного Йожефа Игрока. Длинные костлявые руки Йожефа
беспомощно свисали с носилок, на белой ткани, обмотанной вокруг головы,
проступило засохшее кровавое пятно.
пристани в бригаде, укреплявшей набережную накануне сезона дождей. Кто-то
из стоявших наверху, на высоком берегу Иордана, нечаянно выпустил из рук
тяжелый камень, тот полетел вниз и угодил в голову подходившему к лестнице
Йожефу. Его быстро привезли к врачам, те сделали, что могли - промыли
рану, извлекли осколки черепа, прижгли настойкой огонь-травы, перевязали и
обеспечили полный покой. Но прошло уже три дня, а Йожеф никак не приходил
в сознание, и пульс становился все реже и реже. Пробовали взбодрить Йожефа
водкой, вдували в ноздри растолченные зерна болотных ягод, окуривали едким
дымом горящих лесных роз, но никакие усилия не помогали. Йожеф холодел,
едва дышал и чувствовалось, что он не собирается возвращаться из-за черты.
Йожефа, жена Йожефа, Светлана, стояла в углу, обхватив лицо ладонями и
раскачиваясь из стороны в сторону, врачи сначала виновато пожимали
плечами, а потом вышли за дверь и закурили в коридоре, а Павел с мамой
тихо сидели у стены, глядя на заострившееся лицо Йожефа.
раз, другой... Помассировал пальцы, потом словно вынул что-то из воздуха и
резко бросил в рану, еще и еще раз провел ладонями. Закрыл глаза, на его
морщинистом лбу выступили капли пота. Вновь поймал что-то в воздухе,
поднес к ране. Его пальцы дрожали от напряжения, всегда доброе лицо было
строгим и почти неузнаваемым. Склонился над Йожефом, чуть ли не ввинчивая
пальцы в рану, внезапно шумно выдохнул, открыл глаза и покачал головой.
черные волосы свисали до пола, закрывая лицо. Колдун еще раз шумно
выдохнул воздух, печально поднял брови, обвел комнату глазами и вдруг
встретился взглядом с застывшим от боли Павлом. Поманил его согнутым, все
еще дрожащим от напряжения пальцем, и прошептал: "Пробуй, Павел,
пробуй..."
рыдания, а Павел отпустил платье мамы, встал и медленно подошел к Йожефу.
Врачи, тесня друг друга плечами, переминались в дверях.
носом и тонкими синими губами, сосредоточил взгляд на точке чуть повыше
переносицы Йожефа - и поток чужой боли, которую он ощутил, когда Колдун
совершал свои манипуляции, вдруг, словно прорвав плотину, хлынул в него,
чуть не захлестнув собственное сознание Павла.
неуверенно, пробуя, ошибаясь и снова пробуя, сумел отвести эту боль от
своего сознания, направить в обход, следя за тем, чтобы течение было не
слишком медленным и не слишком быстрым, и одновременно представляя,
сосредоточенно глядя на лоб Йожефа, как навстречу этому потоку боли,
скользя над ним, стремится длинное извилистое белое облачко теплоты. Поток
вошел в берега, стал иссякать, а облачко теплоты, постепенно сгущаясь и
заполняя безликое пространство, все уплотнялось и уплотнялось...