найти возлюбленную, пускались в путь отважные воины. Они бились с
драконами, слушались советов волшебниц, выдерживали все испытания, которые
устраивали им злые невидимки в заброшенных замках, вызволяли из беды
зверей-помощников, раскрывали коварные замыслы соперников и
недоброжелателей, добывали волшебные камни и перстни, боролись с
преграждавшими им путь черными оборотнями и духами ночи. Ради любви
мастерил себе крылья и летел на Диолу отважный Ликант, преодолевая холод
небес, горячим своим сердцем согревая пустоту. Не побоялся вторгнуться в
дали Загробья певец Уллиной, не пожелавший смириться с уходом ненаглядной
Аэллии. Страсть ваятеля Олгринда оживила бездушный камень статуи. В пламени
войны отбил предводитель островитян Ард Сокрушитель похищенную у него
прекрасную Иннемену...
было когда-то и неразделенное томление подростка по хрупкой большеглазой
альдетте Олеллии, живущей в замке за Зелеными холмами. Были, были и другие
встречи -- на музыкальных вечерах, на турнирах -- прелестное личико в ложе
зрителей, -- в грандиозном театре Имма, на весеннем празднике
Возрождения... Пронзающий сердце взор -- и сладкая пустота в груди, и туман
в голове, и горят щеки, и хочется во весь опор лететь на коне, куда глаза
глядят, и доскакать до заходящего солнца... и тоже, подобно Ликанту,
добраться до Диолы, пройти черными полями Загробья, сразить двадцать тысяч
драконов и положить к ногам возлюбленной ожерелье из самых красивых и самых
недоступных звезд.
туманной и зыбкой мечтою... за манящей и нежной рукою... устремилась,
помчалась она... Дней иных наступает отрада -- так назначено мудрой
судьбой... И в цветенье нездешнего сада... мы уйдем неразлучно с тобой..."
голове, когда он бродил по холмам или сидел у реки, или выходил на галерею
своего замка, погружаясь в ночную темноту и слушая голоса звезд...
туманных мечтаний, и не хотело, не желало оно удовлетвориться тем, что
есть: прелестными личиками на музыкальных турнирах и в театрах, на
праздниках и у шумящих фонтанов Имма. Сердцу хотелось чего-то большего,
чего-то нездешнего, чего-то обжигающего, пронзающего насквозь...
открытыми глазами глядя в темноту, словно стараясь увидеть там образ той,
которую предрекла ему мерийская гадалка. -- И есть ли она действительно на
свете?"
ночной тишины слегка звенело в ушах.
отчетливо. Было непонятно, кому он принадлежал: мужчине или женщине? И был
ли вообще этот голос или слова родились в душе Аленора?
в комнате больше не раздавалось ни звука.
колотится сердце. -- Кто это сказал? Почудилось?"
прозвучали во сне. Но уж слишком явственно он слышал их... Почему-то
стараясь не шуметь, юноша откинул тонкое одеяло, встал и зажег светильник.
В бледном, слегка дрожащем свете он осмотрел спальню, но никого не
обнаружил. Все стояло и лежало на своих местах, и не было в комнате места,
где мог бы скрываться кто-то посторонний.
Аленор открыл тихо скрипнувшую дверь и вошел в соседнюю комнату, где на
столе по-прежнему стояла посуда с остатками его недавнего ужина. Там тоже
никого не было.
как стекают по шее под волосами теплые капли пота. Он не считал себя
трусом, но мурашки бегали у него по спине и было ему очень не по себе.
Откуда могли донестись эти слова?..
пустынную площадку с каменными вазами и, никого не обнаружив и там,
вернулся в спальню. О том, чтобы лечь и заснуть, он теперь и не помышлял --
взбудораженное сердце не желало умерить свой пыл и продолжало вырываться иэ
груди. Поставив светильник на пол и присев на широкий подлокотник кресла,
юноша принялся раздумывать, что могли означать прозвучавшие в ночи слова,
произнесенные неизвестно кем.
прощаний с ушедшими и проводов в Загробье. Бабушка, альдетта Вирнона.
Отцовская сестра, альдетта Арденсирра. Сестра матери, альдетта Даутиция.
Давным-давно, на Восточном побережье -- еще какой-то дальний родственник...
Утонувший в море товарищ по отроческим забавам альд Селандан... Угодивший
под горный обвал другой приятель прежних лет -- альд Горрингрот... И
конечно -- отец... Веселый и добрый отец, которому просто нельзя было не
подражать, на которого хотелось походить во всех мелочах... Прощание с
ушедшими в храмах, горсти земли на крышку гроба, поминальные трапезы и
последняя песня, которую отлетевшая душа должна услышать в начале долгого
пути по Загробью. Но как связаны все эти прощания с книгой и что это за
книга?..
рассвета было еще далеко. Розовый полумесяц Диолы повис у самого горизонта,
словно высматривая спящее солнце. Мысли юноши сбивались, растекались,
кто-то говорил с ним, кутаясь в темный шуршащий плащ...
куртка Дата, сына Океана... или сына Ночи?.. Ночью все книги... черные..."
добрался до постели, повалился на откинутое одеяло и уткнулся лицом в
подушку. Больше он уже ни о чем не думал -- он спал и видел какие-то
странные, совершенно неуловимые и невразумительные картины, и невесть
откуда взявшееся слабое пламя обжигало его обнаженную грудь -- это саднили
порезы, полученные в неожиданной схватке с сыном Океана; Дат держал в руке
огромную черную книгу, и на ее обложке кровавились непонятные слова:
"похороны знания должны тебя убить"...
легкие привычные сны, хотя и такие же ускользающие, но напрочь лишенные
тревоги, приятные и освежающие.
незнакомка. -- Я жду тебя. Найди меня, Алено-ор..."
от этого прикосновения. В спальне было светло, за окном голубело
безукоризненно чистое утреннее небо, и медленно кружили в небе небольшие
белые птицы. Возле кровати стоял глонн. Его бурая шерсть была аккуратно
прилизана, круглые желтые широко расставленные глаза под покатым лбом
доброжелательно и чуть печально смотрели на юношу. Может быть, и не было в
них никакой печали, но Аленору всегда казалось, что глонны помнят свое
прежнее существование и чувствуют вину. Как обычно, в это очередное утро
поминального месяца глонн сжимал в лапе маленький серебряный крест:
альдетта Мальдиана извещала сына о том, что готова к встрече у часовни, в
которой покоился прах альда Ламерада.
Спасибо, что разбудил.
столику, на котором лежали гребни, перчатки, обручи и упругие кольца для
волос и вперемешку теснились флаконы и баночки с разными ароматическими
притирками и целебными мазями. Лапа глонна на мгновение нерешительно
замерла над этой разноцветной россыпью, а потом ловко выудила из-под
лежащей на столике тонкой перчатки серебряный крестик Аленора, почти такой
же, как материнский, только с круглым пятнышком голубой эмали в центре --
Аленор родился в год Голубого Неба, завершающий год Цикла Стихий Природы.
висящих на стене над дверью часов. -- Я сейчас. Буду без опоздания.
память о них, как обычно, почти стерлась при пробуждении. Но он хорошо
помнил другое: таинственный голос, прозвучавший в ночи. Он был уверен, что
голос ему не почудился, не приснился, и почти не сомневался: все, что
произошло с ним вчера, произошло неспроста. Взятые по отдельности, сами по
себе, события могли быть случайностью, но отстранившись от них, поднявшись
над ними, представив их в совокупности, поневоле задумаешься о невидимых
нитях, которые соединяют их, и где-то в отдалении, возможно, сходятся в
одной точке; эти нити зажаты в чьей-то руке... Случайным может показаться
лесной орех, упавший тебе на голову. Но посмотри вверх -- чьи босые ноги
мелькают там, в гуще листвы? Не твоего ли вихрастого приятеля-одногодка из
недалекого селения? А поразмысли, почему это ему вздумалось вдруг
обстреливать тебя орехами -- и поймешь: это его ответ на то, что ты вчера
при всех мальчишках бесцеремонно оттолкнул его и первым залез в ту пещеру в
овраге...
увесистым орехом -- просто он случайно сорвался с ветки, которую, тоже
случайно, задел твой приятель, залезший на дерево, чтобы высмотреть,
резвятся ли на поляне дикие поросята, и ведать не ведающий, что ты как раз
в этот момент проходишь мимо...