Чтение 6–й страницы книги ~Самолет по имени Сережка~

поставили на ребро несколько книг. Сережка решил:

- Я тоже буду играть сидя. Чтобы на равных...

- У тебя не получится с непривычки, играй обыкновенно.

Он спорить не стал, но (я это видел) приготовился поддаваться.

Мы разыграли подачу, я выиграл. Сережка играл ничего, не хуже Вовки
Кислицына или Владика Ромашкина. Но...

Для начала я вляпал ему пять мячиков подряд. Он уже не вспоминал, что
хотел играть, не вставая со стула. Потом с его подачи я пропустил два
мяча, но ему забил три.

Сережка вытер локтем лоб и сказал жалобно:

- Знал бы, дак не связывался...

- Меня мама тренировала. У нее первый разряд...

- Предупреждать надо, - отозвался Сережка с обидой. С ненастоящей,
дурашливой. - Ладно хоть, что не в сухую...

Мы закончили со счетом двадцать один - шесть.

- Так мне и надо, - вздохнул Сережка. - Где у вас посуда?

- Мы про это не договаривались! Это только с мамой...

- Но должен же я себя наказать! За то, что нахально сунулся играть с
чемпионом!

- Какой я чемпион! Да я... ты просто не привык тут со мной... Ой! А
посуду-то правда надо мыть, а то от мамы влетит!

- Давай вместе!

Тарелки и стаканы он мыл гораздо лучше, чем в теннис играл. Мы
управились за три минуты. Сережка вытер последнее блюдце и завертел его
перед собой, как зеркальце. На блюдце была нарисована рыжая котеночья
мордочка.

- Симпатичный какой кот...

- Это старинное блюдце, бабушкино... - И я вдруг вспомнил: - Слушай,
а почему ты отозвался, когда я кричал: "Пушок, Пушок"?

Сережка осторожно поставил старинное блюдце, облизал губы, подергал
шнурок на шее.

- Мне послышалось "Лопушок"... Меня так в детстве звали, потому что
лопоухий был... Мама так звала...

- Сейчас-то уж, наверно, так не зовет, деликатно заметил я. - Никакой
лопоухости нисколечко уже не заметно...

Сережка опять стал разглядывать блюдце. - Сейчас некому так звать.
Мамы нету... уже три года...

Я подавленно молчал. Сережка встряхнулся. Проговорил с какой-то
искусственной взрослостью:

- Видишь как бывает... У тебя отец, у меня мама... Вот так... - И
стал тереть чистое блюдце полотенцем.

И я почувствовал, что Сережка ничуть не счастливее меня. Даже
наоборот. Ну, пусть я без ног, зато с мамой! Это в миллион раз лучше, чем
если бы совсем здоровый, а мамы нет. Мне на миг даже страшно сделалось,
будто кто-то предложил такой выбор. А потом... не знаю, как это назвать.
Какое-то особое тепло у меня появилось к Сережке. Потому что его можно
было пожалеть. Раньше все жалели меня, а тут был мальчишка, который
нуждался в сочувствии не меньше, чем я. У каждого была своя беда, и это
нас уравняло.

- А живешь-то с кем? С папой?

- Да... С отцом и с его сестрой, с теткой. Она ничего, добрая. Иногда
только веником или полотенцем замахивается, если что не так... - Сережка
засмеялся. Видно было, что смехом он пытается отогнать печаль. От нас
обоих.

Потом он совсем уже бодро предложил:

- Пойдем теперь гулять! Тебе можно?

- Можно, конечно! Только сперва надо кресло вниз тащить, потом
меня... Хотя я и сам могу по ступеням, я уже попробовал!

- Не выдумывай! Что я, не унесу тебя, что ли?

- Мальчишки меня всегда вдвоем носят. А мама с трудом уже... Она о
новом кресле хлопочет в "Красном кресте", о таком, в котором можно по
лестнице...

- Я тебя не хуже нового кресла доставлю куда надо! Я тренированный.
Осенью я весь наш урожай картошки из сарая в подвал перетаскал, в рюкзаке.
Тетя Настя даже похвалила: "Вот, - говорит, - хоть какой-то талант у
человека проявился"...

- Почему "хоть какой-то"? - обиделся я за Сережку.

- Потому что я - личность без всяких проблесков. Весь на среднем
уровне. Даже фамилия самая-самая простая...

- Какая?

- Сидоров.

- Ну и что? Хорошая фамилия. У нас в доме твой тезка Сергей Сидоров
живет, мастер спорта по велосипеду...

- Ну так это ведь он мастер, а не я. А у меня никаких талантов сроду
не было.

Я подумал, что у Сережки по крайней мере один талант есть бесспорно -
сразу становиться своим человеком.

- Ладно, тащи вниз кресло и приходи за мной. Я пока позвоню маме...

Он потащил, а я, перебравшись на тахту, позвонил.

- Мам, я погуляю, ладно?.. С Сережкой Сидоровым. Он меня спустит и
поднимет, не волнуйся... Да нет, не чемпион! Мальчик с нашего двора... Ну
и что же, что не знаешь, зато я знаю! А ты увидишь и тоже сразу его
вспомнишь, ты его не раз встречала... - Тут я малость хитрил, но был
уверен, что мама, увидев Сережку, в самом деле примет его за знакомого. -
Что? Ну, конечно, недолго... Вымыл, вымыл... Ну, не бойся ты, я же не
один!.. Все запру! Ладно, будем осторожны. Пока!

Сережка вернулся, стоял в дверях и слушал разговор. Потом подошел,
подставил спину:

- Садись.

Я устроился у Сережки на закорках.

- Тяжело?

- Нисколечко... - И понес меня. Терпеливо подождал, пока я запирал
входные замки, вприпрыжку спустился со мной к выходу, пронес мимо
любопытных бабки Таси и бабки Шуры ("Здравствуй, Ромочка! На прогулку
поехал, голубчик?"). Ловко пересадил в кресло. Я уперся ладонями в обручи.

- Поехали скорее! - Подальше от словоохотливых бабок.

- Давай покачу тебя!

- Что ты, я сам!

ДЕРЕВЯННЫЕ ТРОТУАРЫ

Наша улица не в центре, но и не на самой окраине. В районе, который
называется "Текстильный". На ней стоят одинаковые панельные многоэтажки и
растут жиденькие клены. Машин здесь немного, но регулярно проезжает
автобус тридцать первого маршрута.

Мы двигались по асфальту, в расщелинах которого росли подорожники. Я
ладонями толкал дюралевые обручи - они приделаны к колесам специально для
рук. Передние колесики прыгали на асфальтовых бугорках. Сережка шел рядом.
Я все ждал, что он спросит: "Куда двинемся?" Но он вдруг вздохнул:

- Ты неправильно сказал своей маме...

- Что неправильно?

- Я не из вашего двора.

- Какая разница? Все равно ведь ты недалеко живешь!

- Далеко. Если на тридцать первом ехать, то целых полчаса, до
стадиона "Чайка". А там еще пешком по Диспетчерской и Партизанской...

- А как ты здесь оказался?

- Просто так. У меня привычка такая... вернее, занятие. Гуляю по
всему городу, смотрю: где что интересное. И где есть хорошие люди...

Я огорчился и встревожился:

- Значит, ты здесь случайно!

Он быстро посмотрел на меня сбоку.

- Почему же случайно?

- Мог ведь и не завернуть в наш двор...

- Кто его знает, - тихо отозвался Сережка, глядя под ноги.

- И... наверно, больше уже не завернешь, - шепотом сказал я. - Будешь
гулять по новым местам. Искать... новых людей.

Сережка положил руку на спинку кресла.

- Зачем же мне новых? Раз уж я нашел тебя... - Это он все так же тихо
проговорил, даже скучновато. Но по мне опять прошло тепло - по всему телу,
даже по ногам. Я зажмурился, прижался затылком к спинке, потом глянул на
Сережку. Он шмыгнул носом, но глаз не отвел. Вернее, отвел, но не сразу, а
когда все уже было ясно. Поглядел по сторонам и спросил равнодушным тоном:

- Эта улица в честь какого Глазунова называется? Есть такой
композитор, есть художник...

- В честь Героя Советского Союза. Он был летчик и погиб в сорок пятом
году... Он до войны в нашем городе жил.

- Я даже и не слыхал про такого, - озабоченно сказал Сережка. - Ну
ладно... А куда пойдем-то?

Когда я гулял с мамой или ребятами, маршруты были одни и те же: или к
площади Пушкина, где большой фонтан, или в сквер у Городского театра, или
на Большой бульвар...

- Сережка! Давай куда-нибудь наугад! Где я еще никогда не был! Ну,
хоть в этот переулок!

В самом деле, сколько раз проезжал я в кресле мимо узкого переулка
между булочной и кирпичным забором, а понятия не имел, что там, в
нескольких метрах от улицы Глазунова. И сейчас даже подумалось: вдруг
что-то необыкновенное?

Переулок назывался Кочегарный (и кто это придумывает такие