Чтение 6–й страницы книги ~Посмотри в глаза чудовищ~

- Вы врач? - попытался поставить его на место доктор.

- Я не намерен вдаваться в объяснения, - высокомерно ответил
Николай Степанович и поднял руку ладонью вперед. - Итак...

Доктор мигнул.

- Да, конечно... - забормотал он. - Пойду распоряжусь, а вы
пока...

- И никаких записей, - прилетело доктору в спину.

Суровая сестра с лицом черным и длинным облачила Николая
Степановича в зеленый хирургический костюм, закутала ему голову
марлей, проводила туда, где пахло йодом и пережженными простынями. Его
заставили лечь на жесткий холодный стол. В круглом отражателе над
собой он видел маленького и страшного себя. Через минуту на каталке
привезли бледного до синевы Степку.

Из носа его торчали закровеневшие тампоны.

- Папочка... - прогундосил Степка и заплакал.

- Прекратите, кадет, - велел Николай Степанович. - Здесь вам не
альманах "Сопли в сиропе".

- Доктор сказал, - наклонилась к нему сестра, - что забирать
шестьсот миллилитров. Вы сдавали когда-нибудь кровь?

- Делайте, как он велел. Я сдавал, и помногу. После этого возьмете
еще восемьсот на плазму.

- Что?!

- Именно так. Работайте, мадам.

Игла вошла в вену. По прозрачной трубке ринулся черный столбик
крови.

Сто... двести... четыреста...

- Как вы себя чувствуете?- голос издалека.

- Как космонавт на орбите.

- Шутник у тебя папа.

- Он не шутник. Он ученый.

Шестьсот.

Как увозили Степку, Николай Степанович не видел. Это был какой-то
моментальный провал. Потом он лежал, а над ним без всякой опоры висели
бутылки с чем-то прозрачным.

- Как вы себя чувствуете?

- Как космонавт на орбите...

Кровь уходит в прозрачную подушечку. Одна... другая...

Все? Да, похоже, все.

- Сейчас, сейчас, миленький, потерпи еще... - мягкое прикосновение
к щеке. - Не трать вату, Василиса... и мох не трать, раненых много, не
хватит, сволочи ягды...

Гудение вдали. Костры, костры...

Жгите костры.

Что?

Нет, все в порядке. Да, я слышу. Я все слышу.

Приносят то, что осталось после центрифуги - густую черную кашу.

Возвращение долга.

Не надо так напрягаться, расслабьтесь, лежите спокойно...

Все. Он уже не в силах держаться на поверхности. Падение. Падение
вниз, вниз - к самому началу, к началу...

Гулко. Шаги в коридоре. Свет.

Промедление смерти (Петроград, 1921, август)

- Гумилев, поэт, на выход!

- Нет здесь поэта Гумилева,- сказал я, вставая с нар и закрывая
Библию. - Здесь есть поручик Гумилев. Прощайте, господа. Помолитесь за
меня, - и я протянул книгу редковолосому юноше в студенческой тужурке.

- Руки-то за спину прими,- негромко скомандовал конвойный,
вологодской наружности мужичок, окопная вошь, не пожелавшая умереть в
окопе. Он не брился так давно, что вполне мог считать себя бородатым.

В коридоре нас потеснили к стене двое чекистов, тащивших под локти
человека с черным мешком на голове. Один из чекистов был женщиной.
Впрочем, чему удивляться, если дочь адмирала Рейснера пошла по
матросикам? И эта, должно быть, какая-то озверевшая инженю из
альманаха "Сопли в сиропе". Я проводил их взглядом. Было в этой новой
русской тройке такое, что заставляло провожать ее взглядом.

Очень дико выглядят женщины в коже и мужчины в галифе без сапог...

Я тоже был в галифе без сапог.

- Счастливый ты, барин,- сказал мне в спину конвойный.

- Отчего так?

- Уйму деньжищ за тебя отвалили... сказать - не поверишь...

- Что ты мелешь?

- Истиный Бог!

- А как же это ты, верующий, безбожникам служишь?

- Несть власти, аще не от Бога, - извернулся конвойный. Был он
редкозуб и мягок, как аксолотль. - Не о том речь, барин. Что же ты за
человек такой дорогой? Сам видел - государственного банка ящики... Ты
вот что, ты меня-то запомни, я тебе худого не делал и не желал вовсе.
Может, пригожусь...

- Ладно, служивый. Может, и пригодишься.

Из-за угла вдруг возник чекист неожиданно пожилой, в
костюме-тройке и толстых очках в железной оправе, с модной у них
козлиной эспаньолкой, которая позже стала известна как ленинская
бородка. Он уставился на конвойного, и я почувствовал, что сейчас
что-то произойдет. Конвойный за моей спиной громко икнул.

- Ты! - завизжал чекист.- Тетерев злоебаный! Мешок где, говно
зеленое? Мешок где?!!

- Да я... да вот... - и конвойный понес какую-то чушь о вобле и
сухарях. Несколько секунд чекист слушал его внимательно.

- Ты знаешь, что с тобой теперь товарищ Агранов сделает? - сказал
он вдруг очень тихо, и конвойный упал. Чекист пнул его в бок, плюнул
и, часто дыша, но уже явно успокаиваясь, пожаловался мне:

- Вот такие и погубят революцию... Ладно, теперь уже не исправишь.
Идемте,

Николай Степанович, вас ждут.