приличным людям, не телевизор же смотреть, не суету эту безумную? -
пристойно выпивали, пристойно закусывали, пристойно пели песни под
гитару... Так что Краюхин был всегда в курсе всех проблем коммуны.
Знаниями своими он не злоупотреблял и не вмешивался в события по пустякам.
"Лучшая полиция - это та, которой как бы нет, а преступников Бог
наказует..." За годы существования коммуны лишь одного излишне пылкого
ленинца пришлось тихо придушить его же подушкой, да нескольким
смутьянам-ворчунам подбросить в дом чего-нибудь этакого...
Дедушку-коммуниста похоронили с почетом, смутьянов изгнали с позором.
Коммуна жива.
вокруг тех сбежавших - или исчезнувших? Не было, вот в чем фокус... Ну,
бурчали иногда: было лучше, или это не так, или вообще: зря залезли в эту
яму, теперь обратно нет ходу... Но ведь многие бурчат, когда можно. Такие
вот пожилые, вялые, ни с кем не дружные, бездетные (или дети отдельно),
одинокие... Одно было общим для всех: жили на отшибе, без соседей, и
хватились их не сразу. Почему-то лишь сейчас пришло в голову: да мог ли,
например, старик Панкратов утащить на себе ту гору поношенной обуви,
которую ему накануне привезли для сортировки и обновления? Или чета
Ахматишиных, у которых одной зимней одежды был полный сундук? Непонятно...
неподвижный, не понимая речи людей - и все, кто на него смотрел, тоже
замирали и замолкали. Сейчас, сказал он наконец, и вышел.
кто-то незнакомый со страшными глазами. Тот, в зеркале, уже знал и понимал
все, а Краюхину это еще только предстояло.
руками. Не головами мы думали, нет... Шесть человек исчезли из квартир.
Соня - по дороге в лагерь. Собак пропало - не счесть. Воют они ночами,
боятся, смертно боятся... И вот, дождались - четверо ребятишек. Артем. Да.
И Артем среди них. И Артем. Он повторил это несколько раз, пытаясь пробить
в себе какую-то корку. Или стену. Или вообще расколоть себя на части...
джипа. Сию минуту. Дети пропали. Поехали из лагеря... Да! И Золтан... - он
схватил телефон и набрал номер. - Золтан, дети пропали. Наши. Да. У меня,
через пять минут. Возьми Веткиных собак.
известно, лучший дезорганизатор из всех, живших когда-то. Может, все
обойдется. Потом - набрал номер Алисы.
числе. Сейчас. От моего дома. Да.
Какие собаки, что вы...
Левый локоть распирало так, что казалось - лопнет. Пальцы, торчащие из-под
полы, стали толстые и гладкие, как сардельки. Но боль будто бы утихла.
Если не шевелиться. Но шевелиться надо, потому что очень хочется пить.
Большая бутылка газировки была у Фрукта - одна на всех. Туристы...
Ниагарский водопад...
видела свою руку и видела кабели! Фонарь выключен...
чуть не заорала. - Вы же не хотите, чтобы я ослеп?..
свечу. И - красноватый отсвет будто бы кошачьих глаз...
звать меня Айболитом...
старательно вглядываясь в вагоны и в то, что под ногами. Очки давали
гораздо лучшее изображение, чем он рассчитывал. То есть - почти все видно.
Контурно, слишком контрастно, но отчетливо. Двести шагов, триста, триста
пятьдесят... где-то здесь, скоро... Вначале он увидел провалившуюся
решетку в полу - такие решетки несколько раз встречались на пути. А
потом... потом запахло кровью. Он как-то сразу понял, что это пахнет
кровью.
Но Артем шестым чувством - может быть, тем самым, которое помогало ему
обходить топкие места - схватил: это было здесь. Опустился на корточки.
Тронул камешки пальцем. Липко и мокро...
кувыркнулся вперед - а когда вскочил, топор в отведенной руке уже
наготове... Двое вышли из ниши в стене туннеля. Еще кто-то шевелился
наверху, и Артем отступил на шаг, прижавшись спиной к стенке вагона. Ног
он не ощущал...
Мы тебя не видели. Ты за ними шел?
тьмы. У Драча до сих пор не видят глаза. И болят.
глаз?
ты, брат?
его сын.
неправильными?
выплеснется в наружную трясучку, и тогда все. Запрыгала нога...
вниз. - Мне нельзя сидеть на твердом.
потом... нет, об этом нельзя вспоминать, нельзя! - когда она сжималась и
пряталась внутри собственного тела, и тело от этого становилось
деревянным, бесчувственным. Даже удары гасли в нем... Прыжки машин, клекот
моторов, мокрые плечи угрюмых мужчин... заросли, ржавые рельсы, грязевое
море без дна... дождь, дождь. Дождь. Краюхин, стальной несгибаемый столп,
телефон у щеки и генеральский уверенный баритон, но лицо почему-то будто
вдавлено внутрь, и вместо глаз - лужицы страха. Потом - полощущийся
прерывистый свист, светящийся марсианский треножник бродит где-то вдали...
сквозь осинник и останавливаются на краю бездны (почему-то именно бездной
видится Алисе грязевое море, будто не глиной оно полно, а жидким стеклом,
прозрачным желе, медузным студнем... и так - до центра Земли) и сухой, как
хворост, офицер - черная куртка и черный берет с трехцветной кокардой -
подходит быстрым шагом к Краюхину и бросает руку к виску:
резервной дивизии прибыл в ваше распоряжение!
сразу... Голос у офицера сухой, как он сам: "Штапс-капитан Саломатоффф..."
Она его помнит: лагерь резервного полка рядом, и офицеры - частые гости в
леонидопольских школах. А мальчики, соответственно - в дивизии. И она,
учительница, с ними. Веселые молодые офицеры, гоняющие по полигону
Корнев Павел
Акунин Борис
Махров Алексей
Жюль Верн
Белов Вольф