Чтение 6–й страницы книги ~Катали мы ваше солнце~

(берендейск.) - широкий сосуд с рыльцем для разливки питей.] вина и
берендейку сдачи с отбитым носком, тут же небрежно сунутую Докукой за
пазуху.

Кудыка с благодарностью принял полный ковшик, по ободку которого
шла надпись: "Человече! Что на мя зриши? Пей," - и лукаво покосился на
Плоскыню.

- Поучил, стало быть, Купаву?

Тот насупился по-медвежьи, брови натопырил, губы отдул.

- А то как же! - рявкнул он кровожадно. - Сбил да поволок, ажно
[Ажно (берендейск.) - инда.] брызги в потолок!..

Все с сомнением взглянули на его левую щеку с четырьмя глубокими
царапинами, но спорить не стали.

Кроме троих древорезов да двух храбров, в кружале, можно сказать,
никого и не было. Сидел лишь в дальнем конце длинного стола никем не
знаемый берендей - не берендей, погорелец - не погорелец... Что-то он
там про себя смекал, вздымал бровь, подмигивал хитро неизвестно кому.
И чарку не глотом глотил, а смаковал, причмокивая.

Храбры и древорезы выпили по чину за здравие старенького
царя-батюшки Берендея и заговорили о событиях прошлой ночи. Да и
вообще о нынешних временах. Вздыхали, охали, почесывали в затылках...

- Померещилось мне, что ли, под утро... - пожаловался в недоумении
Кудыка. - Будто лешие по слободке шастали...

Румяный Докука уставил на него синие очи и заморгал. Многое,
многое проспал он сегодняшним утром...

- Ничего не померещилось, - буркнул храбр постарше, именем Чурило.
- Еще как шастали!.. Сам видел...

- Дык... это... - опешил Плоскыня. - Они же к жилью не подходят!

- Подойдешь тут, когда такое творится! В лесу-то, чай, еще
страшней было, чем в слободке...

- Да-а, дела-а...

- Обнаглели лешие! - сказал обиженно синеглазый красавец Докука. -
Мало того, что сами шубу наизнанку носят, так еще и других
выворачивать заставляют! В лес войдешь - переобуться изволь, с левой
ноги на правую...

- А не переобуешься?

- А не переобуешься - перетемяшат [Перетемяшить (берендейск.) -
перелобанить.] поленом, отволокут в чащу да и бросят. Выбирайся
потом... Это у них теперь "лесом обойти" называется. Совсем стыд
утратили. Дерево вырубить - шесть берендеек им выложи...

- А не пять? - усомнился Кудыка.

- Пять? В том-то и клюква, что шесть...

Несколько мгновений Кудыка сидел неподвижно. Остолбуха нашла.
Медленно повернулся к храбрам.

- А вы-то что ж, дружинушка хоробрая? - упрекнул он их с горечью.
- Нет, чтобы взять да и очистить лес от погани от этой... единым
махом...

Те насупились, крякнули.

- Очистишь тут, как же! - проворчал степенный Чурило. - Думаешь,
боярину нашему ничего от них не перепадает? От леших-то...

Наивный Плоскыня ахнул тихонько, с ужасом глядя на храбра. Кудыка
же с досады чуть не плюнул.

- А ежели князь узнает? - подмигнув, тихонько спросил Докука.

- Князь?.. - Чурило приостановился и царапнул искоса недобрым
взглядом пьянчужку за дальним концом стола. - Сказал бы я тебе, да
лишние бревна в стенах есть...

Примолкли, нахмурились. Потом налили по второй и выпили кстати за
здравие князя теплынского Столпосвята со княгинею.

- И земля вон намедни тряслась... - вздохнул удрученно молодой
курносый храбр, именем Нахалко. - С терема боярского маковка упала...

Древорезы встревожились.

- Котора маковка?

- Правая...

- А-а... - Покивали, успокоились. - Ну, это капель не на нашу
плешь... За правую мы не ответчики...

В этот миг на дальнем конце стола наметилось движение. Оглянулись
и увидели, что пьянчужка, упершись широко расставленными руками в
дубовую столешницу, пытается встать. Бровь - заломлена, глаз -
поперек.

- Кто... бревно?.. - осведомился он с угрозой. - Ты... кого тут...
бревном?..

Все ждали с любопытством, что из этого выйдет, но суставы у
пьянчужки подвихнулись разом, и он вновь тяжко сел на лавку, взболтнув
нечесанной головой. Так ничего и не дождавшись, вернулись к разговору.

- Маковка... - усмехнулся Чурило. - Хорошо хоть терем устоял!..
Земля-то на чем держится? На трех китах... Вот один из них, стало
быть, хвостом плеснул, а в загривке-то - отдается... Ну и земля, знамо
дело, колеблется... Она ж как раз на загривке у него и лежит. Не
шутка, чай...

Скрипнули петли входной двери, и на пороге возникло облако пара, а
в нем отмерзший Шумок. Словно бы и не битый. Весь, как всегда,
переплюснутый, искривленный, только что щека и шапка - в инее.
Торжествующе оглядел присутствующих.

- Думали, помер? - спросил он негромко, и личико его озарилось
злодейской радостью. - А я вот взял да и пришел!..

- Дверь прикрой, изверг! - гаркнул желтоглазый хозяин. - Кружало
выстудишь!..

Шумок притворил дверь и, заметно приволакивая ногу, приблизился к
онемевшим берендеям, сел.

- Кто убивал, тот и поит, - объявил он, без стеснения беря ковшик,
что поближе.

Остальные переглянулись, поерзали, посопели и, махнув рукой,
кликнули хозяина, чтобы принес еще одну посудину.

- Живуч, - скорее одобрительно, нежели осуждающе изронил Чурило. -
Пополам перерви - двое вырастут...

- Это что!.. - пренебрежительно молвил Шумок, осушив полный ковшик
и лихо обмахнув усишки. - Вот на Ярилин день меня, помню, всей
слободкой топтали...

- Так ить... затопчем когда-нибудь... - жалостливо на него глядя,
сказал Плоскыня.

- Правду не затопчешь! - гордо отозвался Шумок и разлил остатки
вина по ковшикам. - Выпьем за правду, берендеи!.. Правдой свет
стоит...

Все несколько одеревенели от такой здравицы. Чурило - так даже
поперхнулся.

- Стоит... Рушится он, а не стоит! Девать уже некуда правды
твоей!..

И опять вовремя вмешался молодой Нахалко.

- А вот еще сказывают... - таинственно понизив голос, торопливо
заговорил он. - Из преисподней навьи души на белый свет вылезать
начали... Мертвецы то есть...

Все вздрогнули и уставились на курносого храбра.

- Это как?

- А так. Открывается, сказывают, в земле дыра и лезет оттуда такой
весь черный, чумазый и с кочергой...

- Так какие же это мертвецы? - возмутился Докука. - Если с
кочергой - значит бес!.. Про хвост ничего не слыхал? Хвост-рога
были?..

- Да нет, точно мертвецы! - зардевшись, горячо заспорил курносый.
- Признали одного сволочане... Согрешил он когда-то против солнышка,
ну и сбросили его, значит, волхвы прямиком в преисподнюю... А он,
вишь, обратно вылез...

С дальнего конца стола послышался внятный смешок, и все, кроме
припавшего к ковшику Шумка, опять обернулись. Пьянчужка сидел,
подперев по-бабьи щеку, и глумливо разглядывал бражников.

- А в хрюкальце? - грозно спросил Плоскыня.

Пьянчужка не ответил, но внимание сосредоточил теперь на нем
одном. Аж колебался, болезный, как отражение в воде, до того
начекалдыкался. Плоскыня крякнул негодующе и отвернулся.

- Вот она, правда-то! - возликовал тем временем Шумок, пристукнув
по столу донышком повторно осушенного ковшика. - Еще и мертвецы из-под
земли лезут! По всему видать, последние времена настали...

- Да ты погоди... - остановил его рассудительный Кудыка. -
Волхвы-то что говорят? Что никакого конца света не будет...

- Волхвы! - Шумок скривился. - Ты вон спросил его, какое завтра
солнышко встанет - четное или нечетное... Много тебе он ответил?

- Н-нечетное... - выговорил вдруг пьянчужка, снова вскидываясь над
дальним краем стола.

Берендеи примолкли и в который раз всмотрелись в незнакомца,
правда, попристальнее.

- А ты почем знаешь? - нехорошо прищурился Чурило.

Другой бы мигом опомнился, уловив опасный блеск из-под мохнатых
сурово сдвинутых бровей. С княжьей дружиной шутки плохи. Однако
пьянчужке, видать, давно уже море [Море (берендейск.) -
Теплынь-озеро.] было по колено. Окинув храбра охальным взглядом, он
презрительно скривил рот и вдруг испроговорил такое...

- Катали мы ваше солнце!..

Глава 3. ГРАМОТА ГОСУДАРЕВА