Чтение 6–й страницы книги ~Дом скитальцев~

Степку под окошко, посадил на койку и налил воды, как мне только что.
Степка глотал громко и выпил два стакана кряду.

- Набегался хлопчик, - ласково сказал Рубченко. - Вода не холодная в
графине? Напьешься холодного, раз-раз - и ангина!

Степка и тут промолчал. Даже Верке-несмышленышу стало совестно - он
заулыбался и засиял своими глазищами: не обижайся, мол, дядя Павел, Степка
хороший, только чудной.

Сурен Давидович сказал:

- Степа принимал участие в этом деле. (Рубченко кивнул.) После Алеши
он тоже кое-что расскажет. Хорошо, Степик?

Степка пробормотал:

- Как скажете, Сурен Давидович.

Кое-как я продолжал говорить, а сам смотрел на Степку. Они с Суром
сидели напротив света, так что липа не различались. Я видел, как Сур подал
ему винтовку и шомпол, придвинул смазку. Сам тоже взял винтовку. И они
стали чистить. Степка сразу вынул затвор, а Сур, придерживая ствол под
мышкой, открыл тумбочку и достал пузырек с пилюлями против астмы. Я в это
время рассказал про пустую поляну и про следы в одну сторону, а Рубченко
кивал и приговаривал:

- Так, так... Не было следов? Так, так... Подожди, Алеша, он
повернулся к Степке: - Ты, хлопчик, до самого города проехал в такси?

Степка сказал:

- До места доехал.

- Куда же?

- Въехал в ваш двор, со стороны улицы Ленина. Через арку.

- Они тебя обнаружили?

- Я спрыгнул под аркой. Не обнаружили.

- Молодец! - горячо сказал Рубченко. - Ловко! Проследил, что они
делали впоследствии?

В эту секунду Сурен Давидович щелкнул затвором и пробурчал:

- Каковы мерзавцы! Патрон забыли в стволе...

Капитан повернулся к нему:

- Прошу не мешать! Речь здесь идет о государственном преступлении!

Во! Я чуть не лопнул от гордости. Говорил я им, говорил - шпионаж! Я
страшно удивился, почему Степка не обрадовался. Он швырнул свою винтовку
на кровать и сказал тихим, отчаянным голосом:

- Сурен Давидович... Вон он, - Степка ткнул пальцем прямо в Рубченко,
- он тоже хватался за сердце перед пеньком. Он - "Пятиугольник двести". Я
видел.

Мы замерли. Мы просто остолбенели. Представляете? И капитан сидел
неподвижно, глядя на Степку. Сурен Давидович прохрипел:

- Остапович, как это может быть?

Но капитан молчал. А Степка вдруг прикрыл глаза и откинулся к стене.
Тогда Рубченко выставил подбородок и ответил:

- Объясню без свидетелей. Государственная тайна! - и опять уставился
на Степана.

Он смотрел сурово, словно ожидая, что Степка должен отречься от своих
слов. Но где там! Степка вскочил и выкрикнул:

- Объясняйте при нас!

Сур прохрипел снова:

- Остапович, как это может быть?

- Пустяки, пустяки, - ответил Рубченко и живо завозился руками у себя
на груди. - Ничего не может быть...

Поперек комнаты ширкнуло прозрачное пламя, щелкнула винтовка. Я
ничего не понял еще, а капитан Рубченко уже падал со стула. Сурен
Давидович смотрел на него, сжимая винтовку, и из стены, из громадной
черной дыры сыпался шлак. Дыра была рядом с головой Сура.

НЕСЧАСТЬЕ

Говорю вам, мы ничего не поняли. Мы будто остолбенели. В косом столбе
солнечного света блеснул седой ежик на голове Павла Остаповича, - капитан
падал толовой вперед, медленно-медленно, в полной тишине. Только шуршал
черный шлак, осыпая белую клеенку на тумбочке Степка еще стоял с поднятой
рукой - так быстро все произошло. Я еще без страха, будто во сне, смотрел,
как капитан грудью и лицом опустился на половицы, как из-под его груди
снова ширкнуло пламя, ударило под кровать, и оттуда сразу повалил дым.
Потом Сур вскрикнул: "Остапович!" - и попытался поднять капитана, а Степка
неуверенно взял графин и стал плескать под койку, откуда шел дым. Я
очнулся, когда Верка закричал и закатил глаза.

Мне пришлось вытащить его в коридор. Он перестал кричать и вцепился в
меня. У меня до сих пор синяки - так он крепко ухватился за мои руки. Я
сказал Верке:

- Сейчас же прекрати истерику! Надо помогать Сурену Давидовичу. А еще
гвардеец...

Он немного ослабил руки. Кивнул.

- Ты, может, домой побежишь? - спросил я.

- Я буду помогать, - сказал Верка.

- Нет, уходи домой, - сказал я, но это были пустые слова.

Верка по-детски, с перерывами, вздохнул и пошел за мной.

В кладовой остро пахло дымом. Павел Остапович лежал на кровати. Сур
стоял над ним и жалобно говорил по-армянски, ударяя себя по лбу кулаками.
Он совсем задыхался. Мрачный, но нисколько не испуганный Степка стоял
набычившись я не смотрел в ту сторону.

Я прошептал:

- Степ, как это получилось? Он умер?

Степка дернул плечом. Я понял: умер. Но я все еще думал о случайном
выстреле. Как же Сур, такой опытный стрелок, мог случайно выстрелить,
доставая патрон из ствола?

Тогда Степка сказал:

- Смотри, - и показал куда-то вбок.

Я не мог отвести глаз от Сура и не понимал, куда Степка показывает.
Он за плечи повернул меня к столу.

Там лежал поразительный предмет. Он был ни на что не похож. С первого
взгляда он смахивал на стальную палку, но стоило секунду приглядеться,
чтобы понять - эта штука не стальная, и даже не металлическая, и не папка
уж наверняка. Даже не круглая. Овальная? Нет, бугристая, будто ее мяли
пальцами. Зеленовато-блестящая. На одном конце был черный, очень блестящий
кристалл, а у другого конца выступали две пластинки вроде двух плавников.
Несколько секунд я думал, что это сушеный кальмар - пластинки были похожи
на хвост кальмара или каракатицы. В длину штука имела сантиметров
тридцать.

- Видел? Это бластер, - прошептал Степа.

У меня совсем ослабели ноги. Бластер! В некоторых фантастических
рассказах так называются ружья, стреляющие антиматерией, или лучевые. В
рассказах, понимаете? Но мы-то были не в рассказе, а в доме три по улице
Героев Революции, в подвальном этаже, переделанном под тир. И здесь, на
столе оружейной кладовой, вдруг оказался бластер, который принес под
пиджаком капитан Рубченко, заместитель начальника милиции.

Я поверил сразу - бластер настоящий. Степка прав. В косом свете
бластер отливал то зеленым, то серым, волчьим цветом. Он был абсолютно ни
на что не похож. Теперь я понял, что за пламя ширкало, почему в бетонной
стене выжжено углубление размером с голову и, главное, почему выстрелил
Сурен Давидович.

Я держался за край стола. Ох, слишком многое случилось за одно утро,
и конца событий не было видно!

ШНУРОК

И еще оставалось тело Рубченко на кровати.

Мне было страшно заговорить, взять в руки бластер, взглянуть на
Сурена Давидовича. Степка же был не таков. Он потрогал бластер и сказал
нарочито громко:

- Совершенно холодный!

Сур услышал и обернулся. Ох, вспомню я эту картину... Как он смотрит
коричневыми, яростными глазами на разорение, на дрожащего Верку, на
винтовки, валяющиеся в лужах, и на бластер... Он посмотрел и внезапно
заметался, открыл железный шкаф с оружием и быстро-быстро стал запихивать
в него винтовки. Потянулся к бластеру - Степка перехватил его руку.

- Это спуск, Сурен Давидович, эти вот крылышки.

Сур начал крепко тереть виски. Тер со злостью, долго. Потом
проговорил:

- Конечно, спуск. Бот именно... Где шнурок?

Степка показал пальцем - на полу, а я поднял. Черный шнурок от
ботинок, вернее, два шнурка, связанных вместе. Все четыре наконечника были
целы, торчали на узлах.

- Понимаю, - сказал Сур. - Брезгуешь... - Принял у меня шнурок,
положил в шкаф. - Напрасно все-таки брезгуешь, Степан.

- Он предатель, - сказал Степка, показывая на Рубченко, - а вы его
жалеете!

Я вздрогнул - рядом со мною закричал Верка:

- Врешь! Дядя Павел - папин друг, а не предатель, воешь!

- Так, мой мальчик... Степан, слушай меня: если Навел Рубченко -
предатель, то и я предатель. Таких людей, как он... - Сур закашлялся. - Он
не только честный воин. Не только храбрый и добрый человек. На моих глазах
он двадцать лет проработал в милиции. И на фронте. И всегда был настоящим