гремят камни из пращи, скатываются горшки с горячей смесью, а под этой
стеной группа закованных в медные латы людей упорно разбивает крепостные
ворота!
переступали по разноцветному от бензиновых разводов асфальту. Слева, в
десятке шагов, лениво плескалась грязная вода. Волны двигались тяжелые, как
мазут, каждая в короне из массы окурков, бумажек от мороженого, прелых
листьев и размокших газет.
обошел детишек - кормят уток, как только эти несчастные пернатые здесь
выживают? - миновал парней с двумя девчушками, странных рыбаков... что
можно выловить в Москве-реке? В голове стучало все глуше, мысли двигались
как сонные рыбы, уже даже забывал, зачем вышел, что пытаюсь понять.
мутной воде, тащили пожарными баграми что-то тяжелое и раздутое. Я видел
вздувшиеся жилы на худых шеях. У одного ветхая рубаха лопнула, мышцы
выступали сухие и резкие, как плетеная корзина.
аморфное. Я с трудом узнал человеческое тело. Размокшее тело, пропитанное
водой, полопалось, как спелый арбуз, мужики там его и оставили, наполовину
вытащенным из воды. Утопленник распух, мясо отваливается, я сперва не
понял, почему огромная и черная грудь странно шевелится, потом рассмотрел
скопище крупных сытых раков, что вцепились намертво в тело мертвеца и рвали
крепкими клешнями мягкую плоть, совали в прожорливые пасти лоскутки белого
вымоченного мяса, снова стригли, как роботы на заводе точной аппаратуры.
этого утопленника, весь белесый и одутловатый, с побитой мордой в крупных
кровоподтеках, прошлепал разбитыми губами, где корочка запекшейся крови
переходила в широкую полосу грязи:
говно жрал, а сейчас раки тебе не по ндраву! Я ж их под водочку или пиво...
А нет, так продадим. Раки-то не раки, прямо слоны!
Слышался слабый треск, шесть когтистых лапок отрывались от плоти,
распарывая ее крохотными коготками. Толстый рак с костяным стуком
бильярдного шара летел в ведро. Мордорыл поколебался, но раки в самом деле
удались, начал неумело брать их за спины, отрывать от безобразно распухшего
тела и швырять в ведро, а сам с любопытством всматривался в лицо мертвого,
где раки уже выели глазные яблоки, сгрызли нос. Сейчас из глазных впадин
торчали, пугливо извиваясь, острые хвостики мелких рыбешек, что жадно
поедали мозг, то ли лакомясь, то ли освобождая место для икринок.
новостях в телевизоре. Они приплачивают, если их позвать раньше. Ну, раньше
ментов. Народ страсть как любит смотреть на мертвяков и всяких задавленных
на улице! Мол, хорошо, не меня...
Мордорыл со знанием дела. - Родителя звонят, ругаются, что детей стращают,
а эти так это резонно: а мы для опознания!
остались ноги, даже гениталии сожраны начисто, только обломок хряща торчит
в полпальца длиной. Живот проели до позвоночника, там и сейчас двигалось,
ребра подрагивали, словно утонувший, даже пролежав пару недель в теплой
воде, пытался вздохнуть.
что-то там кончал, если не брешешь. Это значит, насильно его убили.
кончал. Челюсть его отвисла, из уголка рта потекла мутная слюна. - А как?
мы еще с десяток раков снимем. Они ж мертвечину за версту чуют! Вот смотри,
еще один ползет... Давай, собирай! Твоя ж Галька их живыми жрет. А Китя так
и вовсе только дерьмо из них высмактывает.
почти интеллигентскую щепетильность, не пригодную в эпоху рынка, вошел в
мутную, как политика, воду и, стараясь не прикасаться к мертвяку, ухватился
за сеть. Тело утопшего сползло до половины в воду. Песок цвета сибирской
нефти чуть взвихрился, но было видно, как новоприбывший рак, а за ним еще
один, помельче, обрадовано вцепились в распухшую ступню.
Утопшему уже все равно, закопают в дорогом гробу или его тело съедят
собаки. Он перестал быть, когда угас последний лучик сознания. Как горько
завещал один польский поэт: "Хоронить себя я завещаю всюду, все равно при
сем присутствовать не буду".
Острый, как скальпель, луч вонзился в уже почти голый череп, и тут внутри
меня что-то предостерегающе дрогнуло. В утопленнике проступило нечто
тревожно-знакомое.
осторожно сделал шажок назад, украдкой огляделся. Вроде бы никто не следит.
Двое прохожих остановились неподалеку, но смотрят вроде бы на утопленника.
Мальчишка подошел совсем близко, тоже уставился с живейшим интересом.
движений. Когда жиденькая цепочка зевак оказалась между мной и
утопленником, я сгорбился, пошел потихоньку, держась по ту сторону
нестриженых кустов.
Я? Мои это воспоминания или только этого меняносителя? Вряд ли я прошел
весь путь от рождения. Это было бы слишком нерациональной тратой времени.
Проще всадить меня в тело ничего не подозревающего туземца, взять его
воспоминания, чтобы не выделяться, не привлекать внимания...
впервые поднялся с четверенек. Я знал здесь каждый камешек, и все-таки эта
улица была уже другой. Совершенно другой. Мои подошвы мягко ступали по
ноздреватой смеси смолы и мелкой гальки, уложенной просто на землю. Справа
тянулась стена из обожженной глины. Время от времени открывались двери,
обитатели этого мира сновали взад-вперед, озабоченные добыванием пищи,
одежды, поиском новых самок, которых надо оплодотворить, дабы продлить себя
в бездны времен...
тот же, но во мне в эту роковую ночь включилась некая программа, после чего
я вдруг увидел, что я совсем не тот, кем себя считал все эти годы.
двуногого существа именно в эту ночь. Может быть, вообще за секунду перед
пробуждением.
старался не замечать, но одно заставило повернуть голову.
двух длиннющих и очень стройных ногах, как говорят, от шеи, Рита, соседка с
шестого этажа. Яркая, будто картинка журнала мод, с призывно выпяченными
далеко вперед молочными железами. Они колыхались при каждом движении, я
невольно задержал на них взгляд, как и всякий самец, а она еще издали
улыбнулась мне хорошо и призывно. Зубы блеснули белые, острые резательные
спереди, по два мощных клыка на краях верхней и нижней челюсти. У местных
существ такие зубы у всех, даже у меня, разве что у многих подпорченные, но
у Риты они белые, как фарфор, она широко и охотно улыбается, то есть
раскрывает широко рот, что вообще-то характерно для всех хищников, а
дальше, как я помнил, у нее зубы тянутся мощные, широкие, разжевывательные,
раздавливающие мелкие кости силой челюстей, там и рычаг короче, и зубы
крепче, мощнее.
сова...
обнаженной в постели, волосы разметаны по подушке, она смотрит на меня,
нависшего над нею, со страхом и ожиданием.
просвечивало кроваво-красное, истекающее кровью. В одном ломте еще теплой
плоти я узнал мясо довольно крупного зверя, а в другом пакете колыхалась
печень: скользкая, мокрая, еще почти трепещущая.
себе, что она одета, к тому же мы на улице, а в этом мире уже перестали
хватать и грести под себя понравившихся самок вот так сразу, без некоего
ритуала, - не спалось что-то. А ты?
молодую и полную сил пантеру в период течки, гибкую и опасную. - После
шести не могу улежать в постели. Хотя... гм... бывают исключения.
планеты, а взамен куча юных самцов и недозрелых самочек с гоготом ввалилась
Шилова Юлия
Буркатовский Сергей
Круз Андрей
Прозоров Александр
Сапковский Анджей
Куликов Роман