Чтение 6–й страницы книги ~Войти в образ~

СОН

- ...Нет, не согласен, - сказал я.

Мом в задумчивости прошелся по комнате, потирая запястье левой руки,
украшенное хитрой татуировкой в виде четырехкольчатой змеи.

- Странный вы человек, - сказал Мом. - Непоследовательный. Я как-то
читал в одной вашей священной книге... Или не вашей?! Впрочем, неважно - в
ней тот, кто сидит наверху, среди прочих обещаний своим последователям
сказал и такое: "Я обещаю вам сады". Здорово сказано - просто сады, сады
без каких бы то ни было отличительных признаков... Будит фантазию. И дает
каждому возможность в меру его способностей представить идеал. Но как ни
крути, сады есть только сады - а сколько людей за эту перспективу резало
собратьям глотки в течение столетий?!

А я предлагаю вам мир! Мир - сцену, мир - театр, и единственное, что
от вас потребуется - играть! Играть для сердца, для основ, играть - во
имя... Хотите сыграть жизнь?

- Нет, не хочу, - сказал я. - Можно, я пойду?..

Мом резко остановился у моего кресла.

- У вас дар, - он пристально смотрел на меня, но не в глаза, а рядом
и немного мимо: и это раздражало. - Вы великий актер. И именно поэтому вы
- никудышный актер. Вас нельзя выпускать на подмостки - ваш Гамлет в
упоении перебьет больше народу, чем задумано Шекспиром, а ваш Отелло
всерьез придушит актрису, играющую Дездемону. Вам нельзя играть понарошку,
вы слишком растворяетесь в образе - а не играть вы уже не можете. Я
предлагаю вам мир, где вы можете играть. Всегда. Везде. Вечно.

- Почему - вечно? - спросил я. - А если я, не дай бог, помру? Или вы
собираетесь из Вечного Жида сделать, так сказать, Вечного Актера...

- Почти, - ответил Мом. - Если вы умрете, играя - надеюсь, вы
понимаете, о чем я говорю? - играя всерьез, в полную душу, то я гарантирую
вам выход на аплодисменты и участие в следующем акте. Но только при
условии игры с полной отдачей! Как это у классиков...

Он зажмурился и произнес нараспев:

"Сколько нужно отваги,

Чтоб играть на века,

Как играют овраги,

Как играет река,

Как играют алмазы,

Как играет вино,

Как играть без отказа

Иногда суждено..."

Потом подумал и добавил, пожимая плечами:

- Именно так. В противном случае - сами понимаете...

До чего же образованный попался мне собеседник!.. Я смотрел на его
сухощавую фигуру, тонущую в пятнистой длинной хламиде, и мне казалось, что
тело Мома - словно одежда с чужого плеча. Будто богатыря, гиганта в спешке
засунули в другой футляр, и мощь прошлого прорывается в несвойственных
настоящему мелочах... Мне припомнилось начало нашего затянувшегося
разговора.

- Как мне называть вас? - спросил я его тогда.

Он сощурился.

- Мом, - ответил Мом. - Да... пусть будет Мом. Вы не возражаете?

Я не возражал. Мом - так Мом. Что-то ассоциировалось у меня с этим
именем, божок какой-то мелкий... греческий? Или финикийский? Не помню. И
эпитет, связанный с ним - "Правдивый ложью"... Хитро закручено. Умели
предки, однако, в смысле парадоксов...

- ...Зачем это нужно вам? - прервал я подзатянувшуюся паузу.

- Я - зритель, - Мом как-то очень неприятно осклабился, и "я -
зритель" прозвучало, как "мы - зритель". - Я - великий зритель. И хочу
великого театра. Только не надо сразу подбирать аналоги - я не господь и
тем более не сатана. И не сумасшедший. Хотя... Вы не задумывались, до чего
же театр походит на религиозные обряды! Собственно, он из них возник...
Греческие празднества, христианские мистерии, ранние пьесы. Но... Вера - и
театр. Но там вера в то, что добрый дядя с бородой - это всемогущий
боженька, а злой дядя с рогами - проклятый нечистик; тут же - вера в то,
что толстая кокотка - Офелия, а пыльный задник - Эльсинорский дворец.
Одинаково неважно, что служитель веры может быть бабником, а служитель муз
- пьяницей! Верую, ибо это нелепо. Мы хотим поверить - и верим.

Вы мне нужны для веры. В предлагаемом вам мире ее не возникло.
Условия не те. Я вообще полагаю, что религия и театр - уникальны, и
встречаются крайне редко. В большом масштабе, разумеется. Для веры нужно
сверхъестественное, а там... Там слишком много людей умели
сверхъестественным управлять. Изначально.

- Как - управлять? - несколько оторопело спросил я.

- Как? - Мом снова помолчал. - Да так же, как и везде... Словами.
Понимаете, Слово имело там первоначальную власть... Но обладающего такими
способностями, мастера - его можно уважать, можно купить, можно бояться
или использовать, но в него нельзя верить. Слишком уж он привычен,
повседневен. И когда ночь заглядывает в круг твоего костра - ты не
боишься, потому что придет он, придет мастер, и все будет хорошо. Не
боишься - значит, не веришь. Ни во что. У людей, знаете ли, вообще
странная психология... А уберите возможность управлять Стихиями и
сверхъестественным - убейте, к примеру, всех мастеров или измените законы
их мира - и вы получите гниющую среду, созревшую для веры. Или для театра.

- Заманчиво, - сказал я. - Целый мир, созревший для неба, и я - за
режиссерским столиком. Диктующий статистам первое распределение ролей.
Вдвойне заманчиво для актера, умеющего входить в чужое состояние, чужой
образ; и получающего бесконечность образов и состояний. Заманчиво, но
увы... Не хочу.

Лицо Мома внезапно надвинулось на меня, распахивая занавес безволосых
век - и мне показалось, что мой собеседник - театральный бинокль, сквозь
который меня рассматривает безликая и бесформенная масса; глядит кипящая,
нетерпеливо ждущая Бездна, заполнившая собой темный зрительный зал, и
подмигивающая мне голодными смеющимися глазами из всех лож, ярусов и
кресел галерки.

- Экий вы, однако... Как же вы не понимаете, что вашего мнения как
раз никто и не спрашивает. И потом...

"И будет это долгое - Потом, в котором я успею позабыть, что выпало
мне - быть или не быть? Героем - или попросту шутом?.."

"Когда же прошел этот длинный

День страхов, надежд и скорбей,

Мой бог, сотворенный из глины,

Сказал мне:

"Иди и убей!"

А.Галич

Одинокий всадник несся по одуревшей от полуденного зноя степи, белый
растрепанный хвост мотался из стороны в сторону, привязанный под
наконечником его короткого копья с красным древком; лицо под высоким
чешуйчатым шлемом окаменело в безразличии ко всему, кроме бьющейся под
копытами земли; и бурая пыль степей, зловещая пыль дурного вестника,
некоторое время еще гналась за распластанным конем, и, не догнав, покорно
опускалась, оседала, растворялась в потревоженном покое...

Кан-ипа проводил гонца долгим обеспокоенным взглядом и повернулся к
Безмозглому, который понуро сидел у разложенной походной скатерти, лениво
покусывая перышко дикого лука.

- Беда, Безмо, - угрюмо сказал табунщик. - Большая беда. Дальние
племена, урпы и рукхи, выпустили пастись Белую кобылу. Дед Хурчи говорил,
что в последний раз кобылу пускали перед Четвертой волной на Город.
Хорошие травы выросли потом на жирной крови убитых, и степные стервятники
добрым словом поминают всеобщий хурал, где вождем степей был избран
неистовый сын старейшины Кошоя. Он бросил степь на Город - и разбился о
стены. Большая беда идет, и большая честь для гордых.

Безмозглый не шелохнулся.

- При чем здесь кобыла? - спросил он.

Кан-ипа с недавних пор пребывал в убеждении, что его великий друг
Безмо знает все на свете, а если иногда и задает вопросы, то лишь для
того, чтобы под глупую болтовню табунщика обдумать нечто свое, недоступное
прочим.

Наивная эта уверенность, равно как и переходящая все границы
преданность - все это доставляло Безмозглому массу хлопот, но он ничего не
мог поделать с упрямым Кан-ипой, неотлучно следовавшим за Безмозглым и
настороженно косившимся по сторонам.

- Кобыла нужна обязательно, - Кан-ипа тяжело опустился у скатерти и
выдвинул саблю из простых черных ножен, ногтем пробуя заточку. - Она идет
пастись, а за ней идут лучшие воины урпов и рукх. Те племена, по чьим
землям пройдет кобыла, должны дать сопровождающим дюжину жеребцов - тогда
жеребцы выкупа смогут покрыть Белую кобылу, и воины пойдут дальше. Если
племя откажется - воины Белой кобылы сожгут стойбище. А давшие выкуп
должны будут после этого являться на хурал по слову владельцев кобылы, и
выходить в набег по их приказу.

- Племя пуран даст жеребцов? - очень тихо спросил Безмозглый.

Кан-ипа со стуком вогнал саблю в завибрировавшие ножны.