Чтение 6–й страницы книги ~Жертвы~

время находиться рядом и не выпускать Алкмену из дома.

Однако после пожара, закончившегося в конечном счете благополучно,
ничего особенного не происходило, так что Амфитрион постепенно успокоился
и, когда Алкмена выразила желание с двумя служанками отправиться на базар
за покупками, он возражать не стал - да и с чего бы ему возражать?

Вот они и пошли - Алкмена и две смуглые широкобедрые
рабыни-финикиянки.

Базар, находившийся в нижней части города, встретил женщин шумной
многоголосицей, криками зазывал, пестрым разноцветьем одежд и оттенков
цвета кожи; ну и, в первую очередь, всевозможными ароматами - от
благоухания персиков и миндаля до резкого запаха свежей рыбы.

Сперва Алкмене захотелось фруктов. Она долго выбирала приглянувшиеся
ей гранаты, чей разлом блестел рубиново-красными, сочными, сладко-терпкими
зернами; потом купила сушеной дыни. Оказавшись рядом с рыбными рядами, она
замедлила шаг, принюхалась и раздумала брать рыбу, свернув к мясникам -
где на узловатых шестах были развешены разные копчености, к которым
Алкмена в последнее время пристрастилась.

Рабыни покорно следовали за хозяйкой.

Вот тут-то к ним и привязался нищий. Невысокий, тощий, в грязной до
неимоверности хламиде с капюшоном, из-за которого лицо попрошайки все
время оставалось в тени.

- Подайте убогому калеке! - завывал нищий за спинами женщин, хватая
рабынь за одежду (выглядел нищий при этом вполне здоровым). - Подайте ради
Зевса! И ради Аполлона! И ради Афины! И Диониса! И Гермеса! И Артемиды!
И... и всех остальных! Ну подайте! Ну что вам стоит?! Подайте!..

Богов было много, и оборванец мог перечислять их бесконечно, поэтому
Алкмена попыталась отвязаться от попрошайки, сунув ему самый мелкий гранат
- и зря. Нищий тут же понял, что здесь есть чем поживиться, и заканючил с
новой силой.

Тогда Алкмена попробовала не обращать на нищего внимания - и, как ни
странно, ей это удалось. Тем более, когда она остановилась возле шестов с
фессалийскими копченостями. Алкмена долго и придирчиво выбирала кусок
получше, а чернобородый толстяк-продавец непрерывно расхваливал свой
товар, косясь на завидные бедра рабынь - и от его болтовни и запаха
продымленного мяса у Алкмены закружилась голова, так что она, кажется,
ткнула пальцем не в тот кусок, который уже почти выбрала, а в соседний,
малость подозрительный.

Толстяк расторопно снял указанный кусок, рассыпаясь в любезностях,
одна из рабынь подставила было корзину - как прямо из-за ее спины выскочил
умолкший и потому всеми забытый нищий.

Он выхватил у торговца его копченую козлятину, отпрыгнул назад и,
брызгая слюной, вцепился в мясо желтыми зубами, гримасничая и поглощая
украденное с невероятной быстротой.

Воцарилась тишина - только нищий громко чавкал, и кадык на его
немытой шее бегал туда-сюда, пропуская неразжеванные до конца куски.
Впрочем, тишина длилась меньше, чем хотелось бы нищему - изумленно охнула
Алкмена, завизжали обе рабыни, а чернобородый торговец с проклятьями
извлек откуда-то увесистую палку и, решительно переваливаясь на коротких
ногах, двинулся к не прекращавшему жевать воришке.

И не миновать бы наглецу хорошей трепки - поделом! - но тут любитель
чужой козлятины перестал работать челюстями, уронил в пыль остатки мяса и
схватился обеими руками за живот.

- Отравили! У-у-у...мираю!!! - вопль нищего взвился над базаром, чуть
ли не заглушив общий шум и гам.

- Притворяется, мерзавец, - хозяин украденного мяса занес палку над
катающимся по земле вором, но не опустил ее, а замер в нерешительности.

Вопли быстро перешли в нечленораздельный вой; человек уже больше не
катался по земле, а лишь слабо дергался, вцепившись в собственный живот;
лицо несчастного покрылось бисеринками пота, на губах выступила пена,
хриплое дыхание с трудом вырывалось сквозь стиснутые в судороге зубы.

Он уже не выл, не стонал, а так - слабо скулил.

До Алкмены внезапно дошло, КТО мог бы оказаться на месте нищего, не
съешь он эту злополучную козлятину - и Алкмену, несмотря на полуденную
жару, пробрал холод.

А до толстого продавца дошло, ЧЬИМ мясом отравился нищий - и толстяк
поспешил исчезнуть, причем проделал это столь виртуозно, что незадачливому
воришке следовало бы поучиться у него этому искусству.

- Лекаря! - словно очнувшись, крикнула Алкмена.

- Лекаря! - следом за ней заголосили рабыни.

- Лекаря! - нестройно подхватила толпа.

Вскоре к месту происшествия действительно протолкался лекарь -
сухонький, седенький старичок, напоминающий осенний одуванчик, если его
для смеху нарядить в длиннополый гиматий и новенькие красные сандалии,
явно только что купленные здесь же, на базаре.

При виде будущего пациента лекарь брезгливо скривился, но тем не
менее склонился над отравленным, пощупал тонкое запястье, приложил ухо к
груди, потом - руку ко лбу; поморщившись, принюхался к запаху изо рта.

- Плохо, - глубокомысленно заключил он.

- Выживет? - вырвалось у Алкмены.

Лекарь строго посмотрел на нее.

- Может, выживет, - сообщил он, потом подумал и добавил, - а может, и
не выживет. Это еще у богов на коленях...

И собрался уходить.

- Я... - Алкмена тронула лекаря за локоть. - Я заплачу за лечение.

Лекарь собрался уходить гораздо медленнее.

Одна из рабынь что-то зашептала ему на ухо, тыча пальцем в свою
хозяйку.

Лекарь совсем раздумал уходить.

- Ты и ты, - он указал на двух крепких мужчин с мозолистыми руками
ремесленников, стоявших среди зевак. - Берите его и несите за мной. Она
вам потом заплатит.

Ремесленники и не подумали ослушаться. Толпа расступилась, пропуская
лекаря; следом указанные носильщики тащили отравленного, за ними двинулась
Алкмена с рабынями, ну а за женщинами увязался десяток любопытствующих
бездельников, каких хватает на любом базаре.

Шатер лекаря оказался неподалеку. У входа в него на циновке были
разложены всякие снадобья, и худосочный подросток в грязной набедренной
повязке - должно быть, ученик - толок в деревянной ступе весьма
подозрительные коренья.

- Рвотное, - коротко приказал лекарь, пнув ученика в оттопыренный
зад, и подросток, оставив ступу, поспешно исчез в шатре.

Лекарь махнул носильщикам - и все, кроме женщин и зевак, последовали
за учеником. Видимо, в шатре был еще один выход, потому что вскоре с
другой стороны шатра послышались отвратительные звуки - желудок воришки
извергал несвежую козлятину, а заодно и все остальное, что в нем
находилось. Судя по продолжительности звуков, нищий не голодал последние
лет десять.

...После всего лекарь снова вышел к Алкмене.

- Выживет, - однозначно ответил он на немой вопрос. - Его червями
кормить можно. Проваляется день-другой, и все.

- Я тебе что-то должна? - напрямик спросила Алкмена, уже успевшая
расплатиться с носильщиками.

- А как же! - покладисто согласился лекарь, разглядывая носки своей
замечательной обуви. - Велите прислать мне пару амфор с вином и мешок
просяной муки. А еще лучше - два мешка. Заранее благодарю, госпожа.

И кивнув на прощание, скрылся в шатре.

Зеваки начали расходиться.

И никто не видел, как полумертвый оборванец, заботливо уложенный под
навесом позади лекарского шатра, открыл глаза, быстро огляделся по
сторонам, убедился, что рядом никого нет, проворно вскочил на ноги - и
припустил по ближайшей улочке с такой резвостью, словно на его рваных
сандалиях-крепидах вдруг выросли крылья...

Мужу Алкмена не сказала ничего - зато болтливость рабынь не имела
предела.

В эту ночь Амфитрион был особенно ласков с женой, и после спал
беспокойно, все время просыпаясь и касаясь Алкмены рукой - будто боялся,
что она вот-вот исчезнет неведомо куда.

А утром велел отвести дух черных коров в храм Пеана, где и принести
их в жертву богу-врачевателю и сестрам-Фармакидам; и еще одну корову - в
храм Зевса Крониона.

Зачем Зевсу? На всякий случай...

Уж очень не нравились Амфитриону эти проклятые случаи, преследовавшие
жену с той памятной ночи.

Эх, боги, боги... что для вас жизнь человеческая? Походя возвысите,
походя растопчете - и неизвестно еще, что хуже...

Эта мысль терзала Амфитриона и в тот день, когда Алкмена в
сопровождении здоровенного раба-эфиопа отправилась во дворец басилея
Креонта, возвышавшийся в южной части Фив. Шла она, естественно, не к
самому Креонту, а к его жене Навсикае - пухлой хохотушке совершенно не
царственного (хотя и очень милого) вида. Как и их мужья, Алкмена и
Навсикая почти сразу сдружились, и последняя нередко звала подругу в
гости, особенно когда привозили новые ткани - Алкмена безошибочно
определяла, какая из тканей больше подходит легкомысленной Навсикае,
успевшей нарожать своему Креонту кучу девочек.

В подобном визите не было ничего особенного, как и в том, что женщины