Чтение 6–й страницы книги ~Демон Сократа~

был варварски выдран.

Саша алчно бросался к цветному телевизору. Еще бы не взять! Цена - 50
руб.

- Беру!

Снова чертыханье: экран телевизора пересекала черная трещина.

Все в этой лавочке древностей было ущербно, все вещи попали сюда
после постигшей их таинственной катастрофы. Даже на отталкивающем сером
цветке, вырезанном из брезента (цена - 1 руб.), не хватало скучного
лепестка. Велосипеды без колес, мотки драной бечевки, мятые мотоциклетные
шлемы, зеркала с облезшей амальгамой... Трудно поверить, но даже козел,
часто появлявшийся перед лавочкой, казался пыльным, древним, как выжженная
солнцем степь.

- У него рога в плесени, - пряталась за меня Ия. - Я его боюсь.

- Он тоже, наверное, пережил катастрофу.

Козел мутно, непонимающе следил за нами. Желтые шорты Ии вводили его
в старческое искушение. "Он хочет тебя", - предупреждал я Ию. "Я боюсь
его!" - кричала Ия. "Чего бояться? Дерни его за бороду!"

"Я боюсь!"

Замечательно быть молодым!

Медлительная, на редкость длинноногая алтайка с роскошными раскосыми
глазами поднимались из-за стойки. Ее не интересовала наша покупательная
способность, ее интересовали мы сами: смеющаяся Ия в желтых шортах и в
рискованной маечке, ее голубые, синие вдруг глаза, румяный Саша в
армейской гимнастерке; наконец, я - в цветной рубашке, распущенной до
пояса и в коротких джинсах. "Тухтур-бухтур" - бормотал Саша, исследуя
очередную искалеченную вещь, но алтайка его не слышала. Мы были для нее
людьми из совсем другого мира. Мы врывались в ее пыльную лавочку из
знойного марева, из непонятного далека, где вещи не бывают искалеченными,
мы являлись к ней из подрагивающего марева, мы выглядели не так, как она,
мы разговаривали не так, как ее соседи, у нас даже походка была другая.
Длинноногая алтайка смотрела на нас задумчиво, как сама вечность. Юренев,
когда мы обменивались с ним впечатлениями, хмыкал: "Ну да, вечность! Не
надо. Эта алтайка сидит там до первого приличного ревизора. Попомните мои
слова, с первым ревизором она и сбежит."

Провидец.

Я останавливался перед алтайкой, не обращая внимания на окружающий ее
ветхий мир. Моей целью, целью всех наших бесчисленных поездок в Кош-Агач,
был чудный штопор - огромный, покрытый ржавчиной, насаженный на
наструганную круглую ручку. Я не знал, что, собственно, можно было
открывать таким штопором, существуют ли бутыли со столь нестандартными
горлышками, но дело было даже не в этом: меня в восторг приводила цена.

0,1 коп.

Я вынимал копейку, бросал ее на пыльную стойку и говорил:

- На все!

Длинноногая алтайка поводила смуглым круглым плечом. Она
сочувствовала мне, ведь я приходил сюда совсем из другого мира, я многого
не понимал. Штопор один, объясняла она медлительно, его цена - 0,1 коп., а
я даю копейку. Это невозможно. У нее нет сдачи с таких денег. Будь у нее
другие такие штопоры, она бы выдала мне их на всю копейку, но других таких
штопоров у нее нет. И сдачи нет.

- Не надо сдачи, - барственно заявлял я.

Алтайка сочувственно улыбалась. Она так не может. Это противоречит ее
совести и законам. Она работает в лавочке уже пять лет, но никогда еще не
шла против совести и законов.

- Вот сто рублей, - я бросал бумажку на стойку. - Я беру телевизор,
брезентовый цветок и штопор, - я проникновенно понижал голос. - Остальное
- вам. За прекрасное обслуживание.

Длинноногая алтайка медлительно подсчитывала: телевизор - 50 руб.,
брезентовый цветок - 1 руб., штопор - 0,1 коп. Всего получается пятьдесят
один рубль и ноль целых одна десятая копейки. Лишнего она не берет,
подарков от незнакомых мужчин не принимает, а сдачи у нее нет.

На меня смотрела сама вечность. Я задыхался от восторга. В самом
деле, разве вечность дает сдачу с копейки?

- Не надо сдачи, - все же пытался убедить я степную красавицу. - Мы
неплохо зарабатываем. Это презент от всего сердца. Понимаете?

Она понимает, но она не может. Она работает в лавочке уже пять лет,
за это время она никого никогда не обсчитывала и всегда сдавала сдачу.
Если вещь стоит 0,1 коп, только такую цену она и может стребовать с
покупателя.

- Но где взять десятую часть копейки? - не выдерживал я.

Длинноногая алтайка медленно пожимала плечами. Она не знает, где
можно взять монетку в одну десятую копейки, но цена есть цена. Она не
вправе ее менять. Может, вы обратитесь в ближайшее отделение банка? В
Кош-Агаче есть отделение банка. А еще лучше просто ждать.

- Чего ждать?

- Повышения цен.

Я шалел.

- Вы думаете, цена на штопор будет расти?

Алтайка медлительно кивала. Цены на железо и дерево всегда растут.

- Ладно, - говорил я, успокаиваясь, чувствуя на себе смеющийся взгляд
Ии. - Дайте мне тряпку. Я протру стойку, я вымою полы. Такая работа,
несомненно, стоит одну десятую копейки.

Алтайка медлительно возражала: на производство хозяйственных работ
необходимо заключить договор, а у нее нет на это никаких полномочий.

- Ладно, - говорил я, совсем успокаиваясь. - Я поеду сейчас в
отделение банка. У них, наверное, есть иностранная валюта, скажем,
монгольские тугрики. Мы пересчитываем стоимость штопора на тугрики или на
итальянские лиры и я заплачу вам в валюте. Идет?

Длинноногая красавица медлительно качала головой. Она не может брать
с покупателей валюту, это противоречит закону. Даже за иностранные вещи
она обязана брать рубли.

- Хорошо, - соглашался я. - Сделаем иначе. Мы берем у вас велосипед,
холодильник, телевизор, несколько корыт и даже брезентовый цветок. Мы
возьмем у вас все, что вы считаете нужным сбыть как можно быстрее. И за
все за это мы хорошо заплатим, а еще дадим вам ящик тушенки и штуку любой
материи. Прямая выгода, - настаивал я. - Вам, вашему сельпо, нашему
государству.

У нее нет сдачи.

- Хорошо, - понижал я голос. - Пусть все это сгорит. Случайный
бытовой пожар, такой случается. Все тут ветхое, может проводку замкнуть. А
страховку и убытки мы полностью оплатим сами, взяв только штопор.

- Как можно? - осуждающе покачивала головой алтайка. - Жить следует
по совести...

- ...и по закону, - добавляла со стороны Ия.

ЦВЕТНАЯ МЫСЛЬ: УВИДЕТЬ КОШ-АГАЧ И УМЕРЕТЬ. ТАМ ВСЕ КЛОНИЛО К ПОКОЮ.
ТАМ ВСЕ БЫЛО ЗАРАНЕЕ ПРЕДРЕШЕНО. ТАМ И СЕЙЧАС, НАВЕРНОЕ, ШТОПОР ЛЕЖИТ НА
СТОЙКЕ.

Разве имеет что-то ценность в мире, где возможно все?..

Бабилон.

Наш торг всегда кончается ничем.

Мы выходили на пыльное крылечко. В эмалированном потрескавшемся тазу,
продравшись сквозь сухую землю, бледно расцветал куст картошки. Забившись
в тень, дремал плешивый пес, тоже переживший неведомую катастрофу. Увидев
Ию, древний козел нацеливал на нас заплесневевшие рога. "Я его боюсь!"

- Тухтур-бухтур! - ругался румяный Саша и одергивал гимнастерку.

- Твое задание выполнить невозможно, - жаловался я Юреневу, когда мы
возвращались в лагерь. И понижал голос, - Может, ты пошлешь меня одного?
Зачем со мной ездит Ия?

- Ездила и будет ездить, это непременное условие, - Юренев
удовлетворенно хмыкал. - Я сказал: купи штопор. Я предоставил тебе все
возможности, кроме убийства и насилия, - на всякий случай добавил он. - Ты
обязан купить штопор.

- Зачем он тебе?

- Это мое дело.

- Хочешь, я сам такой сделаю? Даже страшней. И за ту же цену.

- Нет. Мне нужен тот, что продается в Кош-Агаче.

Степь. Солнце. Пыль. Локоть Ии. На тонкой шее Ии первая, почти
незаметная и очень трогательная морщинка. Я любил эту морщинку. Вечность.

Тоска.

Какая тоска вспоминать все это.

5. "УБЕРИ! Я ИХ НЕ ВИДЕЛ!"

Редакция газеты находилась там же - на Обводной.

Я поднялся мимо вахтера, он меня не узнал. Зато ребята набежали из
всех отделов. Ну да, известный писатель, я когда-то с ними работал...
Особенно обрадовался фотокор Славка. "У тебя роман - во! - обрадовался он.
- Ты - молоток! Давай и дальше так. Ладно?"

Он нисколько не повзрослел - из белого воротничка вытягивалась тонкая
шея, по-детски беззащитная.

От ребят я отбился, дав обещание зайти через пару дней специально. И
потащил Славку в его тесную темную будку.

Славка, конечно, почувствовал себя польщенным, а я этим грубо
воспользовался.

- Вот скажи, мастер. Можно сработать фотографию человека так, чтобы
он при сорокалетнем, скажем, возрасте выглядел на все семьдесят? Причем
настоящую фотографию, без всяких накладок и фокусов.

- Да запросто, - весело ответил Славка.