деле выворачивалось отвратительным эгоизмом, потому что у Малянова ни
мыслей, ни чувств уже недоставало ни на что, кроме: я или нет? А если я -
то чем?
если бы из-под дивана полезли бородатые угрюмые комары величиной с собаку
или, по крайней мере, во такенные клопы, стало бы легче. Однозначное
срабатывание обратных связей - что может быть приятнее для души и полезнее
для коррекции поведения? Но подобных подарков ему не делали. Просто
болезнь. Просто неудача. Просто еще одна болезнь и еще одна неудача.
Просто вьюнош Бобка в очередной раз отчудил. Просто Ирка курит и кашляет
все больше. Ничего определенного. Никаких доказательств - ни за, ни
против; и только распухшая от нескончаемых ударов, превратившаяся в один
громадный кровоподтек совесть тахикардически молотила в ребра: не уберег.
Не уберег. Не уберег. Опять не уберег.
разве это были стены? Ширмочки невесомые. И если уж на то пошло, разве это
были комнаты? Прекрасная фраза где-то у Лема есть: места в ракете хватало
только на то, чтобы широко улыбнуться. Вот мы в этой ракете и летим всю
жизнь, и занимаемся именно тем, на что в ней хватает места. Кто же и куда
нас запустил?
Ирка. - Понимаешь? Нет!
руках.
если случалось... - Растишь, растишь, ночей не спишь - ведь ни одна же
сволочь не поможет, наоборот... В поликлинику сходить, врача вызвать - и
то с работы отпрашиваться каждый раз... а там рожи, рожи!! Если у вас
такое трудное положение, вам следовало бы повременить с ребенком... -
передразнила она злобно. Кому-то она пятнадцать лет этой фразы простить не
могла; Малянов не знал, кому. - А вырос - оказывается, и ты им должен, и
ребенок твой им должен! Иди сюда, мы тебя на смерть пошлем! А потом начнем
извиняться перед теми, кто тебя убил: ах, ошибочка вышла, мы хорошие, не
оккупанты мы... Мы вам сей секунд еще два завода бесплатно построим -
только вы уж убивайте нас поменьше, пока строим...
долгу... - примирительно пропел Бобка. Сфальшивил. Впрочем, вообще странно
- где он мог это слышать?
понимаешь?
в оставшиеся полгода не было ни единой! Только пятаки! Усвоил?
мягкого, сразу недовольно заурчавшего Каляма и встал. Бодро распахнул
дверь в Бобкину комнату:
смехопанорама начнется. Выходной нынче али нет?
лицо.
обросли репликами, жестами и гримасами почти обязательными; во всяком
случае, если какую-то из них не удавалось применить и обыграть, оставалось
от прошедшего вечера чувство неудовлетворенности, чувство - неприятнейшее
для людей дела, даже если они в данный момент отдыхают - чего-то
недоделанного. Однако, с другой стороны, совсем уж искусственное
вдавливание устоявшихся и полюбившихся деталей ритуала в естественный ход
вечерних событий вызывало ощущения, прямо противоположные желаемым.
Делалось неловко и даже как бы стыдно. Будто громко рыгнул. Будто
опрокинул ведро с помоями на красивый дорогой ковер. Будто сломал любимую
игрушку друга.
доставляла обоим ни с чем не сравнимое удовольствие. Даже трудно описать
его. Чувство было сродни чувству покоя, чувству дома, чувству уверенности
в завтрашнем дне. На сердце делалось легче.
хорошо с задумчивостью затянуть, глядя на доску: "Вот хтой-то с го-орочки
спустился..." Если и впрямь получалось в точку, сделавший ход партнер мог
подхватить со второй или с третьей строки, и тогда уже оба хором
дотягивали: "Он-на с ума меня сведет..." И смеялись.
ситуацию непредсказуемым образом - как правило, такие ходы предварительно
обдумывались столь долго, что противник успевал сообразить, какой именно
выпад назревает, и поэтому ждал, изнывая: ну, давай же, наконец! -
следовало, взявшись за фигуру и подняв ее, громко и решительно сказать:
"Если вино налито, его следует выпить!" И поставить со стуком на новое
место.
мгновений": "Я сейчас буду играть защиту Каро-Канн, только вы мне не
мешайте". Это действительно было очень забавно и очень по-домашнему. Как
правило, реплика доставалась Малянову, потому что он играл слабее.
Маленький уютный Глухов немедленно оттопыривал челюсть, изображая умное и
волевое лицо Штирлица, и задушевно сообщал, цитируя тот же фильм: "Из всех
людей на свете я больше всего люблю стариков, - и ласково гладил себя по
лысине, - и детей", - и делал широкий жест в сторону начавшего седеть
Малянова.
оканчивались. Если выигрывал Глухов, ему становилось неприятно от того,
что он такой дурак и опять лопухнулся. Если же Глухов проигрывал - иногда
бывало и такое все же - Малянову тоже становилось неприятно. Возникало у
него смутное ощущение собственной нечестности, непорядочности - будто он,
сам того не желая, смухлевал; ведь выиграть должен был Глухов, он же лучше
играет!
никогда не играли с часами - общение; доска позволяла молчать, если
говорить не хотелось или в данный момент было не о чем, и в то же время
совершенно не препятствовала беседе, если вдруг проскакивала некая искра,
и посреди игры возникало желание что-то рассказать или обсудить. Ни
малейшей светскости, ни малейшей принужденности - посвистывай себе сквозь
зубы, перебирай освященные временем шутки, за каждой из которых на
невесомых крылышках прилетают целые сонмы воспоминаний и ассоциаций,
прихлебывай чаек и не пытайся выдернуть из мозгов больше, чем в них
есть...
у столика торшер - но углы терялись, и терялись в далеком темном
припотолочье стеллажи с книгами и всевозможными восточными бонбошками. Но
все равно видно было, сколько на них пыли; цветная бумага фонариков стала
одинаково серой. Лупоглазые нецкэ немо глядели сверху на бродящих по дну
квартиры людей.
сделанной знаменитым каллиграфом династии то ли Сун, то ли Мин, звали его,
вроде бы, Ма Дэ-чжао, а может, Су Дун-по - говоря по совести, Малянов
терпеть не мог всего этого восточного мяуканья и пуканья и толком никогда
не мог ничего запомнить; значили эти четыре здоровенные закорюки "Зал,
соседствующий с добродетелью", но уж как это произносится, пардон! - на
журнальном столике, втиснутом между двумя обращенными друг к другу
продавленными, наверное, еще до войны кожаными креслами, вместо обычной
доски с уже расставленными к маляновскому приходу фигурами стояли блюдо с
миниатюрными бутербродами, две изрядные стопки и непочатая бутылка водки.
одряхлел. Руки он прятал в карманах длинной, сильно протершейся на локтях
кофты с красиво завязанным на пузе поясом, но, когда они обменивались
рукопожатием, Малянов почувствовал, что пальцы у Глухова ледяные. И,
кажется, дрожат.
подкупающая своей новизной: давайте-ка сегодня всосем со скворчанием. А?
Доставалов Александр
Посняков Андрей
Маркеев Олег
Посняков Андрей
Акунин Борис
Глуховский Дмитрий