"кризис физики".
которых свешиваются ветви яблонь с капельками осевшего на листьях тумана,
мимо одноэтажных особняков и клубничных гряд. Начинаю путь в институт и к
Нулю. В институт-то просто, час хору пешком или 20 минут в переполненном
автобусе. А в Нуль-вариант попаду ли сегодня?..
Ширму. Живет ли? Сейчас определимся.
сердца в дверь: кто откроет? Если незнакомый, извиняюсь: ошибся, мол,
этажом. Открывает Толстобров, бормочет:
но глухая стена до потолка закрыта стеллажами с книгами. На столе среди
бумаг и журналов электроплитка, на ней в кастрюльке варится кофе.
точным, он не толстобров, а толстонос, бровей у него нет совсем. Он стар,
разменял шестой десяток. Сейчас у него утренняя неврастения: движения
замедленны, как у игуанодона, сопит, сосет сигарету.
выпускает поверх воротник не очень свежей клетчатой рубахи. Нерешительно
проводит ладонью по серебряной щетине на щеках: "А!.." и берется за сапоги.
Для меня его щетина сразу начинает мерцать.
джунглях наиболее вероятного. Их много таких, отличающихся не только на
бритость-небритость щек или кто во что одет (это вообще мне не надо
замечать), но и малыми событиями, ведущими к Нулю или уводящими от него, а
также тем, кто из близко знакомых в них есть, а кого нет.
разработки он, человек самолюбивый и .знающий себе цену, положил на стол
Уралову заявление об уходе: "Тошно глядеть на ваш бардак!" Ах, если бы он
знал, что получится из того провала! И очень бы пригодился в Нуле с его
головой, опытом.
работников. Стриж и тот мерцает: то погиб, то появляется. Принцип отбора
скорее естественного, чЈм разумного видимо, таков: попадают те, кто наиболее
долго живет и работает в этом месте, тем обеспечивая наибольшую свою
повторяемость.
ведущий инженер, а член-корреспондент Академии наук, видный
физик-экспериментатор, автор известного "эффекта Толстоброва" в
полупроводниках, монографий, учебников; у него своя школа физиков. В других
его давно нигде нет.
мерцает то она есть, то ее нет, отчекрыжена выше запястья, а лучевые кости
предплечья разделены хирургическим способом на два громадных багровых
пальца, на клешню.
торпедных катеров на Баренцевом море. Однажды все вышло наоборот: немецкая
подлодка торпедировала его катер. Командир покидает корабль последним и
Ник-Нику ничего не осталось, как плыть в ледяной воде, держась за борт
переполненной ранеными моряками шлюпки. Как ни странно, это его и спасло:
все сидевшие в шлюпке замерзли на студеном ветру (не по бытейски замерзли,
когда достаточно попрыгать или выпить, чтобы согреться, а насмерть) .
Ник-Ник тоже потерял сознание, уснул в воде но руки накрепко примерзли к
борту. Шлюпку нашли, его оттерли, оживили, и он еще потом воевал.
ли ее, отмороженную? В прифронтовых госпиталях с их перегрузкою ранеными
ампутации вместо долгого лечения часто были неизбежны.
остановки с толпящимися на ней людьми. Они ждут автобус, как судьбу. Но
переполненные коробочки маршрута 12 проносятся не останавливаясь, и треск их
скатов замирает вдали. Люди волнуются, смотрят на часы.... А мы себе идем: я
справа, Ник-Ник слева чуть вперевалку и твердо ступая ногами. На работу надо
ходить пешком в этом мы с ним солидарны.
удивленного взгляда, возгласа: "Так он же погиб!" или ответа типа: "Годика
через три, если будет себя хорошо вести..." (есть такой вариант и без
блатной подоплеки, есть: вернулся мириться к Люське, а та с другим
любезничает; и схлопотал пятерку за серьезные телесные повреждения у двух
потерпевших... ох, Сашка!), а то и вовсе: "Стрижевич?.. Не знаю такого". Мир
зыбок.
должен быть.
Таганрог на научную конференцию по микроэлектронике. Значит, и занимаемся мы
именно этим. А следы его мотоцикла у времянки затоптали или смыл дождь. Я
чувствую себя бодрее' я действительно близок к Нулю, возможно, сегодня и
вернусь.
Правда, и там психика определяет многое, без стремления не перейдешь, но все
же есть техника, метод, показания приборов. А вернуться обратно целая
проблема.
скатывается по наклонной плоскости, отражается от штырьков, попадает а лунки
или проскакивает мимо. Вот и я сейчас вроде такого шарика. Правда, в отличие
от него я обладаю достаточной сноровкой и волей, чтобы самому выскочить из
"лунки"-варианта Но куда дальше занесет, неясно.
идем прямо через свекольное поле с зеленой ботвой. по протоптанной нами
вдоль межи тропинке; так если и не быстрей то короче. Тропинку окаймляют
рыжие кустики сорняков. Справа, за оврагом, аккуратные домики поселка
Монтажников, слева роща молодых липок.
бугре. Он залит утренним туманом, только самые высокие здания да заводские
трубы выступают из него по пояс. Он тот, да не тот. Видна вдали и серая
лента реки, но мостов через нее всего четыре. Больше труб и дыма из них,
меньше высоких белых зданий на окраинах, вместо не построенных еще
жилмассивов сыпь частных домиков и дач среди огородов и садов. И, конечно
же, нет ажурных стартовых вышек; торчит, правда, в центре одна
телевизионная.
сейчас, только гиперплоскости, в которых находятся недостающие вышки, мосты
и дома, повернуты к нашей реальности ребром.
одинаковое во всех гиперплоскостях реализации восходит солнце. Алые с сизым
облака в этом месте встали торчком, будто их разбросал взрыв. Правее и выше
облаков, сопротивляясь рассвету, блистает Венера.
однозначна и надвариантна. Вариантность признак ноосферы.
Нужна еще отрешающая мысль, чтобы подготовить момент абстракции. Ну,
скажем... в ритм шага под горку и с некоторой натугой вот такая:
существом иной природы (я-надвариантный и есть иной природы, ниточка
сознания, петляющая в многомерном континууме возможностей), то увидится
совсем не то, что видим мы с Ник-Ником, два спешащих на работу инженера: не
облака, не здания, не машины, не люди... иное;
терминатора, оттесняющей тьму, оживляется материя. Все замершее на ночь
начинает шевелиться, колыхаться, сливаться в потоки и растекаться ручьями
действия, пульсировать, закручиваться круговертями динамических связей,
пузыриться. Так-то оно понятно, что пузырение материи суть возводимые
здания, промышленные конструкции, емкости всякие, что потоки состоят из
грузов и стремящихся на работы людей, а пульсируют, к примеру, скопления
пассажиров на платформах и остановках. Но со стороны это имеет иной,
какой-то простой первичный смысл: взошедшее над материками светило разжигает
мощный ноосферный пожар дел и действий. И так ли уж существенны
конкретности: не только в виде машин, людей, зданий но и языки пламени
действий, "разумного пожара"? Разве что самые крупные очаги его города,
вихри космической жизни на поверхности Земли.
неопределенно, размыто... и я будто не иду, а лечу.
кладбища. Я на ней один, Ник-Ника нет. Почему? Я не зашел за ним? Он