корни. Как мышиные хвосты. Значит, тюрьма находилась под садом. Горели
какие-то шевелящиеся пятна над головой. Игнациус мазнул пальцем, это были
светляки. Открыли еще одну дверь. В грязной, обшитой трухлявыми досками
караульной перед кувшином с отбитыми ручками, пригорюнясь на маленький
кулачок, из которого торчал рыбий скелет, сидел тюремщик, - слюни текли по
оливковой бляхе у подбородка. - А тово-етово, етово-тово... - нетвердо
удивился он, пытаясь подняться. Ноги у него разъезжались. Видимо, здорово
наклюкался. Игнациус без промедления ударил его в челюсть, и жук
опрокинулся на спину, вяло заскреб воздух всеми шестью конечностями. Но -
пронзительно заверещал. И мгновенно откликнулись - близкие писки и
возгласы. Игнациус, нагнувшись, вытащил шпагу из ножен.
зал, целиком ограненный узкими зеркалами.
в густой волосатой ржавчине. Его не отпирали, наверное, лет двести.
Игнациус не попадал прыгающими ключами. Заливалась тревога и слышались
возбужденные голоса. Наконец, прикипевшая крышка с трудом поддалась.
Овальная дыра пахнула могильной почвенной сыростью. - Теньк! -
одновременно повернулись боковые зеркала. Изо всех щелей, как клопы,
бестолково полезли стражники. Двое ловко и бережно подхватили Аню, а
другие кинулись на Игнациуса. Он неумело махал шпагой. Вдруг она уперлась
во что-то жесткое и с трудом вошла. Один из жуков рухнул, дергаясь
половинкой тела, остальные - отпрянули.
лапах.
мокрую черноту земли и со звоном ударил крышкой. В нее сразу же
заколотили. Побежал - невозможно сутулясь. Потолок был шершавый и низкий.
Мешала шпага. Впереди вдруг забрезжили неясные контуры дня. Шевеление,
выступы, очертания. Он нажал из последних сил. Это был выход. Ступеньки,
ведущие к свету, охраняли два хлипких жука с папиросами. Оба ахнули и в
ужасе присели, побросав алебарды. Игнациус сшиб их с размаху калеными
лбами. Сзади вырастал панический топот. Люк, по-видимому, уже сломали. Он
взбежал по ступенькам и вывалился наружу. Был двор, стиснутый домами без
окон, окруженный глухой кирпичной стеной, верх которой лизали желтые
сугробы до плеч. Под одинокой вздрагивающей лампочкой свистел снег. Узкая
тропинка вела к полуоткрытым воротам. Дворник в тулупе, разгребающий
створки, поспешно загородился лопатой.
Игнациус.
взглядом на шпагу и мелко попятился.
тебе сдалась, она же ненормальная, хочешь, я тебя познакомлю: в сто раз
лучше и совсем недорого... Постой, постой, подожди секундочку!..
занятые своими послерабочими делами. Прокатился безлюдный заиндевелый
трамвай, а вслед за ним - два пыхтящих грузовика. Почему-то все выглядело
как обычно. Он обернулся. Эритрин под роящимся конусом лампочки, держа
лопату наперевес, объяснял что-то двум приземистым темным фигурам.
Объяснение было трудное. Игнациус быстро пошел и свернул за угол. Черно и
жирно блестели парящие полыньи на Фонтанке. Это была именно Фонтанка. Он
узнал. Площадь Репина. Выпуклый сквер посредине. Мост с четырьмя цепными
башенками. Ему было жарко. Он расстегнул пальто. Насквозь пронзил снежный
колючий ветер. Шапку и портфель он, разумеется, потерял. Встречные
шарахались от него. Он заметил, что до сих пор сжимает в руке серебристую
шпагу. Тогда он бросил ее на мерзлые рельсы и она зазвенела.
Пестрели гирлянды. - Хочу колбасу, - немедленно заявил Пончик и, получив
ее, слопал вместе с кожурой. - Хочу вон той рыбы, - и тоже мгновенно
слопал. - Хочу пирожное... - Игнациус примерился, чтобы дать ему по
отвислым пухлым губам, но пирожное возникло будто ниоткуда, и Пончик
смолол его в ноль секунд, а потом, уже благосклоннее, высказался в том
духе, что пора бы перейти к лимонаду. Мама Пузырева умилялась: - Весь в
дедулю. - Папа Пузырев, одобряя, кивал министерскими седыми морщинами.
Разумеется. Пончик был весь в дедулю. По уму, по характеру. Не в отца же,
в конце концов. Игнациусу вообще казалось, что он здесь вроде мебели:
передвинули в одну сторону, потом в другую, а затем очень мягко, но
решительно усадили под еловые лапы, чтобы не торчал на проходе. - Изобрази
счастливое лицо, сегодня праздник, - шепнула Валентина в самую сердцевину
мозга. Будто иглу воткнула. Игнациус даже дернулся. Они не разговаривали
уже неделю. Перегнувшись, он заглянул в трюмо: бледное сырое непропеченное
тесто, две угрюмых изюмины вместо глаз и оттопыренные пельмени ушей.
Зрелище малопривлекательное. Он изобразил на лице радость. - Перестань
гримасничать! - сразу же шепнула сеньора Валентина. Он - перестал. Было
скучно. Из телевизора лилось нечто задушевное. Мигали разноцветные огни и
склонялись к рампе немолодые грудастые девушки в сарафанах. Игнациус
незаметно убавил звук, но мама Пузырева, потянувшись за хлебом, как бы
невзначай прибавила его снова. Тогда он начал жрать маринованные помидоры.
Он накалывал вилкой дряблые пустые морщинистые тела и целиком запихивал их
в рот. После чего жевал - с тупым усердием. Пламенеющий сок стекал по
подбородку. Из-под вилки вырывались неожиданные фонтанчики. Он был здесь
совершенно чужой и поэтому словно отсутствовал. Горы желтого салата
закрывали его. - Саша скоро защищается, - напряженно сказала сеньора
Валентина. Знакомые красные пятна появились у нее на лице. - Я вас
поздравляю, - ответила мама Пузырева, улыбнувшись прозрачному заливному. -
Это было очень непросто, но Саша добился. - А когда именно? -
поинтересовался папа Пузырев, доставая запотевшую бутылку шампанского. -
Шестого, в понедельник, - сказала Валентина. И голос у нее зазвенел. - Так
быстро, какой молодец, - похвалила мама Пузырева, глядя в рокочущий
телевизор. - Шестого лишь репетиция, - сумрачно пояснил Игнациус, - если
все пройдет нормально, тогда... - Мама, я хочу курицу, - объявил Пончик,
намазывая крем на селедку. - Съешь сначала рыбу, а потом получишь. - А я
хочу сейчас. - Не капризничай, - сказала сеньора Валентина. - Я не
капризничаю, я хочу курицу. - Возьми, возьми, вот этот кусочек, - сказала
мама Пузырева, переправляя в тарелку Пончика четыре раздутых ноги. - Мама,
слишком много, - недовольно сказала Валентина. - У ребенка прекрасный
аппетит, пусть кушает, сколько хочет... - Папа Пузырев забыл про
шампанское. - В шестьдесят восьмом году, когда я работал в институте, у
нас защищалась некая Капелюхина, - хорошо поставленным басом сказал он.
Все незамедлительно отложили вилки. Даже Пончик. Который, по-видимому,
осовел. Папа Пузырев любил рассказывать поучительные истории. Он их знал
великое множество. Игнациус с тоской посмотрел на часы. Время уже
приближалось к двенадцати. Жизнь мучительно уходила по капле, минута за
минутой сочась с циферблата.
ринулся к телефону, боясь, что опередят.
нужно с тобой поговорить.
слушали.
- пятьдесят шесть раз...
можешь забрать их.
безумные панические нотки. - Это же - кошмарные люди, оборотни...
Сколько ты хочешь?
Она отдала кольцо тебе, есть свидетели. Ты даже не представляешь, чем мы
рискуем...
проводах, как удавка, отчетливо стискивал горло. - Хорошо. Пусть она
придет за ним сама. Она выходит из Ойкумены, я знаю.
растерянный, очень потный.
Пехов Алексей
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Браун Дэн
Белогорский Евгений
Шилова Юлия