ноги и на дерево закинули, там он до сих пор и висит, а когда его снимут,
так больше, небось, касаться не будет, шерсть на носу...
шерсть на носу, воняет, жить невозможно, как не теперь не идти - старуха
выносить не хочет, а сам я на это уже глядеть не могу. Да только куда
идем? Колченог вчера говорил, что в Тростники, а я в Тростники не пойду,
шерсть на носу, там и людей-то в Тростниках нет, не то что девок, там если
человек захочет кого за ногу взять и на дерево закинуть, шерсть на носу,
так некого, а мне без девки жить больше невозможно, меня староста со свету
сживет... Вон, стоит, шерсть на носу, глаз вылупил, и сам слепой, как
пятка, шерсть на носу, один вот так стоял, дали ему в глаз, больше не
стоит, шерсть на носу, а в Тростники я не пойду, как хочешь...
никакого Города вообще и нету, шерсть на носу, а врет о Городе этот старый
пень, придет утром, половину горшка выест и начинает, шерсть на носу,
плести: то нельзя, это нельзя... Я его спрашиваю, а кто ты такой, чтобы
мне запрещать, что нельзя, а что можно, шерсть на носу - не говорит, сам
не знает, про Город какой-то несет...
невозможно, закваска смердит, пошли лучше вечером, а то вот так один
ждал-ждал, а ему как дали по ушам, так он и ждать перестал, и до сих пор
не ждет... И старуха ругается, житья нет, шерсть на носу, слушай, Молчун,
давай старуху возьмем, может, ее воры отберут, я бы отдал, а?
закваски приготовил много. Нам...
огляделся. Между деревьями на краю поля стояли мертвяки: двое синих совсем
близко и один желтый поодаль. Головы их с круглыми дырами глаз и с черной
трещиной на месте рта медленно поворачивались из стороны в сторону,
огромные руки плетьми висели вдоль тела. Земля под их ступнями уже
курилась, белые струйки пара мешались с сизым дымком. Мертвяки эти видали
виды и поэтому держались крайне осторожно. У желтого правый бок был
изъеден травобоем, а оба синих были испятнаны лишаями ожогов от бродила.
Местами шкура на них отмерла и свисала лохмотьями. Пока они стояли и
смотрели, женщины с визгом убежали в деревню, а мужчины, угрожающе и
многословно бормоча, сбились в кучу с горшками травобоя наготове. Потом
староста сказал: "Чего стоять? Пошли!" - и все неторопливо двинулись на
мертвяков, рассыпались в цепь. "В глаза! - покрикивал староста. -
Старайтесь в глаза им плеснуть! В глаза!" В цепи пугали: "Гу-гу! А ну
пошли отсюда! А-га-га-га!" - связываться никому не хотелось.
громче всех, а между криками приговаривал: "Да не-ет, зря идем, шерсть на
носу, не устоят они, сейчас побегут... Разве это мертвяки? Драные
какие-то, где им устоять... Гу-гу-гу! Вы!" Подойдя к мертвякам шагов на
двадцать, люди остановились. Кулак бросил в желтого ком земли, мертвяк с
необычайным проворством выбросил вперед широкую ладонь и отбил ком в
сторону. Все снова загукали и затопали ногами, некоторые показывали
мертвякам горшки и делали угрожающие движения. Травобоя было жалко, и не
хотелось потом тащиться в деревню за новым бродилом, мертвяки были битые,
осторожные, и должно было обойтись и так.
попятились. "Ну, все, - сказали в цепи. - Сейчас вывернутся..." Мертвяки
неуловимо изменились, словно повернулись внутри шкуры. Не стало видно ни
глаз, ни рта - они стояли спиной. Через секунду они уже уходили, мелькая
между деревьями. Там, где они только что стояли, медленно оседало облако
пара.
что пора уже идти в деревню на собрание. "На площадь ступайте, на
площадь... - повторял каждому староста. - На площади собрание будет, так
что идти надо на площадь..." Атос искал глазами Хвоста, но Хвоста в толпе
видно не было. Кулак, трусивший рядом, говорил:
него прыгнет, шерсть на носу, да как его за голову ухватит, обнял, как
свою Наву, шерсть на носу, да как заорет... Помнишь, Молчун, как ты
заорал? Обжегся, значит, ты, потом весь в волдырях ходил... Зачем же ты на
него прыгал, Молчун? Один вот так на мертвяка прыгал, слупили с него кожу
на брюхе, больше не прыгает, шерсть на носу, и детям прыгать закажет...
Говорят, Молчун, ты на него прыгал, чтобы он тебя в Город унес, да ведь ты
же не девка, чего он тебя понесет, да и Города, говорят, никакого нет, это
все этот старый пень выдумывает слова разные - Город, Одержание... А кто
его, это Одержание, видел? Слухач пьяных мух наглотается, как пойдет
плести, а старый пень тут как тут, слушает, а потом ходит, жрет чужое и
повторяет...
Новой деревни. Если увидишь Колченога, напомни ему. Я напоминал и еще
напоминать буду, но и ты тоже напомни...
землю семена - выращивали подстилки, чтобы мягко было сидеть. Под ногами
путались детишки, их возили за вихры и за уши. Староста, бранясь, отгонял
колонну плохо обученных муравьев, потащивших было личинок рабочих мух
прямо через площадь, допрашивал окружающих, по чьему же это приказу
муравьи здесь ходят. Но выяснить было уже невозможно. Подозревали Слухача
и Атоса.
началось, и первым, как всегда, полез выступать старик. О чем он говорил,
понять было невозможно, но все сидели смирно и шикали на возившихся
детишек. Кое-кто дремал. Старик долго распространялся о том, что такое
нельзя и в каких оно бывает смыслах, призывал к Одержанию, сообщал об
успехах на всех фронтах, бранил деревню, что везде есть новые отряды
подруг, а в деревне нет, и ни спокойствия нет, ни слияния, и происходит
это из того, что люди забыли слово "нельзя" и вообразили будто теперь все
можно, а Молчун, например, вообще хочет уйти в Город, хотя его никто не
вызывал, но деревня за это ответственности не несет, потому что он чужой,
но если окажется вдруг, что он все-таки мертвяк, а такое мнение есть, то
вот тогда неизвестно, что будет, тем более, что у Навы, хотя она тоже
чужая, от Молчуна детей нет, и терпеть этого нельзя, а староста терпит...
К концу выступления староста задремал, но услыхав свое имя, вздрогнул и
сейчас же грозно крикнул: "Эй, не спать!"
спать, а на площади никто не спит, на площади собрания бывают. На площади
мы спать не позволяли, не позволяем и позволять не будем. - Он покосился
на старика. Старик важно кивнул. - Это и есть наше общее нельзя. - Он
пригладил волосы и сообщил: - В Новой деревне объявилась невеста. А у нас
есть жених, известный вам всем Болтун. Болтун, ты встань и покажись...
впрочем, нет, ты лучше посиди так, мы тебя все знаем... Отсюда вопрос:
отпускать Болтуна в Новую деревню или наоборот невесту из Новой деревни
взять к нам... Нет-нет, ты, Болтун, посиди, мы без тебя решим, а если кто
имеет мнение, то пусть скажет.
требовали, чтобы Болтуна отдали в Новую деревню - пусть-ка он там живет.
Другие же, люди спокойные и серьезные, живущие на другом конце деревни,
считали, что нет, женщин стало мало, воруют женщин, а потому невесту нужно
брать к себе. Спорили долго и сначала по существу. Потом Колченог неудачно
выкрикнул, что время военное, а про это забывают, и про Болтуна сразу
забыли. Слухач стал кричать, что никакой войны нет и не было, а есть и
будет Великое Разрыхление Почвы. И вовсе не Разрыхление, возразили в
толпе, а Необходимое Заболочивание. Поднялся старик и, выкатив глаза,
хрипло завопил, что все это нельзя, что нет никакой войны, и нет никакого
Разрыхления, и нет никакого Заболочивания, а есть, была и будет борьба на
всех фронтах. Как же нет войны, шерсть на носу, отвечали ему, когда за
чудаковой деревней полное озеро утопленников? Собрание взорвалось. Мало ли
что утопленники, где вода, там и утопленники. И вовсе это не борьба и не
война, и никакие это не утопленники, а есть это спокойствие и слияние в
целях Одержания. А почему же тогда Молчун в Город идет? Раз он в Город
идет, значит, Город есть, а раз Город есть, то какая может быть война?
Ясно, что слияние! Мало ли куда идет Молчун! Один тоже шел, так ему дали
по зубам, больше никуда... Молчун потому и идет в Город, что Города нет, а
раз Города нет, то какое может быть слияние? Нет никакого слияния, одно
время было, но уже давно нет. И Одержания уже нет! Потому что война! Да не
война, я вам говорю, а борьба на всех фронтах! А утопленники? А ты их
видел - утопленников? Эй, Болтуна держите!..
Хвостом, Хвосту было не до разговоров. Хвост кричал: "Одержание! А
мертвяки почему? Про мертвяков молчите, потому что не знаете, что и
думать! Вот и кричите про Одержание!" Покричали про мертвяков, потом про
грибные деревни, потом устали и начали затихать, утирая лица, обессиленно
отмахиваясь друг от друга руками, и скоро обнаружилось, что все молчат, а
спорят только старик и Болтун. Тогда все опомнились. Болтуна посадили,
навалились, напихали в рот листьев. Старик еще некоторое время говорил, но
потерял голос и не был слышен. Тогда поднялся взъерошенный представитель
Новой деревни и, прижимая руки к груди, искательно озираясь, стал
сорванным голосом просить, чтобы Болтуна к ним в Новую деревню не
посылали, а взяли бы невесту к себе, а уж за приданым Новая деревня не
постоит... Новый спор начинать уже не было никакой возможности, и
выступление представителя решило вопрос.
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Андреев Николай
Корнев Павел
Лукин Евгений
Шилова Юлия