достоит! Нижний даден, отцова отчина. Ростовский князь, Константин
Борисыч, тоже поддержал Михаила. Константин Борисыч гневен на Юрия за
Переяславль. Юрий, вот... Окинф Великой к Юрию ездил вотчины свои прошать,
да там пришлый сидит, Родион... Помыслив о Юрии, Ксения ощутила смутную
тревогу. Когда-то советовала сыну сойтись с Данилой. Данил Лексаныч умер,
получив от племянника Переяславль. Спорили ведь! Юрий тогда как кот в
чечулю мяса вцепился: <Не отдам!> А Переяславль по праву должен
принадлежать ее сыну. Старинная вотчина Ярослава Всеволодича. Ярослав
поделил ее детям, а теперь один остался наследник - Михаил! И как великому
князю тоже Переяславль Михаилу надлежит! А Данила Лексаныч не был на
великом княжении, так у Юрия и вовсе нет прав теперь ни на Переяславль, ни
на великокняжеский стол! Нынче Юрий будет юлить перед ханом, вымаливать
себе удел Переяславской! Зачем приехал ноне во Владимир? В Орду ладитце,
больше не с чем ему! Затем и едет, Переяславля прошать... Затем?! Не
затем! За великим княжением он едет! Юрий тоже понимать не дурак: ему
сейчас, только сейчас и спорить, спустя время поздно станет!
иноческий плат, и уже суетились холопки: старая, своя, и другая,
привезенная нынче из Твери.
надобен! Он должен остановить!>
кто украдом, в окошка, кто и спроста, выбежав из келейки на крыльцо,
провожали возок беспокойной и властной подруги своей, что и в монашеском
облачении продолжала оставаться вдовствующей великой княгиней и госпожой.
И уже гадали: куда это так вборзе поехала мать Михайлы Тверского, который
нынче, по слову молвы, вот-вот станет великим князем володимерским?
Дмитровского собора почти до городской стены, невелик путь. Возок Ксении
Юрьевны, подскакивая на выбоинах и вздымая душные облака пыли, скоро
проминовал громаду храма Успения Богородицы и нырнул в низкие ворота
Княжого города.
Здесь, в ограде, разом отсеклась пыль и сутолока владимирских улиц,
пахнуло из заречья свежим духом полей, и княгиню, что с помощью
подбежавших митрополичьих служек вылезала из возка, встретила уже иная
суета, пристойная и неспешная суета большого митрополичьего хозяйства.
Даже здесь при виде Ксении оборачивались. Четверо слуг, что несли с
поварни на двух жердях, продетых в кованые проушины, большой котел с
варевом, приодержались и, опустив котел, окутанный струящимся паром,
полураскрыв рты, проводили глазами тверскую княгиню, пока некто в светлом
и дорогом облачении не прикрикнул на них.
раз поклонившись старой княгине, побежал долагать митрополиту. Ксения
перекрестилась на иконы, оправила плат и на мгновение ощутила слабость во
всем теле. Пришлось опуститься на лавку, сердце как-то неровно
трепыхнулось в груди. Права ли она в своих догадках? <Быть может, это
просто глупый бабий страх? Старею, вот и... Нет! - Справилась с собою,
покачала головой: - Нет и нет! Сердце подсказывает. Сердце не лжет. Все
так и есть!> Палатные двери широко распахнулись, ее уже приглашали в
покой.
переделывая. В частых поездках, да и по неуверенному времени нынешнему,
было не до того. Он уже клонился к закату жизни и потому воспринимал все
со смирением и спокойствием, которые происходят от усталости стареющих
тела и духа больше, чем от мудрости и опыта лет. Монашествующую княгиню
пригласил разделить с ним трапезу, и Ксения, у которой от нетерпения
кружилась голова, принуждена была согласиться, чтобы не обидеть старого и
столь внимательного к ней духовного главу всея Руси.
золотой крест византийской работы на крупного чекана цепочке и золотой
перстень с печатью, толстый, словно улитка, обвернувшаяся округ пальца, на
сухой и чуть дрожащей руке старика удостоверяли его сан. Приглашающим
движением он указал княгине на стол, уже уставленный серебром и глазурью,
и княгиня послушно отведала, принимая из рук двух молчаливых служек, и
остро приправленную дичь, и дорогую рыбу, и иноземные овощи, оливковые
соленые ягоды, коими следовало заедать жаркое, пригубила бокал греческого
темно-красного, почти черного вина... Глазами она обводила покой и, как
дорогих знакомых, узнавала реликвии, оставшиеся еще от времен Кирилла и
памятные ей с молодости: вот ту икону, и еще ту, с Георгием, и те вот
панагии, сейчас повешенные на стене, рядом с божницей. Даже и столец был
прежний, не Кириллов ли? И алавастровый сосуд стоял тот же самый, что и
двадцать лет тому назад...
ей сам, поздравив с избранием сына на стол великокняжеский, в чем уже не
сомневался никто. Сдерживая волнение голоса, Ксения заговорила о Юрии. И
митрополит, поначалу с легкой улыбкой внимавший не в меру опасливой
княгине, вдруг острожел лицом, понурился и начал внимать сугубо.
Греческое, с покляпым носом, лицо Максима сейчас стало очень похожим на
икону цареградского письма, а темные глаза в сетке морщин, которые он
изредка поднимал, в упор, пристально взглядывая на тверскую княгиню,
становились все печальнее и тверже. Кажется, Максим ей поверил.
коротко глянул на нее и вопросил негромко:
Юрию?
Иначе его не остановить. Лишиться Переяславля? Или хотя бы оставить ему
город в держание, как решили тогда на Переяславском снеме? Все это
лихорадочно быстро пронеслось и сложилось в голове у Ксении. Сына она
уговорит, да Михаил и сам поймет, что ныне так лучше, пока не осильнел,
пока власть не в руках.
твердо Максиму. Старый митрополит вздохнул, откачнувшись в креслице.
Помолчал. Вымолвил:
сможет повторить свое обещание самому Юрию Данилычу здесь, в этом покое, и
поклясться в том перед Господом?
зов монаху сказал несколько слов по-гречески. Затем церемонно предложил
Ксении соблаговолить пождать мал час в особном покое, доколе по зову его,
митрополита, князь Юрий Данилыч не прибудет семо беседовати.
может, лучше было сперва самой побывать у Юрия?> - шевельнулась в ней
грешная мысль. Нет! Юрий мог бы и огрубить, и перемолвить такое, что после
и к митрополиту ехать стало бы незачем. Приходилось терпеть и ждать. Она
не ведала к тому же, что за то краткое время, которое она прождала,
изводясь, в покоях митрополичьих, Максим сумел выяснить серьезное. Его
посланцы, поговорив со слугами московского князя, донесли ему, что, по
слухам, от самих московитов узнанным, - великая княгиня тверская словно в
воду глядела - московский князь едет-таки в Орду спорить с Михайлой о
столе великокняжеском.
Ксению, чуть шатнулся, словно толкнули в лицо, но тут же заулыбался весело
и стал сыпать скользкими, ничего не значащими словами. Спас Максим. Он
благословил московского князя с заученной важностью, воспитанной
десятилетиями власти, и Юрий осмирнел, понял, что тут легко не пройдет. Он
сразу, увидя Ксению, понял, о чем пойдет речь, и спервоначалу было думал
совсем отвертеться от серьезного разговора, но как скроешь, что поехал в
Орду? Пол-Владимира уже знает, поди! Не сказал бы кто дуром из своих,
московлян, что за ярлыком великокняжеским едут! (А ежели сказал? А и
сказал - не беда, отопрусь!)
словами Писания не ввергать меч в братию свою, со смирением приять крест,
и прочая, и прочая. Вскинул глаза, когда Максим, отнесясь к тверской
княгине, сказал ему о Переяславле: <Аз имаюся тебе с великою княгинею
Оксиньею, матерью княжею Михаиловою, чего восхощеши из отчины вашея, то та
будет невозбранно>. С кривою усмешкой, нагло глядя в глаза Ксении,
выслушал и ее взволнованную речь, и клятву за себя и князя Михаила. (Вот
чудеса! Переяславль обещают! Пущай сперва отберут, а то было бы чего
обещать! Добро-то мое пока!) Он намеренно выслушал все до конца, и
обещания, и увещания, и слова священных книг, и клятвы. А затем, вперив в
митрополита небесно-открытый взор, возразил, что он едет в Орду совсем не
за ярлыком на великое княжение, а по своим делам княжеским.
видел, что князь лжет. И вдруг ему стало страшно - не действовали на Юрия
увещания, явно не ведал он ни совести, ни стыда! Ничто! Только алчба и
неистовое (виделось в невольном почесывании рук) стремление к удаче! <Да
верит ли он в Бога? - смятенно подумал Максим. Византиец, он видал и знал
всякое, и такое, чему, слава Господу, мало было примеров на Руси, но и
раскаянье, и веру, и строгое слежение за буквою закона Божьего, а тут... -
Язычник он, язычник! - думал Максим, не зная, что еще сказать, содеять. -
Нет для него закона, нет!> Теперь, поглядев Юрию в глаза, он уже точно
уверился, что слухи, собранные его соглядатаями, не ложны. Но молвить
князю о сплетнях смердов было бы непристойно. Приходилось наружно поверить
- пока поверить - московскому князю.