девки было ему жаль, горяча оказалась на любовь татарка, да ведь не везти
ж ее с собою в Новгород! Полон торопились они распродать поскорее, иных
ясырей и ясырок отдавали совсем задешево, лишь бы сбыть с рук: не ровен
час, беда какая нагрянет, а уж серебро, зашитое в пояс, оно и не сбежит, и
есть не запросит, а погинет разве с хозяином своим.
каком мести! Купечь, поди-тко, и не видал есчо!
выкликнул статный широкогрудый Фома, обнимавший разом двух татарок, почти
исчезнувших под его могучими дланями. Девка, зарумянясь, стрельнула глазом
в сторону богатыря, видно, не прочь была бы и сама перейти к могутному
новогородцу. Впрочем, из-за баб тут не спорили. Хватало. Да и верно, домой
в Новгород этой сласти не увезешь!
с носка на пятку. За спиною из полуприкрытой двери долетали гром, выкрики,
хохот и свист.
Господине Великом Нове Городи! А теперича! Ослабла Орда! Допрежь, при
Чанибеке-царе, рази ж бы отважились на такое? Ни в жисть! Наши на Волге!
Наши! Новогородчи! Что там югра да дикая лопь! Все бесерменски грады
торговые, стойно девке той, ждут нашего приходу! Теперь бей, лови удачу!
Даст Бог час, и Сарай возьмем!> - пообещал он кому-то в стынь речного
окоема. Ширило силою, плечи аж распирало удалью и хмелевым счастьем.
пустоту. Эхо отскочило от стены далекого бора, воротилось к нему.
Княжеборцы, псы, не привязались бы невзначай! - остерег себя. А все одно
удача плескала отвагою в сердце, кружило пуще хмеля, распирало
грудь. - Собратьце всема - что Жукотин! Любой град ордынский, скажи, взяли
б на щит!>
татаринов, как бежало вс° и вся, метались по городу ополоумевшие бабы,
мычал и блеял скот, пылали магазины ордынских гостей, из которых через
расхристанные, сорванные с петель двери выносили поставы сукон, шелка,
тафты и парчи, охапками выбрасывали связки бобровых, рысьих, куньих мехов,
белки и дорогого сибирского соболя, мешки имбиря, гвоздики, изюма, как
пиво из разбитых бочек текло по улицам... Эх, и знатно погуляла в Жукотине
славная новогородская вольница! Девок, что распродают теперь своим и
персидским гостям, гнали целым табуном, ясырей навязали - стадо! Татары в
ужасе разбегались по кустам, сдавались без бою. Сам князь жукотинский едва
утек от новогородских рогатин и засапожников - знатная была гульба!
отворотил рожу от татарки, присевшей, подобрав подол... Завернул к
поварне. Толкнув набухшую дверь, сунулся в жар и темноту, чуть
разбавленную пляшущим огоньком сальника. Со свету, ослепнув, не очень и
понял, что происходит тут.
печи. Креню кивнул, не прерывая работы: миг был торжественный - открывали
печь.
горячего ржаного хлеба. Митюх втянул носом, поддел деревянным п°клом
ковригу хлеба, прикинул, обжигаясь, надломил, понюхал, шваркнул удоволенно
на выскобленный добела стол и принялся ловко кидать горячие ковриги одну
за одной, высвобождая нутро печи для нового замеса, морщась от жара, с
удовольствием на потном лице: своя была работа! В Новом Городе был он
когда-то пекарем, хозяином был, да разорился после пожара, поправиться не
сумел, и вот... Дрался, грабил, не робел на борони, но счастлив был
по-правдошнему только тогда, когда пек хлеб, и радовался, когда его печево
хвалили, пуще ратной удачи...
краюхой горячего хлеба в руке вышел опять на улицу.
торочил попону, вдевал железо в губы коню. Тонконогий караковый жеребец -
не конь, загляденье! - злился, мотал мордой, перебирал ладными коваными
копытами. Купец справился наконец, ввалился в щегольские красные, с резным
набором на задке санки, едва удерживая понесшего коня. Жеребец рванул в
сторону, грудью вспахивая снег, понес по целине, дугою огибая все
новогородское строение, сделал глубокую промятину возле хором, вынес купца
на торную дорогу и понес скачью, кидая позадь себя комья снега из-под
копыт. Нездило Окинфич, полуобернувшись, кивнул на прощанье Креню и,
плотнее всев в сани, подобрал вожжи. Ездить купчина умел.
жеребцом. Вот бы такого с собой увести! Да по Нову Городу! Да в таковых же
и санках с ковром персидским!
вывалился Еска Ляд, шагнул, черпанул пригоршню снегу, стал сильно
растирать шею и лицо. Подошел ко Креню. Морда у Ески была на удивленье
хмурая, и глядел он смутно, не то с перепою, не то с какого зла.
цегой-то! Не по-люби мне гость-от! Словно не бабу купляет, а нас всих
вместе с ей! - Положил тяжелую лапу на плечо Креня: - Припозднились
тутотка!
радости. Приобнял приятеля: - Не сумуй! Расторгуемси - и до дому!
поднялси!
матерый травленый волк, глянул потухло и угрюмо, помолчал, выдохнул:
А у нас и молодчов не соберешь, иные под Ярославль ушли, кто под Нижним
зимует, а кто под Угличем... Тутотка и народу, гля-ко, горсть! Коли цьто,
и не отбитьце будет!
браги!), возразил:
добьесси! Да стой, с Фомою-то баял? Без атамана поцьто и толковать! -
Хлопнул решительно приятеля меж лопаток, сам подтолкнул к дверям, завел,
слегка упирающегося назад, в похмельную кутерьму, в шум и хохот
переполненной молодечной.
Жукотин спрашивать? Русских купчей, кажись, не грабили...
смерти уходил!
негромко, и никто, почитай, из укладывающихся спать <новогородчев> не брал
в слух, о чем там толкует атаман с двумя молодцами. - Постой! Коли наших
раскидано по городкам... Брать, дак всех враз надоть!
цьто куроптей!
насильно удержать разбегающиеся мысли. (И всегда-то так, после какого
набега, по своим закутам расползались!)
ведаю! Устюжане и те смотрят, как бы нашу ватагу с товаром разбить...
Идешь оттоле, да с прибытком, так и держи ухо востро!
то мы уйдем, а те погинут, на нас же и поруха падет, опосле и не отмоиссе:
мол, сами вы княжески подзорщики!
бабами... Натешились вси! Полно уж того, гульбы етой! Дома жонки ждут!
Упреждай молодчов! И Онфима Никитиця в первой након! Да и вызнать надо,
цего князь затеял.
терпелось, подкинув армяк, опустить голову на лавку и унырнуть в сон -
такою дурью кружило похмельную голову. Мужики отвалили от старшого.
ихнюю, волжскую, и - не стало уже поры на говорю. Приподымались, битые,
кто с заскорузлой тряпицею на голове, кто с подвязанною рукою, старые и
молодые, приставали к певцу, подымая на голоса торжественный, чуть
печальный напев. Песня ширилась, крепла, лица становились строже.
суровых молодцов, затихли ясыри, бубнившие что-то свое за дощатой
Русанов Владислав
Прозоров Александр
Панов Вадим
Орлов Алекс
Роллинс Джеймс
Херберт Фрэнк