Чтение 6–й страницы книги ~Маслав~

на земле брошенные узелки, платья, корзина с пищей и мелкая утварь.

Они были одни - никого вблизи не было видно. Их одежда обнаруживала
знатных женщин из рода жупанов или владык. На младшей верхняя одежда была
обшита мехом, старшая была закрыта платьем из тяжелой драгоценной парчи.
На шее девушки блестела золотая цепочка с украшениями, в ушах были серьги,
а на белых руках, закинутых за голову, сверкали перстни.

Мшщуй, первый увидевший ее, стоял как вкопанный. Он никогда в жизни
не видел более красивой девушки; она казалась ему королевою или
зачарованным лесным духом. А женщины точно окаменели: не видели и не
слышали приближения людей и оставались по-прежнему неподвижными. Мшщуй
догадался, что женщина, лежавшая на коленях у девушки, вероятно, спала, а
та боялась малейшим движением нарушить ее сон.

И только тогда, когда кони подошли ближе, и послышалось их фырканье и
топот копыт, девочка с криком рванулась с места и стала будить спящую... С
испуга потеряв всякую способность соображать, она не знала, что делать,
потому что старшая женщина, проснувшись, не сразу пришла в себя.

Но когда она поднялась, то оказалась уже не молодой, но еще свежей и
красивой женщиной, с прекрасными чертами лица, с черными бровями и
глазами, смотревшими гордо и повелительно. Густые темные брови двумя
полукруглыми дугами выделялись над веками, прикрывавшими большие пламенные
глаза. В них была тревога, но и гнев в то же время. Девушка, гораздо
больше испугавшаяся, старалась схватить ее за руку, увлечь за собой, но в
это время показался Мшщуй и поспешил крикнуть им, что им нечего бояться.

При звуках этого голоса, убедившись, что это были свои - женщины,
хоть еще не решались оторваться друг от друга, все же заметно успокоились.
Старшая встала, гордо выпрямилась, прикрылась плащом, который закрывал ее
во время сна, и принялась довольно смело приглядываться к Доливе. Младшая
спряталась за ее спину, и скорее инстинктивно, чем сознательно, стала
собирать длинные пряди рассыпавшихся волос, покрывавших ее плечи, как бы
золотистым плащом.

Мшщуй, которому часто приходилось бывать при княжеском дворе и в
усадьбах окрестной шляхты, не мог припомнить, кто могли быть эти две
женщины; между тем наружность их была такова, что их невозможно было
забыть тому, кто хоть раз их видел. Расцветающая красота девушки невольно
приковывала внимание и уже навек запечатлевалась в памяти. Но и старшая
женщина была поразительно красива и интересна и выражением лица, и
манерами, обличавшими в ней чужеземку. У нее и цвет лица был более
смуглый, чем у польских женщин, а на верхней губе виднелся черный пушок.
Крепкая, высокая, полная, она имела вид и манеры королевы, а взгляд ее
обнаруживал привычку властвовать.

Хотя сама эта встреча в чаще леса и испуг младшей из женщин
свидетельствовали о том, что они находились в отчаянном положении, одни,
всеми покинутые и преследуемые дикой чернью, которая не щадила ни
костелов, ни женщин, однако, несмотря на это, в выражении лица старшей не
было заметно особенной тревоги. Только черные дугообразные брови
сдвинулись над глазами, и две морщины прорезали лоб. Она долго
приглядывалась к мшщую, ожидая чтобы он заговорил первый.

- Не бойтесь, милостивая пани, - сказал новоприбывший, - мы не
разбойники, мы сами уходим от разбойников. Вот здесь нас двое братьев
Долив, а это - лясота из-под Шроды, а тот - служащий человек из замка. Мы
едем из разоренного края, от Гдеча, где уже не осталось ни одной живой
души.

Пока Мшщуй говорил это, женщина не спускала с него внимательного
взгляда и потом с таким же вниманием стала присматриваться к подъехавшим
спутникам Мшщуя; из-за ее плеча выглядывало встревоженное бледное личико
девушки, кутавшейся в материнский плащ.

При виде этих одиноких, беззащитных женщин в чаще леса, все
остановились, глядя на них с глубоким сожалением. Бороться со всякого рода
несчастиями - мужское дело, но когда беспомощной и бессильной женщине
приходится стать лицом к лицу с разнузданной чернью, когда гибнет девушка
в цвете лет, тогда сжимается болью самое равнодушное сердце.

Объятые глубокой жалостью, подъехавшие мужчины молча смотрели на
женщин; и даже Лясота, который вспомнил свою семью, шире раскрыл угасавшие
глаза и задвигался на своем коне.

- Благодарение Всевышнему за то, что Он привел вас сюда, - заговорила
старшая женщина, - благодарение Господу! Вот уже третий день, как мы сидим
здесь одни, плача и дрожа. Последний слуга, который был с нами, пошел
разузнать, что делается в окрестностях, и еще не вернулся. На нашу
усадьбу, Понец, напали жестокие полчища - целая масса людей... Мы с дочкой
едва-едва успели спастись, захватив с собою старого слугу. Но и тот ушел и
не вернулся, а нас здесь ждет голодная смерть или звериная пасть... Бог
один ведает, что сталось с домом и с мужем!..

Прикрыла рукой глаза, из которых брызнули слезы, и умолкла.

Все сошли с коней и подошли к ним ближе. Молодая девушка, все еще не
отделавшаяся от страха, пряталась за мать. Имя мужа этой женщины было
известно рыцарям: сама она была родом с Руси, родилась от матери гречанки,
а замуж вышла за могущественного владыку Леливу. Звали ее Мартой.

При Болеславе Великом, когда отношения с Русью были теснее и
отличались большим дружелюбием, князья жупаны часто женились на русинках,
а иногда русины выбирали себе жен при дворе короля или в шляхетских
усадьбах.

Никто из рыцарей не знал Марты Леливы и ее дочери и никогда в жизни
не встречался с ними. Но мужа ее Спицимира или Спытка, как его называли,
недавно поселившегося в усадьбе Понец, видали не раз и Лясота, и братья
Доливы. Это был уже пожилой человек, рыцарь в полном смысле этого слова,
беззаветно храбрый, прославившийся своими смелыми походами. Страшно было
даже подумать о том, что с ним могло статься, но всем было одинаково ясно,
что, если в момент нападения он был дома, то скорее отдал бы жизнь, чем
спасся бегством. Он мог устроить побег жены и дочери, но сам, наверное,
выдержал нападение.

Но не желая напрасными словами увеличивать горе женщины, никто не
спрашивал о нем; она сама, ломая руки, начала рассказывать о нем, потому
что, как все женщины, перенесшие тяжелое горе, она не могла уже больше
сдерживаться и должна была говорить о себе.

- Бог один ведает, что сталось с моим любимым мужем, - говорила она.
- Он хотел биться со своими людьми до последней крайности, но разве
мыслимо, чтобы он мог, хотя бы с боем прорваться сквозь ту толпу, что его
окружила со всех сторон?

Тут обе женщины принялись плакать. Тогда Лясота, не проронивший до
сих пор ни слова, подошел к ним и показал им свою растерзанную одежду и
окровавленное тело, кое-как перевязанное тряпками, на которых проступали
пятна крови.

- Теперь уже не надо роптать, а надо благодарить Бога тем, в ком еще
есть кровь, - сказал он. Мои все погибли. Я спасся только чудом. Кого Бог
осиротил, тот должен покориться судьбе, оплакав погибших. Благодарите
Бога, что вас не изрезала в куски чернь, которая озлилась на всех рыцарей,
жупанов и владык и решила уничтожить наше племя во всех землях.

Я знавал Спытка и думаю, что не посрамил себя и сражался до конца. Да
и нам, мне и многим еще уцелевшим, немного уж осталось жить. Знаете ли вы,
милостивая пани, что из тех панов, что укрылись в Гдече, не спаслась ни
одна живая душа: кто остался жив, того увели в неволю.

Женщины снова заплакали, громко причитая и ропща на судьбу, все
остальные молчали, не было слов, которыми можно было бы утешить их. Между
тем наступил вечер и решено было расположиться здесь на ночлег, чтобы не
оставлять женщин одних, а те не могли двинуться дальше в ожидании слуг. Но
кто знал, суждено ли им дождаться их?

Хотя положение беглецов было настолько серьезно и опасно, что как
будто и не время было думать о женской красоте и поддаться ее обаянию, но
братья Доливы, оба молодые, не женатые, и горячие сердцем, увидев дочку
Спытка, сразу влюбились в не и не могли налюбоваться ею.

Девушка, видя, как они следили за ней взглядами, пряталась за мать;
но это плохо помогало, потому что братья под предлогом различных мелких
услуг, старались подойти к ним поближе, чтобы хоть посмотреть на нее и
полюбоваться красотой. Правда оба лагеря были на известном расстоянии один
от другого, и женщины отошли в сторонку, но молодые люди без труда
находили предлоги, чтобы подойти к ним.

Слуга Спытков, которого она ждала с вестями от мужа, - не
возвращался; и становилось все более вероятным, что его или схватили
где-нибудь по дороге, или он заблудился в лесу, или стал жертвой дикого
зверя, хотя был очень толковый человек, чувствовавший себя в лесу, как
дома. Для Долив ясно было только то, что нельзя было оставить в таком
состоянии этих несчастных женщин. У них не было лишних коней, и маленький
их отряд, увеличенный ими, должен был еще медленнее двигаться в сторону
Вислы, а опасность этого путешествия еще усиливалась. Но никто не
жаловался на это. Обоим братьям улыбалась совместная поездка с дочерью
Спытка, в которую оба они сразу влюбились.

К ночи, когда возвращение слуги становилось все более сомнительным, -
начали советоваться о том, что делать утром, потому что недостаток в пище
не позволял откладывать выступленье в путь. Спыткова со слезами начала
умолять не оставлять их на произвол судьбы. На это отозвался старый
Лясота, снова обретший дар слова.

- Об этом никто не думает. Но и с нами вам не будет спокойнее и
удобнее, потому что мы и сами не можем защитить себя и пробираемся
крадучись, чтобы ни с кем не встречаться.

- А куда же вы направлялись? - спросила Спыткова.

- Мы?.. Да к Висле, - отвечал старик. - Но одно дело идти нам одним,
а другое - брать с собою женщин. Доливы вели нас к Висле, где, говорят,
еще спокойно на Мазурских землях; там этот негодяй Маслав держит народ в
железных руках. Но мы знать его не хотим и тем более не должны показывать
ему женщин, потому что у него тоже нет ничего святого; он упился, как