не могли на веслах справиться с напором воды, чтобы направить бот по своему
пути: он болтался, как чурка в проруби. Многих из команды это приводило в
отчаяние, они не знали, что делать, как не знали и того, долго ли будут
находиться в таком положении. Была угроза, что бот может развалиться. Часть
людей отливала воду, другие поправляли те места в пазах, где ослабла
конопатка.
оглядывая уставшую команду.
указательный палец правой руки и потом поднял его высоко кверху над собой.
На мокром пальце его ощутился холодок от легкого дуновения южного ветерка,
который иначе никак нельзя было почувствовать. Он сказал:
зюйд. Наверно, разойдется.
пресной воды не выдавалось. Люди принимались курить, торопили матроса
Леконцева скорее разогревать чайник на его самодельной железной печурке,
устроенной в носовой части на камнях. От разожженных углей потянуло дымком,
запах его был приятен морякам, он напоминал мирную домашнюю жизнь на далекой
родине.
самовар один выпил за присест.
подняли парус. А когда поспел чайник и Леконцев стал торжественно разливать
чай по кружкам, вдруг налетел сильный шквал, ударил в парус и резко качнул
бот в сторону. Сшибленный с ног толчком, Леконцев повис за бортом, только
сжатые в тесноте ноги удержали его от падения в воду. Но чайник с кипятком
вырвался из его рук, упал за борт и потонул. Матросы разразились руганью.
Всем было жаль драгоценной воды, каждая капля которой была на счету.
оправдывался обиженный Леконцев, неудачно выполнявший роль кока.
вызвавшая ее, одновременно доставила людям и радость: под ветром паруса
теперь преодолевали встречное течение, и бот продолжал путь по проливу.
открылся широкий простор Охотского моря. Командир достал карманные часы,
взглянул на них - стрелка показывала цифру семь. Он приказал повернуть к
берегу, чтобы запастись пресной водой - она была уже на исходе. Но через
некоторое время было ясно видно, как высоко вздымался морской прибой,
ударяясь о крутые каменистые обрывы острова.
Сахалина. Экономнее будем обращаться с водою. А пока воспользуемся попутным
ветром.
часа плавания достиг шести баллов. Волны, усиливаясь, вкатывались через бот.
Ночью люди не гребли, но устали больше, непрестанно отливая воду.
берега. Верщины гор издали казались еще выше, чем они были вблизи. А с
левого борта заманчиво и близко виднелась большая земля. Командир знал, что
это был остров Иезо с удобными бухтами, где можно укрыться и запастись
пресной водой. Но подойти к нему, густо населенному японцами, означало
верный плен.
открытом море. И для них, обессиленных уже раньше, медленно зачередовались
дни и ночи, без сна и отдыха, то обнадеживающие, то угрожающие. Жизнь на
боте, у которого не была окончательно устранена течь, зависела от капризов
погоды, а она постоянно менялась. Когда окутывал море густой туман, плавание
продолжалось вслепую, и не было возможности определить свое место. Ветер,
меняя свое направление, иногда как бы сочувствовал несчастным скитальцам и
гнал их по курсу, а иногда как бы становился поперек дороги и не пускал их
вперед. В особенности им досталось в нордовый шторм. Обдавая ледяной стужей,
он отбросил их назад на десятки миль. Всем казалось, что наступил конец. Эта
мысль особенно пугала их потому, что им ничего не было известно о первой
партии, отправившейся на Сахалин, и они считали ее погибшей. Они тоже ждали
такой же участи. Но бот каким-то чудом пока уцелел, и окоченевшие на нем
люди все еще копошились, находясь по пояс в воде и не переставая отливать ее
за борт. Не было покоя и во время затишья - приходилось грести. В тесноте
нельзя было ни прилечь, ни вытянуть одервеневших ног. Даже в те редкие часы,
когда можно было бы соснуть, люди сидели и, скорчившись, только дремали. С
тех пор как они оставили остров Уруп, на них ни разу не просохла волглая
одежда, и они мокли в соленой воде, как в рассоле. Тела их сморщились,
посинели.
поддерживали его, словно не понимая, о чем речь. В словах слышались думы об
иной жизни, чем на этом жутком боте.
приключениях, - словно сквозь сон, пробормотал Кошелев.
поют.
вслух Кошелев.
броненосцем!..
стало с ней? Никто не думал о победе над японцами, но все были уверены, что
большинство русских кораблей стоит уже во Владивостоке. И опять мысль
возвращалась к берегу:
забавляются.
отдохнуть...
за год не сосчитать. И простяга был на редкость. Когда варили для него яйца
в скорлупе, то он брал себе только яйца, а бульон от них отдавал своему
вестовому. Вот какие бывают добрые господа.
и в другом месте за такие речи командир подверг бы матроса наказанию. Но
теперь он только взглянул на Кучеренко и ничего не сказал. Быть может, он
иначе стал расценивать своих подчиненных, которые во время этого тяжелого
плавания проявили подлинное мужество. Нельзя было не уважать людей, отважно
боровшихся со смертью. От нее отделяли их только тонкие дощечки, но она
все-таки проникала в бот через щели, она лезла через борта зеленой шипящей
массой волн, обдавая тела холодом. В данном случае шутка, хотя и ядовитая,
не прозвучала для Трегубова дерзостью. Вероятно, он сделал вывод, что эти
люди, неутомимо боровшиеся с препятствиями на пути к родине, точно так же
доблестно вели бы себя и в боевой обстановке.
А кругом ничего не было видно, кроме мутного неба и колыхающейся поверхности
моря. Напрасно взоры, устремленные вперед, искали землю. Остров Сахалин,
служивший только местом ссылки за тяжкие преступления, а этих моряков
манившие как желанный приют, не показывался, словно навсегда исчез в
бесконечном водном пространстве. Холодом, греблей, жаждой, недоеданием,
бессонницей, постоянным отливанием воды из бота, ожиданием гибели в волнах
люди были доведены до исступленного отчаяния. Они потеряли представление о
времени и, очнувшись от забытья, не знали, какая часть дня проходит пред
ними - вечер, утро или полдень. Некоторые из них начинали бредить.
Он ел и пил наравне с командой, нисколько не увеличивая себе порции, а спал
меньше других, боясь сбиться с курса. Похудевшее лицо его посерело, обросло
черной щетиной, глаза потеряли прежний блеск и потускнели, словно налились
мутной водой. С трудом открывая отяжелевшие веки, он подбадривал своих
подчиненных, доказывая, что скоро покажется на горизонте Сахалин.
медленно, но двигался вперед.
Неясный вид ее возвращал людей к жизни. Бот подходил ближе, и командир
пояснил:
взять левее. Обойдем его, и мы - дома.
ущельем. От этого мыс выдавался в море седлом. Когда он оказался на правом
траверзе, командир приказал повернуть вправо и направиться в глубь залива.
Свежий встречный ветер не унимался, и бот, лавируя, очень медленно шел
вперед. Это шатание из стороны в сторону увеличивало расстояние до
Корсаковского поста в несколько раз. Люди видели берега родины, они казались
такими близкими, но только около шести часов вечера 3 июля бот под веслами
приблизился к мысу Эндум. Отсюда было видно, что на рейде стоят суда. Все
были уверены, что тут могут быть только русские корабли. Надеждой загорелись
глаза - не напрасно люди перенесли столько мучений и страданий. Мечтами они
были уже на берегу, но командир вернул их к действительности, громко