саду имени Шевченко, сел в трамвай. Было 23 часа 30 минут. К вокзалу он
приехал в 23 часа 48 минут. Он дождался троллейбуса, поехал опять в
сторону "Совнаркомовской". 16 минут! Это не считая времени на ожидание
троллейбуса: интервалы между троллейбусами и трамваями в эти вечерние часы
были достаточно велики.
продолжительности поездки по маршруту?" - спросил он у самого себя. И
сразу ответил: "Конечно, сохранилась". Он недавно глядел эту справку,
помнит. Другое дело, многие бумаги - как испарились, но эта была. Он видел
ее. "Конечно, сегодня могут быть другие скорости у транспорта, -
забеспокоился он. - Но неужели скорости упали? Нет, такого еще в практике
не наблюдалось. Тем более, по этому маршруту, по утрам, да и в это время,
едут рабочие трех заводов, заводы крупные. Люди всегда спешат. И
трамвайно-троллейбусное депо, конечно же, с этим считается".
сегодняшних забот голове. - Тогда - думай! Думай! Еще и еще раз думай!"
стиснул челюсти. Он еще тогда, когда пришел домой из суда, понял, что дело
Дмитриевского - не только его, Гордия, поражение. Если человек не поверил
в закон, значит он не поверил в людей, которые были рядом. А сколько их,
этих людей! Во-первых, работники милиции. Гордий помнил все фамилии их,
причастных к делу Дмитриевского, было, если по счету, шесть человек. Все
эти шесть человек... Именно против них, - Гордий сузил гневно глаза, -
надо возбуждать, при нормальном исходе дела, уголовную бумагу. - Он сказал
несвойственное ему слово - вместо "дела" бумагу... Они, эти шестеро,
причастны к судебной "ошибке". - Гордий теперь, как никогда, верил, что
это была ошибка. - Их обязательно приговорят к различным срокам лишения
свободы... Далее - судья и его коллеги - заседатели. Они просто не
пожелали докопаться до дела, то есть - до истины. Гордий им и советовал, и
уговаривал их. Им в будущем никогда не доведется судить людей. А прокурор?
Человек, который обязан прежде всего стоять на страже закона! И ты,
дорогой, нарушил закон, и ты будешь приговорен за это к исправительным
работам. Обязательно!
- воскликнул Гордий. - А, не поверив, стал лгать, оговаривать себя. От
хорошей жизни? Перед ним стояла все время эта "вышка". Ее внушил
Меломедов. Дмитриевский и в самом деле подумал: "Все. Все. Все
доказано..."
несовместимы - _м_о_г_ и _н_е _с_м_о_г_... Даже заикаться не моги, от чего
ты мог, а не смог! Ты что-то тогда, в какой-то миг упустил. И Дмитриевский
тебя успокоил: "Все верно вы говорите..." А сам уже тогда решил
"признаться" на суде. А перед самым главным, когда следователь Меломедов
"уговорил" Дмитриевского, что именно "признание" окажется его спасением,
ничто иное, все остальное бессильно, - Гордий не смог силой истины, силой
логики доказать, разубедить Дмитриевского, что все не так! Есть
преступление. Если ты его не совершал, то его совершил кто-то иной, и
обязательно этот "иной" должен за это ответить.
потом Басманову, и то - как верному старому товарищу), именно тогда
умирала дорогая Нюшенька. Дело - конечно, прежде всего. Ах, смешно! Чистая
светлая жизнь ее как бы заставляла биться за невинно взятого под стражу
Дмитриевского и его брата. В своем состоянии, однако, Гордий где-то
пропустил момент, когда Дмитриевский и вовсе сломался. Он до этого был
хил, как говорят жесткие товарищи, признающие этаких шумящих и
защищающихся до последнего себя следственников. И он, увидев, что
Дмитриевский, как-то безучастно ставший отвечать на вопросы Гордия, не
сделал должных выводов. Он думал о жизни и смерти Нюши, так на глазах
угасающей, тихо угасающей, угасающей безропотно, без крика и сожаления,
что она его оставляет одного. Она всегда была в курсе его дел, она всегда
ему помогала и словом, и делом, и советами. И тут он оставался один, и уже
тогда наметились у него нелады с молодым начальством, выдвигавшимся пока в
слухах кулуарных, тут шло дело Дмитриевского, кружилось, запутывалось.
Дмитриевский сник, побелел, стал безразличным, а он, Гордий, метался между
смертью дорогой Нюши и между сдавшимся на чью-то милость Дмитриевским. Он,
Гордий, еще тогда не знал, что этот молодой человек, закроется руками, как
страус крыльями, и станет ждать милости от всех, кто его окружает в
нелегкий испытательный час его жизни.
Дмитриевскому, 3 года Романову.
уже мертвой, теперь уже лишь в живых цветах. Плакал оркестр, плакали
подруги жены, плакали дети, она часто ходила в соседнюю школу, все им
рассказывала: как было, как потом еще было... Они ее, кажется, любили.
Потому что плакали...
потерял не только чутье - голову? И ориентируюсь не совсем точно? - Так он
думал дня через три, когда вдруг понял, что Нюши нет, ее нет на самом
деле, и уже никогда не будет, не будет, не будет... и надо все-таки жить,
ничего не поделаешь. - Может, они, эти пианисты, доценты, теперь так
хитры, так ловки, что не распознаешь? (Романов был доцент, прочили ему
великое будущее. Принял приговор молча!) - Вдруг те, кто приговорил их, не
ошибаются, а ошибаюсь я?
думал, изредка плакал и радовался тому, что плачет; выплакавшись, он
чувствовал себя каким-то свободным, легко было ему вспоминать жену, теперь
бы она хлопотала, что-то бы стряпала, он, уткнувшись в бумаги, ей что-то
бы читал... Это все повторялось в нем, а потом неожиданно стали появляться
они - Дмитриевский и Романов. Все было с ними с каждым разом сложнее, и он
чувствовал, что не прав, говоря о них, пианистах, доцентах, так
обывательски зло, беспричинно обвинительно, грубо и глупо.
людьми, которые были причастны к делу. Он приказывал уже себе: "Думай о
них! Думай об этих двоих" (то есть об этих Дмитриевском и Романове, этих
двоих - талантливых ребятах, осужденных и во второй раз вот так, на его
взгляд, несправедливо). Думай о них даже лучше, чем они есть! Так должен
поступать истинный юрист, адвокат, защитник!"
уверен, что они невиновны.
"копание" в этом, как теперь уже многие уверяли, гиблом деле.
лишь поглядите, сколько против вас!
судья, и заседатели, и прокурор...
саду имени Шевченко (так называемое место свидания). Девять минут. Это, -
вспомнил (многие страницы протокола знал наизусть), - установлено и
протоколом "воспроизводства обстановки и обстоятельств события".
учета времени на ожидание транспорта, убитой понадобилось бы для прибытия
с вокзала на место свидания не менее 25-27 минут, а с учетом ожидания
транспорта, во всяком случае, не менее получаса. Следовательно, из времени
в полтора часа, бывшем в распоряжении убитой, на преодолении пути от
Клочковской до вокзала, от вокзала до сада и оттуда до встречи с одной из
свидетельниц на Клочковской, нужно было затратить около одного часа. Чтобы
покупаться, одеться, - всего 30 минут? Нереально! Обвинительная версия, по
которой свидание и спор между Дмитриевским и Романовым в саду заняли около
часа, явно опровергается!"
тем же голосом возразил в нем кто-то.
длительном знакомстве со Светланой Иваненко, но поскольку я ее не знал, то
ничего самостоятельно сказать не мог..."
ней о ее родных не заводил, подруг ее не знал - она меня с ними не
знакомила... Да и как могла знакомить, когда ее, Светлану Иваненко, я
никогда не знал..."
теперь в сторону!"
разговаривали неоднократно в разное время... Потом надо было описать дом и
обстановку. Я уже сказал: там никогда не был и расположения мебели не
знал, поэтому отказывался описать все, ссылаясь на плохую память.
Следователь помогал мне, но я старался уйти от детального описания.
Следователь задавал наводящие вопросы. Только после того, как я посмотрел
план, который мне показали, я его потом нарисовал..."
другу человека. Они друг с другом не соглашались. Но память,
воспроизводившая признания Дмитриевского, признания в его пользу, работала
и работала, заставляла Гордия забывать о собственных противоречиях,
противоречиях внутри себя, и он "заводился", все с большим и большим
прозрением видя, как Дмитриевский сам лез в петлю, не понимая того. Он
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Бажанов Олег
Березин Федор
Посняков Андрей
Круз Андрей