Хивря была ни жива ни мертва.
быть мужьями! Вам бы веретено в руки, да посадить за гребень! Один
кто-нибудь, может, прости господи... Под кем-нибудь скамейка заскрыпела,
а все и метнулись как полоумные.
хлебнул из кружки и начал рассказывать далее:
ли в окна и мигом оживили жида плетеными тройчатками, заставя его пля-
сать повыше вот этого сволока. Жид - в ноги, признался во всем... Только
свитки нельзя уже было воротить скоро. Пана обокрал на дороге какой-то
цыган и продал свитку перекупке; та привезла ее снова на Сорочинскую яр-
марку, но с тех пор уже никто ничего не стал покупать у ней. Перекупка
дивилась, дивилась и, наконец, смекнула: верно, виною всему красная
свитка. Недаром, надевая ее, чувствовала, что ее все давит что-то. Не
думая, не гадая долго, бросила в огонь - не горит бесовская одежда! "Э,
да это чертов подарок!" Перекупка умудрилась и подсунула в воз одному
мужику, вывезшему продавать масло. Дурень и обрадовался; только масла
никто и спрашивать не хочет. "Эх, недобрые руки подкинули свитку!" Схва-
тил топор и изрубил ее в куски; глядь - и лезет один кусок к другому, и
опять целая свитка. Перекрестившись, хватил топором в другой раз, куски
разбросал по всему месту и уехал. Только с тех пор каждый год, и как раз
во время ярмарки, черт с свиною личиною ходит по всем площади, хрюкает и
подбирает куски своей свитки. Теперь, говорят, одного только левого ру-
кава недостает ему. Люди с тех пор открещиваются от того места, и вот
уже будет лет с десяток, как не было на нем ярмарки. Да нелегкая дернула
теперь заседателя от...
рожа выставилась, поводя очами, как будто спрашивая: "А что вы тут дела-
ете, добрые люди?"
ся в камень; глаза его выпучились, как будто хотели выстрелить; разверс-
тые пальцы остались неподвижными на воздухе. Высокий храбрец в непобеди-
мом страхе подскочил под потолок и ударился головою об перекладину; дос-
ки посунулись, и попович с громом и треском полетел на землю. "Ай! ай!
ай!" - отчаянно закричал один, повалившись на лавку в ужасе и болтая на
ней руками и ногами. "Спасайте!" - горланил другой, закрывшись тулупом.
Кум, выведенный из своего окаменения вторичным испугом, пополз в судоро-
гах под подол своей супруги. Высокий храбрец полез в печь, несмотря на
узкое отверстие, и сам задвинул себя заслонкою. А Черевик, как будто об-
литый горячим кипятком, схвативши на голову горшок вместо шапки, бросил-
ся к дверям и как полоумный бежал по улицам, не видя земли под собою;
одна усталость только заставила его уменьшить немного скорость бега.
Сердце его колотилось, как мельничная ступа, пот лил градом. В изнеможе-
нии готов уже был он упасть на землю, как вдруг послышалось ему, что
сзади кто-то гонится за ним... Дух у него занялся... "Черт! черт!" -
кричал он без памяти, утрояя силы, и чрез минуту без чувств повалился на
землю. "Черт! черт!" - кричало вслед за ним, и он слышал только, как
что-то с шумом ринулось на него. Тут память от него улетела, и он, как
страшный жилец тесного гроба, остался нем и недвижим посреди дороги.
шего на улице народа, - возле нас кто-то помянул черта!
ган, - хоть бы и всех своих родичей помянул.
искрами, будто молниями, раздул губами трут и, с каганцом в руках, обык-
новенною малороссийскою светильнею, состоящею из разбитого черепка, на-
литого бараньим жиром, отправился, освещая дорогу.
рый из них черт, уже и не распознаю!
говорил один из окружавшей толпы.
торого одна только уцелевшая половина держалась на голове Черевика, -
какую шапку надел на себя этот добрый молодец!
и его супругу, которые, полные прошедшего испуга, долго глядели в ужасе
неподвижными глазами на смуглые лица цыган: озаряясь светом, неверно и
трепетно горевшим, они казались диким сонмищем гномов, окруженных тяже-
лым подземным паром, в мраке непробудной ночи.
всех труб понеслись навстречу показавшемуся солнцу. Ярмарка зашумела.
Овцы заблеяли, лошади заржали; крик гусей и торговок понесся снова по
всему табору - и страшные толки про красную свитку, наведшие такую ро-
бость на народ в таинственные часы сумерек, исчезли с появлением утра.
ем, между волов, мешков муки и пшеницы, и, кажется, вовсе не имел жела-
ния расстаться с своими грезами, как вдруг услышал голос, так же знако-
мый, как убежище лени - благословенная печь его хаты или шинок дальней
родственницы, находившийся не далее десяти шагов от его порога.
изо всей силы за руку.
рабанному бою.
он чуть было не задел ее по лицу.
рабаном, на котором меня заставили выбивать зорю, словно москаля, те са-
мые свиные рожи, от которых, как говорит кум...
дажу. Смех, право, людям: приехали на ярмарку и хоть бы горсть пеньки
продали...
будут.
чесывая спину и стараясь, между прочим, выиграть время для своей лени.
дилось? Вот рушник, оботри свою маску...
себя: это был красный обшлаг свитки!
супругу, видя, что у него страх отнял ноги и зубы колотились один об
другой.
ее на площадь. - Недаром, когда я сбирался на эту проклятую ярмарку, на
душе было так тяжело, как будто кто взвалил на тебя дохлую корову, и во-
лы два раза сами поворачивали домой. Да чуть ли еще, как вспомнил я те-
перь, не в понедельник мы выехали. Ну, вот и зло все!.. Неугомонен и
черт проклятый: носил бы уже свитку без одного рукава; так нет, нужно же
добрым людям не давать покою. Будь, примерно, я черт, - чего, оборони
боже, - стал ли бы я таскаться ночью за проклятыми лоскутьями?
голосом. Пред ним стоял высокий цыган.