такая праздная жизнь - настоящего дела хотел он. Он все придумывал, как
бы поднять Сечь на отважное предприятие, где бы можно было разгуляться
как следует рыцарю. Наконец в один день пришел к кошевому и сказал ему
прямо:
и сплюнув на сторону.
опять хладнокровно в рот свою трубку.
и можно было бы; а теперь нет, не можно.
сына, оба молодые люди. Еще ни разу ни тот, ни другой не был на войне, а
ты говоришь - не имеем права; а ты говоришь - не нужно идти запорожцам.
бы человек сгинул, как собака, без доброго дела, чтобы ни отчизне, ни
всему христианству не было от него никакой пользы? Так на что же мы жи-
вем, на какого черта мы живем? растолкуй ты мне это. Ты человек умный,
тебя недаром выбрали в кошевые, растолкуй ты мне, на что мы живем?
го помолчал и потом сказал:
будешь знать!" И положил тут же отмстить кошевому.
ки, в числе нескольких человек, повалили прямо на площадь, где стояли
привязанные к столбу литавры, в которые обыкновенно били сбор на раду.
Не нашедши палок, хранившихся всегда у довбиша, они схватили по полену в
руки и начали колотить в них. На бой прежде всего прибежал довбиш, высо-
кий человек с одним только глазом, несмотря, однако ж, на то, страшно
заспанным.
подгулявшие старшины.
хорошо зная окончание подобных происшествий. Литавры грянули, - и скоро
на площадь, как шмели, стали собираться черные кучи запорожцев. Все соб-
рались в кружок, и после третьего боя показались наконец старшины: коше-
вой с палицей в руке - знаком своего достоинства, судья с войсковою пе-
чатью, писарь с чернильницею и есаул с жезлом. Кошевой и старшины сняли
шапки и раскланялись на все стороны козакам, которые гордо стояли, под-
першись руками в бока.
Брань и крики не дали ему говорить.
больше! - кричали из толпы козаки.
курени, и пьяные и трезвые, пошли на кулаки. Крик и шум сделались общи-
ми.
толпа может за это прибить его насмерть, что всегда почти бывает в по-
добных случаях, поклонился очень низко, положил палицу и скрылся в тол-
пе.
судья, писарь и есаул и готовились тут же положить чернильницу, войско-
вую печать и жезл.
прогнать кошевого, потому что он баба, а нам нужно человека в кошевые.
бах не обсохло!
вые!
когда проворовался, собачий сын, как татарин? К черту в мешок пьяницу
Шила!
гу! Кирдягу! Шила! К черту с Шилом! Кирдягу!
из толпы, чтобы не подать никакого повода думать, будто бы они помогали
личным участьем своим в избрании.
едва держались на ногах - до такой степени успели нагрузиться, - и отп-
равились прямо к Кирдяге, объявить ему о его избрании.
курене и как будто бы не ведал ни о чем происходившем.
ну такой чести! Где мне быть кошевым! Да у меня и разума не хватит к
отправленью такой должности. Будто уже никого лучшего не нашлось в целом
войске?
его под руки, и как он ни упирался ногами, но был наконец притащен на
площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками и
увещаньями. - Не пяться же, чертов сын! Принимай же честь, собака, когда
тебе дают ее!
ны ли вы, чтобы сей козак был у нас кошевым?
дяга, по обычаю, тотчас же отказался. Старшина поднес в другой раз. Кир-
дяга отказался и в другой раз и потом уже, за третьим разом, взял пали-
цу. Ободрительный крик раздался по всей толпе, и вновь далеко загудело
от козацкого крика все поле. Тогда выступило из средины народа четверо
самых старых, седоусых и седочупринных козаков (слишком старых не было
на Сечи, ибо никто из запорожцев не умирал своею смертью) и, взявши каж-
дый в руки земли, которая на ту пору от бывшего дождя растворилась в
грязь, положили ее ему на голову. Стекла с головы его мокрая земля, по-
текла по усам и по щекам и все лицо замазала ему грязью. Но Кирдяга сто-
ял не сдвинувшись и благодарил козаков за оказанную честь.
ли так рады другие, как рад был Бульба: этим он отомстил прежнему коше-
вому; к тому же и Кирдяга был старый его товарищ и бывал с ним в одних и
тех же сухопутных и морских походах, деля суровости и труды боевой жиз-
ни. Толпа разбрелась тут же праздновать избранье, и поднялась гульня,
какой еще не видывали дотоле Остап и Андрий. Винные шинки были разбиты;
мед, горелка и пиво забирались просто, без денег; шинкари были уже рады
и тому, что сами остались целы. Вся ночь прошла в криках и песнях, сла-
вивших подвиги. И взошедший месяц долго еще видел толпы музыкантов, про-
ходивших по улицам с бандурами, турбанами, круглыми балалайками, и цер-
ковных песельников, которых держали на Сечи для пенья в церкви и для
восхваленья запорожских дел. Наконец хмель и утомленье стали одолевать
крепкие головы. И видно было, как то там, то в другом месте падал на
землю козак. Как товарищ, обнявши товарища, расчувствовавшись и даже
заплакавши, валился вместе с ним. Там гурьбою улегалась целая куча; там
выбирал иной, как бы получше ему улечься, и лег прямо на деревянную ко-
лоду. Последний, который был покрепче, еще выводил какие-то бессвязные
речи; наконец и того подкосила хмельная сила, и тот повалился - и засну-
ла вся Сечь.
нять запорожцев на какое-нибудь дело. Кошевой был умный и хитрый козак,
знал вдоль и поперек запорожцев и сначала сказал: "Не можно клятвы прес-
тупить, никак не можно". А потом, помолчавши, прибавил: "Ничего, можно;
клятвы мы не преступим, а так кое-что придумаем. Пусть только соберется
народ, да не то чтобы по моему приказу, а просто своею охотою. Вы уж
знаете, как это сделать. А мы с старшинами тотчас и прибежим на площадь,
будто бы ничего не знаем".