палубе, где три темных бородатых фигуры, оживленно болтая друг с другом на
странном сюсюкающем языке, смотрели за борт в лодку Челкаша. Четвертый,
завернутый в длинную хламиду, подошел к нему и молча пожал ему руку, потом
подозрительно оглянул Гаврилу.
иду. Гаврила, идем! Есть хочешь?
рядом с ним, примерял себе на ногу чей-то сапог и, задумчиво сплевывая в
сторону, грустно свистел сквозь зубы. Потом он вытянулся рядом с Гаврилой,
заложив руки под голову, поводя усами.
жалобным звуком, дождь мягко сыпался на палубу, и плескались волны о
борта... Все было грустно и звучало, как колыбельная песнь матери, не
имеющей надежд на счастье своего сына...
что-то, снова улегся... Раскинув ноги, он стал похож на большие ножницы.
посмотрел на Гаврилу, еще спавшего. Тот сладко всхрапывал и во сне улыбался
чему-то всем своим детским, здоровым, загорелым лицом. Челкаш вздохнул и
полез вверх по узкой веревочной лестнице. В отверстие трюма смотрел
свинцовый кусок неба. Было светло, но по-осеннему скучно и серо.
закручены кверху. Он был одет в длинные крепкие сапоги, в куртку, в кожаные
штаны и походил на охотника. Весь его костюм был потерт, но крепок, и очень
шел к нему, делая его фигуру шире, скрадывая его костлявость и придавая ему
воинственный вид.
узнавая его со сна, испуганно уставился на него мутными глазами. Челкаш
захохотал.
собирался?
загубить на всю жизнь!
человеком на всю жизнь сделаешься. Челкаш весело хохотал.
лодке. Челкаш на руле, Гаврила на веслах. Над ними небо, серое, ровно
затянутое тучами, и лодкой играет мутно-зеленое море, шумно подбрасывая ее
на волнах, пока еще мелких, весело бросающих в борта светлые, соленые
брызги. Далеко по носу лодки видна желтая полоса песчаного берега, а за
кормой уходит вдаль море, изрытое стаями волн, убранных пышной белой пеной.
Там же, вдали, видно много судов; далеко влево - целый лес мачт и белые
груды домов города. Оттуда по морю льется глухой гул, рокочущий и вместе с
плеском волн создающий хорошую, сильную музыку... И на все наброшена тонкая
пелена пепельного тумана, отдаляющего предметы друг от друга...
головы до ног от этих брызг, разбрасываемых по морю ветром.
собирается начать разговора.
радужные оттенки.
снова спрятанные в карман. - Э-эх-ма!.. Кабы этакие деньги!.. - И он
угнетенно вздохнул.
хватим... Не думай, я тебе, брат, отделю... Сорок отделю! а? Доволен?
Хочешь, сейчас дам?
ожидания, острого, сосавшего ему грудь.
прошу, прими! Не знаю я, куда мне такую кучу денег девать! Избавь ты меня,
прими-ка, на!..
бросил весла и стал прятать куда-то за пазуху, жадно сощурив глаза, шумно
втягивая в себя воздух, точно пил что-то жгучее. Челкаш с насмешливой
улыбкой поглядывал на него. А Гаврила уже снова схватил весла и греб нервно,
торопливо, точно пугаясь чего-то и опустив глаза вниз. У него вздрагивали
плечи и уши.
сказал Челкаш.
весь вспыхивая страстным возбуждением. И он отрывисто, торопясь, точно
догоняя свои мысли и с лету хватая слова, заговорил о жизни в деревне с
деньгами и без денег. Почет, довольство, веселье!..
какой-то думой. По временам он улыбался довольной улыбкой.
смыло. Придут за ней. А мы с тобой - прощай!.. Отсюда до города верст
восемь. Ты что, опять в город вернешься? а?
человека, задумавшего нечто весьма приятное для себя и неожиданное для
Гаврилы. Засунув руку в карман, он шелестел там бумажками.
месте, не то желая броситься на Челкаша, не то разрываемый иным желанием,
исполнить которое ему было трудно.
ждал, чем оно разразится.
его была опущена, выражения его лица Челкаш не видал, смутно видны были
только уши Гаврилы, то красневшие, то бледневшие.
Мнется, как девка!.. Али расставанье со мной тошно? Эй, сосун! Говори, что
ты? А то уйду я!..
желтые волны песку точно всколыхнулись. Дрогнул и Челкаш. Вдруг Гаврила
сорвался с своего места, бросился к ногам Челкаша, обнял их своими руками и
дернул к себе. Челкаш пошатнулся, грузно сел на песок и, скрипнув зубами,
резко взмахнул в воздухе своей длинной рукой, сжатой в кулак. Но он не успел
ударить, остановленный стыдливым и просительным шепотом Гаврилы:
Ведь в одну ночь - только в ночь... А мне - года нужны... Дай - молиться за
тебя буду! Вечно - в трех церквах - о спасении души твоей!.. Ведь ты их на
ветер... а я бы - в землю! Эх, дай мне их! Что в них тебе?.. Али тебе
дорого? Ночь одна - и богат! Сделай доброе дело! Пропащий ведь ты... Нет
тебе пути... А я бы - ох! Дай ты их мне!
назад и упираясь в него руками, сидел, молчал и страшно таращил глаза на
парня, уткнувшегося головой в его колени и шептавшего, задыхаясь, свои
мольбы. Он оттолкнул его, наконец, вскочил на ноги и, сунув руку в карман,
бросил в Гаврилу бумажки.
ненависти к этому жадному рабу. И, бросив деньги, он почувствовал себя
героем.
Подумал: дай помогу парню. Ждал я, что ты сделаешь, попросишь - нет? А ты...
Эх, войлок! Нищий!.. Разве из-за денег можно так истязать себя? Дурак!
Жадные черти!.. Себя не помнят... За пятак себя продаете!..
теперь... богач!.. - визжал Гаврила в восторге, вздрагивая и пряча деньги за
пазуху. - Эх ты, милый!.. Вовек не забуду!.. Никогда!.. И жене и детям
закажу - молись!
восторгом жадности лицо и чувствовал, что он - вор, гуляка, оторванный от
всего родного - никогда не будет таким жадным, низким, не помнящим себя.
Никогда не станет таким!.. И эта мысль и ощущение, наполняя его сознанием
своей свободы, удерживали его около Гаврилы на пустынном морском берегу.
Семенова Мария
Сертаков Виталий
Самойлова Елена
Ильин Андрей
Пехов Алексей
Мурич Виктор