совершенно здорова, - отвечала бабушка таким тоном, как будто
вопрос папа был самый неуместный и оскорбительный вопрос. -
Что ж, хотите вы мне дать чистый платок? - продолжала она,
обращаясь к Гаше.
снег, батистовый платок, лежавший на ручке кресел.
милая.
хлопнула им, что стекла задрожали в комнате. Бабушка грозно
оглянулась на всех нас и продолжала пристально следить за
всеми движениями горничной. Когда она подала ей, как мне
показалось, тот же самый платок, бабушка сказала:
сказали: я бы давно вас отпустила.
горничная.
и решительно посмотрела на него, что он тотчас же потупился и
занялся ключиком своих часов.
когда Гаша, продолжая ворчать, вышла из комнаты, - как со мной
говорят в моем доме?
приведенный, по-видимому, в большое затруднение этим
неожиданным обращением.
знает, никто, кроме нее, не умеет стереть табак, как я люблю.
Вы знаете, мой милый, - продолжала бабушка после минутного
молчания, - что ваши дети нынче чуть было дом не сожгли?
обращаясь к Мими.
только уж я стара слишком...
сказала бабушка, особенно презрительно выговаривая слово
"дядька", - что он смотрит?
- подхватила Мими.
и где он, этот дядька, как бишь его? пошлите его сюда.
ваши, и я не имею права советовать вам, потому что вы умнее
меня, - продолжала бабушка, - но кажется, пора бы для них
нанять гувернера, а не дядьку, немецкого мужика. Да, глупого
мужика, который их ничему научить не может, кроме дурным
манерам и тирольским песням. Очень нужно, я вас спрашиваю,
детям уметь петь тирольские песни. Впрочем, теперь некому об
этом подумать, и вы можете делать, как хотите.
грустные воспоминания в сердце бабушки, - она опустила глаза
на табакерку с портретом и задумалась.
хотел посоветоваться с вами, maman: не пригласить ли нам
St.-Jerome'a, который теперь по билетам дает им уроки?
тем недовольным голосом, которым говорила прежде, - St.-Jerome
по крайней мере gouverneur*), который поймет, как нужно вести
des enfants de bonne maison**), а не простой menin дядька,
который годен только на то, чтобы водить их гулять.
действительно, через два дня после этого разговора Карл Иваныч
уступил свое место молодому щеголю французу.
должен был навсегда уехать от нас, он стоял в своем ваточном
халате и красной шапочке подле кровати и, нагнувшись над
чемоданом, тщательно укладывал в него свои вещи.
как-то особенно сухо: он как будто избегал всяких с нами
сношений. Вот и теперь, когда я вошел в комнату, он взглянул
на меня исподлобья и снова принялся за дело. Я прилег на свою
постель, но Карл Иваныч, прежде строго запрещавший делать это,
ничего не сказал мне, и мысль, что он больше не будет ни
бранить, ни останавливать нас, что ему нет теперь до нас
никакого дела, живо припомнила мне предстоящую разлуку. Мне
стало грустно, что он разлюбил нас, и хотелось выразить ему
это чувство.
к нему.
беглом взгляде, который он бросил на меня, я прочел не
равнодушие, которым объяснял его холодность, но искреннюю,
сосредоточенную печаль.
сказал он, выпрямляясь во весь рост и тяжело вздыхая. - Да,
Николенька, - продолжал он, заметив выражение непритворного
участия, с которым я смотрел на него, - моя судьба быть
несчастливым с самого моего детства и по гробовую доску. Мне
всегда платили злом за добро, которое я делал людям, и моя
награда не здесь, а оттуда, - сказал он, указывая на небо. -
Когда б вы знали мою историю и все, что я перенес в этой
жизни!.. Я был сапожник, я был солдат, я был дезертир, я был
фабрикант, я был учитель, и теперь я нуль! и мне, как сыну
божию, некуда преклонить свою голову, - заключил он и, закрыв
глаза, опустился в свое кресло.
расположении духа, в котором он, не обращая внимания на
слушателей, высказывал для самого себя свои задушевные мысли,
я, молча и не спуская глаз с его доброго лица, сел на кровать.
и все, что я перенес в этой жизни. Когда-нибудь вы вспомните
старого друга, который вас очень любил, дети!..
него, понюхал табаку и, закатив глаза к небу, тем особенным,
мерным горловым голосом, которым он обыкновенно диктовал нам,
начал так свое повествование:
verfolgte mich schon im Scosse meiner Mutter! - повторил он
еще с большим чувством.
одних и тех же выражениях и с постоянно неизменяемыми
интонациями, рассказывал мне впоследствии свою историю, я
надеюсь передать ее почти слово в слово; разумеется, исключая
неправильности языка, о которой читатель может судить по
первой фразе Была ли это действительно его история или
произведение фантазии, родившееся во время его одинокой жизни
в нашем доме, которому он и сам начал верить от частого
повторения, или он только украсил фантастическими фактами
действительные события своей жизни - не решил еще я до сих
пор. С одной стороны, он с слишком живым чувством и
методическою последовательностью, составляющими главные
признаки правдоподобности, рассказывал свою историю, чтобы
можно было не верить ей; с другой стороны, слишком много было
поэтических красот в его истории; так что именно красоты эти
вызывали сомнения.
In meinen Adern fliest das edle Blut des Grafen von
Sommerblat! Я родился шесть недель после сватьбы. Муж моей
матери (я звал его папенька) был арендатор у графа Зомерблат.
Он не мог позабыть стыда моей матери и не любил меня. У меня
был маленький брат Johann и две сестры; но я был чужой в своем
собственном семействе! Ich war ein Fremder in meiner eigenen